Рулетка еврейского квартала
Шрифт:
– Как вам не стыдно! Я совсем не поэтому. Я потому, что… Я увидел вас тогда, в первый еще раз, и подумал, что именно рядом с вами и есть место моей жизни! – Костя весь прямо зазвенел от обиды, но и покраснел почти по-детски. – А потом я приехал, а в вашем доме какой-то совсем невозможный и невоспитанный мистер сунул мне под нос бумаги и сказал, что это дом его. И бумаги те были в порядке и правильные. И потом он выставил меня вон! А вы мошенница! А я на первый самолет и немедленно сюда!
– Ну, и что с того? Вам-то какая нужда? Это же не ваши деньги и не вашей фирмы. Ну, нагрели парочку лохов.
– Не можем. Это вы не понимаете. Ваш с ним контракт закрыт. Имели вы право или нет его заключать – а только деньги по нему плачены сполна и налоги на сделку тоже. А стало быть, тут все законно и даже у государства нет претензий. И у него право на собственность. Мои же клиенты здесь могут только вернуть данную вам прежде сумму, хотя бы и по суду. И суд будет на их стороне, а вас обвинят в уголовном преступлении. Но вот загвоздка: без вас этот суд не имеет для моих клиентов практического смысла.
– Ну да. Приговор – это еще не деньги! – улыбнулась Инга. – Надо было раньше смотреть.
– Ну, знаете, может, в России так и принято, и мошенничество в крупных размерах у вас дело обычное. Но в моей стране это случается нечасто. А чтобы среди приличных людей с солидными рекомендациями, да еще респектабельная вдова – такого никогда не было на моей памяти! Подумайте, в какое положение вы ставите хотя бы мистера Хатчесона, поручившегося за вас. Не говоря уж о репутации моей фирмы, которой предстоит восполнять ущерб!
– Да вам-то что за нужда? – в который раз спросила Инга. – Вы же не мистер Хатчесон и не хозяин «Трейдсейлсервиса»? И не беспокойтесь, скоро в ВАШЕЙ стране подобных афер станет полным-полно, у нас в России не лыком шиты. И тогда вы будете начеку и смотреть в оба. Так что я вам оказала даже услугу, просветив насчет русских вдов. – Инга уже откровенно валяла дурака и тянула время. Ей в голову вдруг пришла одна идея, из ослепительных, которые рождаются под влиянием экстренного момента и определяют дальнейшие поступки. – Впрочем, вы что-то там вначале произнесли про полицию?
– Господи, как вы не понимаете! Да меня же немедленно уволят! И могут обвинить в пособничестве! А даже если нет, то я более нигде не смогу найти приличное место! И был вынужден вам угрожать…
– Хорошо. Вы меня совершенно разжалобили, – ответила Инга, нарочно вводя Костю в заблуждение почти что виноватым видом. И выждав, как порядочная кошка перед жирной мышью, она торжественно произнесла: – Так и быть. Я нанимаю вас на работу. Нет, я, пожалуй, возьму вас в долю. Из двадцати процентов!
В этот момент она нисколько не шутила. Даже наоборот, ей хотелось, чтобы этот мальчик Костя, ни с того ни с сего признавшийся ей в пылкой симпатии, непременно принял ее предложение. У Инги вдруг четко определился и стал быстро созревать план, как далее безбедно и в нужном направлении устроить свою жизнь. Не в смысле жизни вместе с Костей, хотя признание его Инге было приятно и сильно льстило, а вообще, для осуществления своей мечты о свободе существования. И она ждала ответа от Кости и смотрела
на него с той же основательной серьезностью, с какой лошадиный барышник оценивает приглянувшийся товар.– Вы! Какая же наглость! И какая работа?! – прогневался тут Костя и про работу спросил лишь к слову, но ведь спросил.
– Обычная ваша работа. Вы ж хотели и мечтали торговать недвижимостью сами. Ну и будете. Не вполне, конечно, сами, а в качестве моего младшего компаньона. Но это только в деньгах младшего, – и здесь как раз Инга многозначительно понизила голос: – А так вы станете меня учить, и в делах я целиком буду зависеть от вашего слова. На первых порах, по крайней мере, а после – как равноправный партнер. У меня ведь с собой больше двух миллионов наличными. Как думаете, для начала хватит?
– Это и для хорошего начала хватит. Только меня увольте, – хмуро ответил Костя, но и нерешительное сомнение вдруг и проскочило, конечно, не нарочно.
– Что, маменьки боитесь? Знаю я вашу еврейскую породу, и слишком хорошо, – со смертельным ядом в каждом слове сказала ему Инга, чтобы Косте сделалось как можно более мерзко от себя самого. – Или родственнички вас проклянут? Что не смогут и дальше висеть у вас на ушах? Так? А без их фальшивого одобрения ни-ни?
– Моя мама умерла двадцать лет назад. Она была украинка по национальности. А у моего отца давно уже другая жена. И я там не нужен, – Костя не закричал на нее, но и говорил он свою коротенькую исповедь в таком страшном состоянии, какое люди могут испытать разве что на пытке в инквизиции, под рукой неопытного палача.
– Извините. Действительно. Простите меня. – Инга тут же увидела, что перегнула палку и даже чуть не сломала. – Я однажды нахлебалась и вот подумала, что вы ИХ тоже боитесь.
– Кого боюсь? – не понял Костя, но страшным быть перестал.
– Неважно. Но вы соглашайтесь. И не надо сомневаться. Тем более, мама у вас украинка. И что вам эти американцы? Жалко вам их, что ли? Да и на что они вам, а вы им? А мне вы очень нужны. И потом, это же я украла деньги, а не вы… Ну, вы просто пожалели меня и не донесли.
– Если я стану на вас работать, то я тогда – ваш соучастник, – неуверенно несколько сказал Костя, словно желал от Инги немедленного опровержения. Он даже налил себе вина из бутылки, хотя и не желал до того ни к чему прикасаться на столе.
– Вы не соучастник, вы – мой помощник. Помощник у одинокой и не имеющей защиты женщины. Ну, да. Я нарушила какой-то там закон. Так вам кого более жаль? Двух старых американских миллионеров или бедную девушку из России, вынужденную самостоятельно пробиваться в жизни? Или вы думаете, что вы сами американец? Вы обычный еврейский мальчик из провинции. Ведь из провинции же?
– Ну, почти. Мы, собственно, из Харькова, – согласился с ней Костя.
– Вот видите. И всем на вас тут наплевать. И по закону, и вообще. И что вы получите по тому закону? Сенатором вас не выберут, президентом тем более. Так станьте хотя бы просто богатым человеком. Иначе стоило менять ваш Харьков на местные пальмы? И не глупите. Американское определение порядочного человека ни к вам, ни ко мне не относится. Потому что обозначает или совершенного кретина, или еще большего подлеца, чем можно вообразить.