Рулетка для двоих. Часть 1: Онлайн

— Хочешь сказать, что я тебя обманываю? — спросила я ледяным тоном, хотя внутри все мгновенно вскипело.

— Нет, не хочу. Но мне кажется, что ты обманываешь сама себя. Или ты в глубине души не считаешь музыку просто работой, или переоцениваешь уровень своей игры.

— Ну, знаешь ли, очень обидно такое слышать! Я в консерватории не за красивые глазки работаю. Я профессиональный концертмейстер.

— Сыграй что-нибудь, — попросил Егор.

— Что тебе сыграть?

— Что угодно. Выбери сама.

Ладно, будет тебе музыка! Развернув ноутбук вправо, я подошла к инструменту, смахнула внушительный слой пыли, переставила на пол многочисленные книги, ноты, распечатки, сваленные бесформенной грудой на крышку. Показалось, что Егор, наблюдая все это, едва заметно скривился. Конечно, моя рухлядь не шла ни в какое сравнение с белоснежным чудом. Богатенький мальчик купил дорогое пианино и считает себя знатоком классики?

Хорошо, сейчас я тебе так сыграю!

Хрустнув сцепленными пальцами, откинула крышку. Что же выбрать? Можно было конечно выпендриться с «Кампанеллой» Листа или чем-нибудь из Равеля. Но зачем, если он все равно не способен оценить технический уровень этих произведений? Нет, тут надо что-то немного популярнее.

Первые аккорды аккуратно упали на клавиатуру. Четкий маршевый ритм. Постепенно нарастающая громкость. Пятая «Прелюдия соль минор» Рахманинова отлично иллюстрировала сегодняшний вечер. Звучание поднялось на пиковый уровень, и я заиграла в полную силу. Ни одной ошибки в нотах. Ни одного смазанного аккорда. Филигранная работа в педали. Я смогла выделить и провести верхнюю партию во второй части. Четко обозначила тихий переход к третьей. Снова набрала темп и напор, играя дальше, выходя на кульминацию в коде. И небрежный, почти игривый финал.

Ух. Это была моя игра. Почувствуй разницу.

— Ну как тебе? — Я победно посмотрела в экран.

Егор сидел, не шелохнувшись, все так же гипнотизируя мрачным, давящим взглядом.

— Да никак, если честно. На четверочку.

— В смысле?! — Я даже оторопела от неожиданности.

— В прямом. Да, играла ты хорошо, старательно. Даже не ошиблась нигде, не сбилась. Темп как по метроному. Отлично. С технической точки зрения.

— Тогда что не так-то?

— С художественной стороны твое исполнение было никаким, — сказал он, вздыхая, и, не найдя понимания в моих глазах, пояснил свою мысль. — Понимаешь, это известное произведение. Даже я знаю, как оно может звучать. Его исполняли десятки самых лучших пианистов, и каждый играл по-своему. Возьмем хотя бы современных? Лисица игралась с ритмом, то немного запаздывая, то чуть-чуть, едва заметно, ускоряясь. И мелодия казалась яркой, насыщенной, меняющейся от женской нежности до грозового раската! Мацуев вложил в нее мощь, напор, энергию — он и сам крепкий мужик, сибиряк. Луганский, с его интеллигентным подходом, так виртуозно выделил все нюансы, подчеркнул мельчайшие детали. У него эта Прелюдия — многогранный бриллиант, сверкающий в свете прожекторов, отбрасывающий на слушателей миллион ярких бликов! Кстати, его версия — моя любимая. А у тебя… У тебя не было ничего, Рин. Просто техничная игра, в которой не было ничего исключительного. В ней не было самого главного — тебя. Это хорошее исполнение, но, увы, не более. Никак не превосходное.

Егор больше не хмурился. К концу объяснений он смотрел на меня, и в его взгляде я видела только огромную печаль.

Значит, так моя игра воспринимается со стороны? Когда я не аккомпанирую голосу или оркестру, а сольное, личное выступление. Всего лишь правильное попадание по нотам? Вдвойне обидно было слышать такое не от профессионала, а от обычного, среднестатистического обывателя. Егор — один из тех, кто когда-то приходил на мои выступления. И честно сказал свое мнение. Вот он, отклик из зала.

Не сбиться, не ошибиться — это мой потолок? Я знала, что нет. Я была способна на большее. Раньше. Способна ли сейчас? Я докажу ему!

— Да это просто инструмент расстроенный! Что ты ожидал от убитого советского пианино?

Егор ничего не ответил, только скептически приподнял левую бровь.

— Хочешь пари? — спросила я, неожиданно для себя самой. — Спорим, что я сыграю эту прелюдию еще раз, и ты признаешь, что я могу исполнить ее превосходно. Дай мне месяц, вызову настройщика, порепетирую пару раз, и ты признаешь мою игру восхитительной.

— А ты смелая, раз решилась предложить такое, — усмехнулся он, похоже, уверенный в своем выигрыше. — И что на кону?

При этих словах кровь, казалось, побежала по венам чуть быстрее. Да, в Рулетке я поняла, насколько азартна. В казино меня точно нельзя пускать.

— Все по классике: желание!

— Любое?

— Любое.

Учитывая специфику вкусов Егора, ожидаемо-пошлых мужских фантазий я могла не бояться. А остальное не страшно.

— Если ты действительно профи, то предлагаю поднять ставки! Два?

— Принимается, — легко согласилась я. — Тебе же их выполнять. Хочешь, три желания?

Он откинулся назад, всем видом показывая уверенность в своей победе. Так и хотелось щелкнуть его по носу. Жаль, интернет пока не позволял такие фокусы.

— Окей. Рахманинов, Прелюдия соль минор. Месяц.

— Договорились!

— По рукам!

И мы шутливо пожали на камеру протянутые ладони, символично разбив спор.

— Сколько тебе лет? — задала я вопрос, вертевшийся на языке.

— Если скажу, что восемнадцать — ты мне поверишь?

Риторический вопрос. Но теперь уже настала моя очередь задуматься. Действительно, что ему стоило солгать? Не буду же я просить его документы показать? Или буду? Да ну, бред!

Я поняла, что зря мучаюсь внутренними терзаниями. Обманет он или нет — я на его выбор никак не могу повлиять. Нельзя же вообще всем не доверять: как жить тогда? А значит…

— Поверю. — Я сказала это с милой улыбкой. — Но проверю.

— Тогда мне тридцать четыре.

Егор явно забавлялся палитрой чувств, промелькнувших на моем лице. Целых тридцать четыре?! Выглядел-то он явно моложе.

— Что, хорошо сохранился?

— Я бы тебе ни за что не дала.

Боже, как-то извращенно это прозвучало. Уже второй раз за вечер, я прямо в ударе сегодня. Егор по-джентльменски не стал смеяться над моими словами, чем заслужил себе одно очко. Обычно парни не упускают возможности отпустить шутку ниже пояса.

— Может, тебе еще и паспорт показать? — спросил он, откровенно веселясь.

— А ты покажешь?

— Да легко!

И он действительно показал разворот паспорта. Я опять невольно вспомнила слова Иры о безопасности и анонимности. Егор, похоже, был абсолютно безбашенным.

— Лукашин Егор Сергеевич. Восемьдесят восьмого года рождения, — специально для меня зачитал вслух.

— А тебе сколько?

— Женщинам такие вопросы задавать не вежливо, в курсе?

— Только если им больше сорока. И это очередной феминистский бред.

— Опять начинаешь?

— Хорошо, если это такая тайна, молчи, — неожиданно согласился он с хитрой ухмылкой.

— А в чем подвох?

— Никакого подвоха. Женщинам же нельзя о таком говорить? Вот и не говори… Я сам угадаю, ты кивни только. Двадцать два?