Руководство к Воскрешению: от А до Я
Шрифт:
– Сколько здесь этажей?
– Двадцать три.
– А лифты есть?
– Скорее всего, ввиду их отсутствия редко кто поднимался выше десятого уровня.
Келен поняла, что Дженни себя некомфортно вовсе не чувствовала, а значит и болтать с ней ей не было нужды. В поисках новой темы для разговора Келен повернула голову налево, в другую сторону от однообразной стены замка. На приличном расстоянии от них девочка увидела менее масштабные постройки всей инфраструктуры, как например: полуразвалившуюся беседку, скрытую в кущах не на шутку разросшегося фруктового сада, двухэтажное здание с наружной лестницей на второй
– Зачем вам вот это? – она указала на двухэтажный домишко.
– А на что оно, по-твоему, похоже?
– Откуда мне знать… На какую-нибудь оранжерею.
– Нет-нет, оранжерея у нас находится внутри замка. В два неполных этажа. А это – наш птичник.
– Попугайчики, что ли?
– Ну, – Дженни чему-то усмехнулась, – ну типа.
Чем ближе становился поворот за угол, тем больше звуков долетало до ушей Келен. То, что прежде она принимала за общий шум ветра, оказалось тесным смешением множества шелестящих голосов и особо выделявшегося элемента – смеха.
Он не был той случайной пародией, которая резко возникает и неловко стихает в повседневном общении. Этот смех был звонким, веселым, истеричным, хриплым, но во всех вариациях – искренним. Понемногу Келен начала различать отдельные предложения.
– Так, ребята! – Послышалось два громких хлопка. – Хватит расслабляться, давайте еще раз.
Келен увидела, как из-за угла выглянули высокие ворота то ли позолоченные, то ли взаправду золотые. Они опоясывали весь замок по периметру, а часть зубчатой решетки терялась между деревьев леса. Створки ворот были намертво сцеплены друг с другом широкой цепью с замком, который размером был с голову взрослого человека.
Судя по кустам великолепного розария, мраморным скамейкам и среднего размера фонтану, Келен находилась со стороны главного входа. Фонтан украшала статуя прекрасной женщины с обращенными к янтарному небу, словно в молитве, руками и лицом. Вокруг него, прямо на земле, словно после побоища валялось с десяток человек, раскинувших руки и ноги по разным сторонам.
– Простите, – Келен неуверенно постучала Дженни пальцем по руке, – но я там… вон, у этой статуи в руках… там что, правда колонка? Так должно быть?
Вдруг оглушительно вдарила музыка. Келен подпрыгнула от внезапности и сбросила руку Дженни со своего плеча. Услыхав знакомые им оборванные слова песни и резкие ноты, лежачие в один миг вскочили и принялись носиться, умудряясь попадать в такт оглушающей музыке, в безумных конвульсиях вокруг фонтана. Либо они единовременно пытались изобразить человека, которому в пятку вонзился гвоздь, либо танцевали.
Келен увидела, как лицо Дженни озарила вспышка недовольства.
– Брай! – крикнула она поверх нескончаемо повторяющихся песенных строчек. – Здесь вам не место для танцулек, дуйте в репетиционный зал!
– А ты сама туда загляни, Джей! – сквозь сжатые зубы передразнил ее молодой Брай. Изо рта у него торчала дирижерская палочка. – Ботаники твои опять какую-то гадость вырастили, от нее воняет на весь этаж!
Дженни тем временем кинулась к
розовым кустам. В спешке расчистить место для танцев, кто-то скинул все мраморные лавочки именно туда.– Вырубай шарманку, говорю!
Брай закатил глаза и что-то промычал. Келен не поняла, была ли между этим какая-то связь, но песню тотчас же зажевало на одной ноте, а ее громкость уменьшилась ровно вдвое. Танцоры замерли в тех позициях, в каких их настигло лишение музыкального сопровождения.
Дженни вплотную подошла к Браю и бесстрашно ткнула указательным пальцем ему в нос.
– Я эти розы два года выращивала.
– Дженни, умоляю, не начинай…
– Вот этими, – в голосе Дженни появились драматические, высокие нотки, срывающиеся на визг, – вот этими руками, Брай! Ночами не ела, – она схватила наблюдавшего весь цирк парня за куртку, – днями не спала! Мой многодневный труд – разбит, раздавлен, убит! УБИТ! – И она рухнула наземь, повиснув на Брае как на лиане.
– Хорошо-хорошо, я понял, – согнувшись под тяжестью груза, согласился тот. – И уже наказан: на твою актерскую игру смотреть тошно.
– Я тебя предупреждала, – приглушенно раздался стандартный голос Дженни снизу. – Видишь ту деваху в сторонке?
Келен ошалело встретилась взглядом с Браем.
– Новенькая, а в помощниках у нее – Левитация. Тронешь мои кусты еще раз – попрошу ее засунуть твою любимую дирижерскую палочку в… кхм, в самый высокий пчелиный улей. Доставать будешь сам. Давайте двигайте отсюда, а с ботаниками я потом поговорю.
Затем Дженни щелчком пальцев указала на сломанный куст, его раздавленные ветки срослись в единое целое и разрослись вширь настолько, что без следа поглотили угодившую к ним в объятья лавку.
Пляшущая банда тем временем ретировалась, забрав колонки и оставив после себя изрядно вытоптанную траву.
– Это и есть ваша работа? – недоуменно спросила Келен.
– Нет – отдых. Мы вообще здесь делаем все, что придется. – Дженни принялась загибать пальцы. – Танцы – один из отличных и проверенных способов побороть угнетающую депрессию, так же как рисование, занятия музыкой и физические тренировки. Так многие тут расслабляются и отдыхают. Но сейчас Брай с ребятами репетировали это специально для вас.
– Кого – нас?
– Новичков, – пояснила Дженни как что-то само собой разумеющееся. – Вы в начале осени появляетесь как грибы после дождя. Вот погоди, через недельку сможешь познакомиться с такими же, как ты. Уверена, тебе будет интересно не меньше, чем мне.
– Новички появляются только осенью?
– В основном – да.
– Почему? – Келен вспомнила серую, бесснежную зиму. – Неужели в остальное время года никто из людей не хочет попасть к вам?
– А ты спроси своих помощников, почему, – хмыкнула Дженни.
«Потому что, – незамедлительно подал голос Энергия, – в остальное время людские мозги категорически никчемны, скучны и заняты совершенно другими заботами: летом – отпуском, весной – амурными делами, а зимой вы настолько сонные ходите, что не замечаете ничего вокруг».
Келен проследовала за Дженни к широкой парадной лестнице с гладкими, отшлифованными сотнями подошв, ступеньками. Весь замок ослепительно сверкал в свете бессолнечного неба, будто бы сделанный из сахарной глазури.