Румянцев-Задунайский

Едва переводчик закончил перевод, как уполномоченные снова стали просить начать переговоры. Румянцев медлил. Наконец заговорил:

— Видит Бог, как велико мое почтение к визирю. Однако в сей момент я считаю невозможным остановить движение войск к Шумле и потому нахожу открытие переговоров несвоевременным. Впрочем, — после небольшой паузы продолжал он, — я могу согласиться на переговоры, но только с условием, чтобы все было кончено и мирный трактат был подписан не позже как через пять дней.

Уполномоченные с минуту посовещались между собой; и объявили, что с условием фельдмаршала согласны.

— Сегодняшний день не в счет, — сказал Румянцев. — Переговоры начнутся завтра. Где и в котором часу — вас уведомят дополнительно. С нашей стороны переговоры будет вести сей генерал, — показал он на Репнина.

Когда турок повели в отведенные им квартиры, Муромцев широко перекрестился:

— Слава Богу, войне приходит конец.

— Потрудитесь заготовить два ордера, — строго сказал ему Румянцев. — Первый — Каменскому. Сообщите о переговорах да строго предупредите, чтобы не лез в пекло. Теперь нам потеря и одного человека дороже ста турков убитых. Второй ордер — Глебову. Сим уведомите его, что по обстоятельствам мирной негоциации я с малым отрядом остаюсь вблизи места мирных переговоров, общее командование армией вручаю ему. Задача такая: пока идут переговоры, держать противника в утесненном, запертом состоянии, укреплений его не атаковать.

Румянцев был предельно сосредоточен, говорил быстро, отрывисто. Таким Репнин видел его в Ларгском и Кагульском сражениях. Весь во власти главной своей мысли. Ни слова лишнего.

Но вот распоряжения отданы, генерал-квартирмейстер с дежурным генералом ушли писать ордера, и строгие глаза фельдмаршала как бы оттаяли, с лица исчезла печать напряжения, и он дружески кивнул Репнину.

— Кажется, я свое сделал, теперь слово за вами, князь.

— Я вожу с собой две бутылки шампанского, — сказал Репнин. — Не выпить ли нам по сему случаю?

— О нет, поберегите до более торжественного часа, — улыбнулся Румянцев. — Тем более, мне еще предстоит написать письмо визирю.

5

Жарким выдался этот день, 10 июля 1774 года. В огромной палатке, где уже пятый день проходили переговоры между воюющими сторонами и где сегодня предстояло подписать мирный трактат, стояла духота. Над головами турецких уполномоченных мерно, ни на минуту не переставая, то поднимались, то опускались опахала из диковинных перьев: слуги старались вовсю. Пот с уполномоченных визиря лился градом. И наверное, не только потому, что было жарко, им было сейчас очень тяжко. Они признавали себя побежденными.

Вот секретарь придвинул подготовленный трактат к Ресми-Ахмет-эфенди. Рука уполномоченного потянулась к перу, и все заметили, как она мелко-мелко задрожала. Нелегко подписываться под таким трактатом. Условия мира для Турции были более тяжелыми, чем те, которые предъявлялись на Фокшанском и Бухарестском конгрессах и от которых тогда турецкая делегация неосмотрительно отказалась.

Трактат состоял из 28 параграфов. Согласно этим параграфам, русско-турецкая граница на юго-западе устанавливалась по Бугу, а на востоке — по Кубани. Таким образом, к России отходила часть Северного Причерноморья, расположенная между Днепром и Бугом, Азов с прилегающей территорией и Кабарда. Крымское ханство отделялось от Оттоманской империи, которая признавала его независимость с сохранением, однако, зависимости татар от турецкого султана в делах религии. К России отходили две важнейшие крымские крепости Керчь и Еникале, обеспечивавшие беспрепятственный проход русских кораблей из Азовского моря в Черное. На Азовском море, кроме Азова, Россия приобретала также Таганрог, а в устье Днепра — крепость Кинбурн. Трактат давал русским кораблям гарантию Свободно проходить из Черного моря в Средиземное и обратно, плавать по Дунаю, приставать к турецким пристаням, ходить по каналам и другим водным сообщениям империи. В отношении торговли в пределах Оттоманской империи русские купцы получали такое же право, каким уже пользовались Англия и Франция. Особым «сепаратным артикулом» Оттоманская Порта обязывалась уплатить Российской империи за «убытки военные» в три года и в три срока в переводе на русские деньги 4 миллиона 500 тысяч рублей.

Мирный трактат предоставлял России право оказывать покровительство всем христианским подданным Оттоманской империи. Включение сего параграфа должно было, по мнению Румянцева, не только облегчить участь славян, греков, румын, молдаван, страдавших от турецкого ига, но и вместе с этим обеспечить со стороны этих народов поддержку политики России на Балканах и Кавказе.

Процедура подписания договора продолжалась недолго. Как впоследствии доносил Румянцев императрице, трактат был учинен — «без всяких обрядов министериальных, а единственно скорою ухваткою военного, соответствуя положению оружия с одной стороны превозмогающего, а с другой — до крайности утесненного».

— Я позволю себе напомнить, господа, — обратился к турецкой делегации князь Репнин, — что заключенный нами договор должен быть скреплен подписями и печатями верховного визиря и фельдмаршала графа Румянцева. Его сиятельство граф Румянцев считает, что размен ратификациями должен состояться не позже чем через пять дней.

Ресми-Ахмет-эфенди склонил голову, выражая тем свое согласие.

После того как дело было сделано и заключительное заседание закрылось, Репнин поспешил с подписанным уполномоченными трактатом к главнокомандующему. Румянцев ждал его в своей палатке вместе с сыном, одетым по-дорожному.

— Виват, ваше сиятельство! Мир подписан!

Они крепко обнялась. Молодой Румянцев смотрел на их восторженными глазами и улыбался, счастливый.

— А ты почему медлишь? — с шутливой строгостью напустился на него отец. — Прикажи подать коляску — и с Богом в Петербург!..

В палатку толпой вошли Воронцов, помогавший Репнину в переговорах с турками, Глебов, Игельстром и другие генералы. Они стали шумно поздравлять Румянцева. Именно ему, этому человеку, принадлежала главная заслуга в победоносном завершении трудной войны. Пять лет боролся он с сильнейшим противником и во всех сражениях выходил победителем. Он показал себя не только великим полководцем, но и замечательным дипломатом. Он сделал то, чего не могли добиться на мирных конгрессах ни Орлов, ни Обресков.

— Не мешало-бы по сему случаю пир закатить, — промолвил Глебов, любивший повеселиться.

Ему возразили:

— Подождем подписи верховного визиря.

Многим еще не верилось, что все будет так как решено уполномоченными.

Глава X Посольство в Константинополь

1

Как только договор о мире был подписан верховным визирем, Румянцев поручил доставить сей документ на ратификацию императрице князю Репнину. В этот день лихорадка вновь свалила его, и последние наставления именитому курьеру он давал уже лежа в постели. У него был такой страдальческий вид, что в течение всего разговора князь испытывал желание испросить дозволения остаться в лагере, чтобы быть с ним рядом, а в Петербург послать кого-нибудь другого.

Угадывая его мысли, Румянцев хмурился; а потом, вдруг сказал:

— Не думай обо мне худо. Бог даст, не умру. Не пройдет и трех дней, как снова буду на ногах.

— Я всю дорогу буду молиться, чтобы Бог поскорее вернул вам здоровье, — промолвил Репнин.

Румянцев ошибся, полагая, что сможет быстро подняться на ноги. Болезнь затянулась, и по настоянию доктора он со штабом переехал в Фокшаны, где имелись более благоустроенные помещения. Доктор требовал соблюдения полного покоя, но безделье отзывалось в нем еще большим мучением, чем сама болезнь. Румянцев не мог лежать как труп. Он требовал, чтобы ему докладывали о всех событиях в армии, давал по этим докладам необходимые распоряжения, собственноручно писал ответы на приходившие в его адрес письма. А писем приходило много. Из Петербурга, Москвы и других городов. То были письма с выражением восхищения по случаю заключения мира.

Им восхищались не только соотечественники. Им восхищалась вся Европа. Прусский посланник в Константинополе Цегелин, с которым Румянцев поддерживал постоянную связь, в одном из писем писал: «Я не льстец какой-нибудь, но я не могу удержаться, чтобы не сказать, что Ваше превосходительство вели войну как хороший генерал и, ловко воспользовавшись обстоятельствами, заключили мир как искусный министр. Вся слава этого мира принадлежит вам».

Мир! Это то, к чему Румянцев всегда стремился. Но хотя мир был подписан, фельдмаршал еще не мог чувствовать себя спокойным. Уж слишком много было противников сего акта как в европейских странах, некогда подтолкнувших Турцию на войну, так и в самой Турции.