Руфь

Таким образом, мирно проходили дни, недели, месяцы и годы. Руфь и Леонард росли и приобретали красоту, свойственную возрасту каждого из них. И ни малейшая тень не омрачала жизни чудаковатых обитателей дома Бенсонов.

ГЛАВА XX Джемайма отказывается смириться

Неудивительно, что посторонние наблюдатели находились в недоумении относительно отношений Джемаймы и мистера Фарквара, поскольку и сама эта пара не могла разобраться в своих отношениях. «Что это — любовь или нет?» — таков был вопрос, неотступно мучивший мистера Фарквара. Он уверял себя, что не любовь, но чувствовал другое. «Нелепо, — думал он, — человеку лет сорока влюбиться в двадцатилетнюю девушку». Он давно привык к мысли, что ему нужна женщина спокойная, благородная, опытная, способная стать хорошим товарищем мужу. Он с восхищением говорил о сдержанных характерах, исполненных самообладания и достоинства, и верил, что во все это время не позволял себе влюбиться во взбалмошную, пылкую девушку, не знавшую жизни за пределами родительского дома и возмущавшуюся царившими в нем строгими порядками. Мистер Фарквар заметил это затаенное возмущение, кипевшее в душе Джемаймы против строгих правил и мнений ее отца и не замечавшееся другими членами семьи. Мистер Фарквар разделял эти мнения, но высказывал их в более мягкой форме. Он одобрял все, что делал и говорил мистер Брэдшоу, потому-то и казалось странным его сопереживание Джемайме, а мистер Фарквар всегда угадывал, что из происходящего в доме станет ей неприятно. После одного вечера, проведенного у мистера Брэдшоу, когда Джемайма едва не решилась оспорить строгие суждения своего отца, мистер Фарквар вернулся домой настолько встревоженным, что даже боялся подвергнуть анализу свое состояние.

Он восхищался неизменностью и даже какой-то величественностью принципов, которые мистер Брэдшоу высказывал при каждом удобном случае. И его удивляло, как Джемайма не понимает, насколько основательной может быть жизнь, если все поступки людей будут подчинены строгим законам. Его пугала мысль, что она не признает никаких законов и действует только под влиянием минутных порывов. Мистера Фарквара с детства учили бояться таких порывов как дьявольских искушений.

Иногда он пытался представить Джемайме мнения ее отца в ином свете, желая прийти с ней к согласию, о чем он так желал. Однако тогда она начинала горячиться и выплескивала на него то негодование, которое ни раньше, ни теперь не осмеливалась выказать своему отцу. При этом ею, похоже, руководило какое-то высшее чувство, позволявшее ей брать верх над противниками со всем их жизненным опытом. Начинала Джемайма спор добродушно и мягко, но возражения быстро раздражали ее и выводили из терпения. Споры, которые мистер Фарквар провоцировал всякий раз, оставаясь с ней наедине, часто заканчивались оскорблявшими его сильными выражениями. Он не знал, как потом, сидя одна в своей комнате, Джемайма искупала эти приступы гнева слезами и адресованными самой себе упреками. Мистер Фарквар, в свою очередь, строго выговаривал себе за тот интерес, который внушала ему эта своенравная девушка, и решал не спорить с ней больше, но все же при следующей встрече не мог удержаться и снова пытался переубедить ее.

Мистер Брэдшоу замечал, что Джемайма интересует его компаньона, и для него этого было достаточно, чтобы считать их женитьбу делом решенным. Выгоды от брака дочери с мистером Фаркваром уже давно занимали мистера Брэдшоу. Мистер Фарквар был его деловой партнер, а следовательно, деньги, причитающиеся Джемайме в качестве приданого, оставались в деле. Компаньон мистера Брэдшоу был человек с твердым характером, хорошо чувствовавший выгодные сделки, а возраст его как раз подходил для того, чтобы хорошо сочетать отеческие и супружеские чувства. В общем, именно то, что и нужно для Джемаймы, которая отличается известной взбалмошностью, а это может сказаться при обращении менее мудром, чем отцовское, — так рассуждал мистер Брэдшоу. У мистера Фарквара имелся прекрасно устроенный и меблированный дом на приличном расстоянии от дома Брэдшоу — как раз на таком, чтобы не слишком часто ездить в гости и не вводить мистера Брэдшоу в расходы. Словом, трудно было желать более выгодной во всех отношениях партии.

Мистер Брэдшоу одобрял даже сдержанность мистера Фарквара, приписывая ее благоразумному желанию подождать до той поры, когда несколько утихнет торговля и у него, как у делового человека, освободится больше времени для личных дел.

Что касается Джемаймы, то иногда ей казалось, что она почти ненавидит мистера Фарквара.

«Как он смеет учить меня? — думала она. — Мне трудно переносить это даже от папы, и я не позволю ему! Он относится ко мне как к маленькой и считает, что я откажусь от теперешних моих мнений, получше узнав жизнь. А я никогда не захочу узнавать жизнь, если мне придется думать так, как думает он, этот жесткий человек! Интересно, что же заставило его снова взять к себе в садовники Джима Брауна, если он уверен, что лишь один преступник из тысячи может вернуться к честной жизни? Надо спросить его как-нибудь об этом — действовал ли он под влиянием порыва или из принципа? Ах, порывы, как мало их ценят! Однако я должна сказать мистеру Фарквару, что не позволю ему вмешиваться в мои дела. Я делаю то, о чем отец просит меня, но никто не имеет права замечать, делаю я это добровольно или нет».

Итак, Джемайма старалась бросить вызов мистеру Фарквару, делая и говоря такие вещи, которые тот наверняка бы осудил. Она зашла так далеко, что он серьезно огорчился и даже перестал увещевать ее и делать ей выговоры. Это расстроило и разозлило Джемайму, потому что, как бы то ни было, несмотря на все ее негодование, ей нравилось, когда мистер Фарквар наставлял ее, — не потому, что она знала, как он любит это делать, а потому, что выговор все-таки лучше молчаливого равнодушия.

Маленькие сестры Джемаймы, постоянно наблюдавшие за ней своими проницательными глазками, уже давно строили догадки и предположения. Каждый день они, гуляя по саду, шептались о какой-нибудь новой тайне.

— Лиза, ты видела слезы у Мими на глазах? А мистер Фарквар выглядел таким расстроенным, когда она сказала, что хорошие люди всегда скучные. Она точно влюблена в него!

Последние слова двенадцатилетняя Мери произнесла необыкновенно важно, чувствуя себя настоящим оракулом.

— Ну, не знаю, — ответила Лиза. — Я сама плачу, когда папа сердится, но я же не влюблена в него.

— Да, но ты выглядишь совсем не так, как Мими.

— Не называй ее Мими! Папа этого не любит.

— Он много чего не любит, ему никогда не угодишь. Бог с ним. А ты вот лучше послушай, что я тебе скажу. Только обещай никому не рассказывать!

— Никогда не расскажу. Ну?

— И миссис Денбай не скажешь?

— Нет, даже миссис Денбай не скажу.

— Ну ладно, слушай. Позавчера, в пятницу, Мими…

— Не Мими, а Джемайма! — прервала ее Лиза.

— Ну хорошо, — поморщилась Мери. — Джемайма послала меня взять у нее из конторки конверт. И как ты думаешь, что я там увидела?

— Что? — спросила Лиза, ожидая не больше и не меньше как пламенной любовной записки за полной подписью Уолтера Фарквара («Брэдшоу, Фарквар и К°»).

— Как бы не так! Там была бумага с чем-то скучным, какие-то научные разговоры. И я сразу вспомнила. Однажды мистер Фарквар рассказывал нам, что пуля летит не по прямой линии, а по изогнутой, и нарисовал несколько таких линий на бумажке, а Мими…

— Джемайма!

— Ну хорошо, хорошо! Она сохранила эти бумажки и даже написала в уголке: «У. Ф. 3 апреля». Ну, что же это, если не любовь? Джемайма терпеть не может никакой науки, прямо как я. А тем не менее она сохранила бумажку и даже дату поставила.

— И это все? Ну так Дик также прячет бумагу с именем мисс Бенсон, а он ведь не влюблен в нее. Ну и кроме того, может быть, Джемайме и нравится мистер Фарквар, но он-то, может, ее не любит. Она еще недавно косички носила, а он всегда был серьезный пожилой дяденька, сколько я себя помню. И разве ты не замечала, как часто он считает, что она ошибается, и принимается ее учить?

— Конечно, — сказала Мери, — но он все равно может быть влюблен. Вспомни, как часто отец журит мать, а все-таки они любят друг друга.

— Ладно, посмотрим! — сказала Лиза.

Бедная Джемайма не думала о двух парах проницательных глаз, неустанно следивших за ней, между тем как она воображала, что сидит одна в комнате, лелея свою тайну. Мистер Фарквар в последнее время отдалился от нее и только кланялся издали, и Джемайма, сердясь на собственный порывистый характер, в то же время начала подозревать, что не хотела бы оставаться незаметной и безразличной для него, а предпочла бы быть предметом его гнева и попреков. Мысли, которые последовали за этим признанием, потрясли ее и сбили с толку: они внушали и головокружительную надежду, и невероятный страх. Джемайме даже захотелось стать такой, какой он хотел ее видеть, изменить для него весь свой характер.

Но затем в приступе гордости Джемайма крепко стиснула зубы и решила, что он должен или любить ее такой, какая она есть, или вовсе не любить. Если он не принимает ее со всеми недостатками, то и нечего искать его расположения. «Любовь» — слово слишком возвышенное, чтобы называть им такое холодно-рассчетливое чувство, как у мистера Фарквара, подступившего к ней с предвзятой идеей и искавшего только подходящую жену. Кроме того, Джемайме казалось унизительным стараться изменить себя для приобретения любви кого бы то ни было. Но все же, что, если мистеру Фарквару действительно нет дела до нее, если его равнодушие, проявившееся в последнее время, продолжится? Какой мрачной завесой покроется ее жизнь! Вынесет ли она это? Джемайма не решалась прямо взглянуть на весь тот ужас, который ожидал ее в таком случае.