Рублевка, скрытая от посторонних глаз. История старинной дороги

М. Ю. Лермонтов посвятил Воронцовой-Дашковой стихотворение 1840 года «К портрету»:

Как мальчик кудрявый, резва,Нарядна, как бабочка летом;Значенья пустого словаВ устах ее полны приветом.Ей нравиться долго нельзя:Как цепь ей несносна привычка,Она ускользнет, как змея,Порхнет и умчится, как птичка.Таит молодое челоПо воле – и радость, и горе,В глазах – как на небе светло,В душе ее темно, как в море!То истиной дышит в ней все,То все в ней притворно и ложно;Понять невозможно ее,Зато не любить невозможно.

С супругами Воронцовыми-Дашковыми был знаком А. С. Пушкин. Он бывал на петербургских балах в их богатом доме, что на Дворцовой набережной, 5. Литературный портрет графини А. К. Воронцовой-Дашковой дает И. С. Тургенев в образе княгини Р. в романе «Отцы и дети» (1862), разбивавшей судьбы и кружившей головы многим. В их числе – один из героев романа Павел Петрович Кирсанов, безумно влюбленный в графиню. Тургенев пишет: «В то время в петербургском свете изредка появлялась женщина, которую не забыли до сих пор, княгиня Р. У ней был благовоспитанный и приличный, но глуповатый муж и не было детей. Она внезапно уезжала за границу, внезапно возвращалась в Россию, вообще вела странную жизнь. Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, которых принимала перед обедом в полумраке гостиной, а по ночам плакала и молилась, не находила нигде покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и холодная, над псалтырем. День наставал, и она снова превращалась в светскую даму, снова выезжала, смеялась, болтала и точно бросалась навстречу всему, что могло доставить ей малейшее развлечение. Она была удивительно сложена; ее коса золотого цвета и тяжелая, как золото, падала ниже колен, но красавицей ее никто бы не назвал; во всем ее лице только и было хорошего, что глаза, и даже не самые глаза – они были невелики и серы, – но взгляд их, быстрый и глубокий, беспечный до удали и задумчивый до уныния, – загадочный взгляд. Что-то необычайное светилось в нем даже тогда, когда язык ее лепетал самые пустые речи. Одевалась она изысканно. Павел Петрович встретил ее на одном балу, протанцевал с ней мазурку, в течение которой она не сказала ни одного путного слова, и влюбился в нее страстно».

В роковой для русской литературы день 27 января 1837 года графиня, катаясь в санях, повстречала А. С. Пушкина, ехавшего на острова с Данзасом, а потом – направлявшихся туда же Дантеса с Д’Аршиаком. Она сразу почувствовала недоброе, металась в поисках выхода. «С Пушкиным непременно будет несчастье», – твердила она окружающим, и предчувствие ее не обмануло… Через год после смерти мужа графиня Воронцова-Дашкова в Париже вышла замуж за француза – доктора барона де Поальи. Француз оказался первостатейным проходимцем: обобрал графиню дочиста, лишив ее дворцов и усадеб, денег и бриллиантов. Светская львица умерла в нищете в одной из бедных парижских больниц. О судьбе ее тогда много говорили.

Одним из последних перед революцией хозяев в Пронском был Петр Петрович Бекетов, командор Мальтийского ордена, действительный тайный советник, камергер, брат известного книгоиздателя Платона Петровича Бекетова.

Пронское, подобно другим окрестным регионам, ныне захлестнула волна бурного коттеджного строительства. Но и в этой волне, словно в море, таятся жемчуга родной истории.

28. Артек под Звенигородом

Река Островня протяженностью 15 километров впадает в Москву-реку в качестве ее правого притока в селении Шихово, ныне вошедшем в черту города Звенигорода. Шихово издавна славится промыслами струнных музыкальных инструментов: здесь делают гитары, балалайки и домры. Не случайно сам Петр Ильич Чайковский (1840–1893) побывал тут в 1885 году, когда подыскивал для себя дом в этих местах. Великий композитор посещал западные окрестности Подмосковья и прежде. Так, он провел целое лето 1883 года в деревне Подушкино, что находится на одноименном шоссе близ Одинцова, на даче своего брата Анатолия Ильича. В своем письме оттуда Чайковский напишет: «Чем более я знакомлюсь с этой восхитительной по живописности и обилию лесов местностью, тем более наслаждаюсь ею».

Правда, Петра Ильича привлекла на запад Подмосковья спустя два года не деревня Шихово, а расположенное рядом с ней селение Островня. Если сейчас поискать Островню на подробной карте окрестностей Звенигорода, то рядом с названием можно прочесть холодное слово «нежилое». Здешний господский дом сгорел в 1920-х годах, а флигели утрачены в 1940-х годах. И только большой парк с липовыми и еловыми аллеями на берегу реки Островни, а также живописный пруд напоминают о бывшей здесь некогда роскошной барской усадьбе.

Согласно «Экономическим примечаниям к генеральному межеванию 1800 г.» в Шихове и Островне было 33 двора, 125 душ мужского пола и 144 – женского. Селения эти располагались при устье реки Островни, по обеим сторонам большой дороги из Звенигорода в Верею. Москва-река славилась обилием рыбы, а близ Шихова на реке был перевоз. Здесь звенигородский купец третьей гильдии П. И. Стариченков в 1861 году построил мост. Селения стояли в лесу, строевом и дровяном, в лесу этом в изобилии водились зайцы и белки, встречались также волки и лисицы. Но чем по-настоящему была богата местность, так это множеством птиц. Орнитологический справочник того времени называет перепелок, уток, рябчиков, куропаток, вальдшнепов – всего 36 видов. По Москве-реке плотогоны гоняли лес, а женщины пряли лен и ткали холсты.

В числе владельцев Островни летописи упоминают древний дворянский род Осоргиных, восходящий к XV веку. Прародитель рода Александр Осоргин погиб в бою под Суздалем в 1445 году. В XVIII веке Островней владела помещица Е. И. Осоргина, а затем коллежский асессор Михаил Герасимович Осоргин, поручик и звенигородский уездный судья в 1820 году. Затем документы называют хозяевами Островни князя Н. Б. Голицына, а с 1890 года помещицу Иванову-Козельскую.

Наибольший интерес вызывает личность князя Николая Борисовича Голицына (1794–1866). Это он собрал в Островне богатую нотную библиотеку, которой пользовался в 1885 году, как это отмечалось выше, П. И. Чайковский. Здесь композитор отыскал ноты старинных романсов и воспользовался ими, в частности, для сочинения арии Трике в опере «Евгений Онегин».

Портрет Николая Борисовича Голицына. Неизвестный художник

Род Николая Борисовича Голицына по прямой линии восходит к генерал-фельдмаршалу, «птенцу гнезда Петрова» князю Михаилу Михайловичу Голицыну (1675–1730), который приходится родным прадедом владельцу звенигородской усадьбы. Князь М. М. Голицын прославился тем, что отбил у шведов в 1702 году считавшуюся неприступной крепость Шлиссельбург, что было первой крупной победой русских войск в Северной войне.

Правнук знаменитого генерал-фельдмаршала также немало понюхал пороху на своем веку. Князь Николай Борисович Голицын участвовал в 50 сражениях Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813–1814 годов. Это был отважный ординарец князя П. И. Багратиона, награжденный многими орденами и золотой шпагой «За храбрость». Шпага эта ныне хранится в Государственном Эрмитаже. Он сопровождал тяжело раненного в Бородинском сражении П. И. Багратиона в имение его родителей Симы Владимирской губернии.

Князь Голицын переводил на французский язык стихи А. С. Пушкина, а также русских поэтов И. И. Козлова и Н. М. Языкова. В 1836 году он выслал свой перевод стихотворения А. С. Пушкина «Клеветникам России» в Петербург из Артека – крымского имения своей сестры Т. Б. Потемкиной. С Пушкиным князь был знаком и прежде. По утверждению его сына Н. Н. Голицына, «отец сошелся с Пушкиным еще в начале его литературной славы, и отношения их поддерживались до самой смерти последнего».

Великий поэт отозвался на посылку князя Голицына письмом, написанным 10 ноября 1836 года, за два месяца до роковой дуэли:

«10 ноября 1836 года из Санкт-Петербурга в Артек. Тысячу раз благодарю Вас, милый князь, за Ваш несравненный перевод моего стихотворения, направленного против недругов нашей страны. Я видел уже три перевода, из которых один сделан высокопоставленным лицом из числа моих друзей, но ни один не стоит Вашего. Отчего Вы не перевели этой пьесы в свое время, – я бы послал ее во Францию, чтобы щелкнуть по носу всех крикунов из Палаты депутатов.

Как я завидую Вашему прекрасному крымскому климату: письмо Ваше разбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего «Онегина», и Вы, конечно, узнали некоторых лиц.