Румянцев-Задунайский
Шрифт:
В конце июля в Фокшаны пришла весть о скоропостижной кончине верховного визиря Муссина-Заде. После подписания мира визирь вознамерился отправиться в Константинополь, но едва доехал до моря, как его постигла смерть. Это было столь неожиданно, что Румянцев почувствовал новый приступ болезни. В голову полезли всевозможные предположения. Смерть верховного визиря могла быть следствием тайных интриг Сераля или враждебной ему партии, а может, даже следствием султанского приговора. В последнем случае только что заключенный договор мог быть объявлен недействительным, а ответственность за содеянное взвалена на покойника.
Румянцев распорядился послать в расположение турецких войск агентов с целью установления истинных причин прискорбного события. Он успокоился лишь после того, как
Вместо усопшего новым визирем султан назначил Мегмет-Измет-пашу. И перед Румянцевым снова возникли мучительные вопросы: что он за человек, этот новый визирь, какого направления ума, каково его отношение к России, к мирному трактату? Румянцев обратился со всеми этими вопросами к Цегелину. Тот ответил незамедлительно, но полную характеристику новому визирю дать воздержался. Он написал только, что Мегмет-Измет-паша известен как человек хорошего характера. И ничего другого. Впрочем, в письме прусского посланника содержались сведения, проливавшие свет на настроения в Порте, — сведения, которые Румянцев очень желал знать. Посланник писал: «Хотя народ, кажется, вообще доволен заключенным миром, тем не менее министерство и особенно улемы иначе об этом думают. Они сильно осуждают покойного Муссина-Заде и уполномоченных его, но тем не менее вино налито, нужно его выпить! Они не в таких обстоятельствах, чтобы отменить подписанное покойным визирем. Эти господа никогда не могли себе вообразить, что со столь многочисленной армией и в надежде на военное счастье нового султана, на которое они много рассчитывали, они будут поставлены в такое крайнее положение! Но тем выше слава тех, которые сумели сбить эту суетную спесь, и я обнимаю Вас от чистого сердца за то, что Вы намного поубавили эту оттоманскую гордость».
В начале сентября в армию вернулся князь Репнин. В новом чине. На радостях по случаю заключения мира императрица удостоила его званий генерал-аншефа и подполковника лейб-гвардии Измайловского полка.
Возвращение князя явилось для всех полной неожиданностью: говорили, он едет с посольством в Константинополь, а оказался снова в армии. Румянцев о сем был извещен самой императрицей. Еще в августе, сожалея о слабости его здоровья, она написала о своем решении направить князя ему в помощники. Однако императрица сказала далеко не все. Ее заботило не только желание сделать ему облегчение. В кармане у Репнина лежал высочайший рескрипт, коим он уполномочивался «беспрепятственно вступить в командование армией» в случае смерти Румянцева. Докладывая в Петербурге о состоянии здоровья фельдмаршала, Репнин несколько сгустил краски, чем и побудил двор принять такое решение.
На лице князя выразилась радость, когда он увидел фельдмаршала не в постели, а за письменным столом. Хотя болезнь и не отступила окончательно, Румянцев чувствовал себя уже настолько хорошо, что мог работать по нескольку часов в сутки.
— Я привез вам заморские лекарства, — сказал Репнин, — но, вижу, они вряд ли вам понадобятся. У вас прекрасный вид.
Он передал ему письмо императрицы, сообщив на словах, что государыня приняла решение отдать под его команду кроме первой и вторую армию, находящуюся в Крыму.
— А что же князь Долгоруков?
— Князь поступил опрометчиво, поспешив с отводом войск. Государыня им весьма недовольна. Вашему сиятельству предоставляется полнейшая свобода действий. Впрочем, — добавил Репнин, — все это вы найдете в письме ее величества.
Румянцев прочитал письмо и надолго задумался. Привести в исполнение условия мирного трактата оказалось делом не менее сложным, чем заключить его. Турки могли под разными предлогами уклониться от точного смысла договора и даже вовсе нарушить его. Их действия в Крыму как раз говорили об этом.
Крым был занят русскими войсками еще в 1771 году. В том же году татары (не без содействия России) избрали своим ханом Саиб-Гирея, независимо от Порты. Порта, однако, не признала Саиб-Гирея и утвердила в ханском звании Девлет-Гирея. Мало того, она вознамерилась вторгнуться в Крым. В июле 1774 года турки
высадили у Алушты крупный десант. Хан Саиб-Гирей, клявшийся до этого в верности дружбе с Россией, переметнулся к противнику. Желая выразить туркам свое «раскаяние» за прежние действия в пользу России, он даже выдал им состоявшего при его дворе русского резидента Веселицкого.После получения известия о заключении Кучук-Кайнарджийского мира военные действия в Крыму были прекращены. Однако турецкий сераскир под разными предлогами стал откладывать отвод своих войск. Отказывался он также освободить русского резидента. Словом, положение в Крыму было сложное.
— Я рад, что мне назначили такого помощника, как вы, — сказал Румянцев. — Дел для вас будет много.
— Не пощажу сил, ваше сиятельство, — заверил князь.
— Так вот, — Румянцев закрыл глаза, посидел так с минуту, отдыхая, и продолжал: — Прежде всего подберите умного человека для отправки в Константинополь в качестве нашего поверенного. На мой взгляд, на эту роль может подойти полковник Петерсон, уже имеющий опыт ведения сношений с Портой. Необходимо дать понять Дивану, что пока нам не будет отдан Кинбурн и турецкие войска не выйдут из Крыма, не освободят нашего резидента, мы не вернем Турции ее крепостей, которыми сейчас владеем. Что касается отправки в Крым новых войск, постарайтесь сделать сие как можно быстрее.
Румянцев зябко поежился. Решив, что с ним начинается приступ, Репнин поднялся, чтобы оставить его в покое.
— Посиди, — удержал его Румянцев, — проклятая лихорадка еще не совсем одолела меня. — Он повернулся к нему всем корпусом и, заглядывая в глаза, спросил:— Что ж не рассказываешь, как там. Утихла крестьянская война?
— Бунтовщики дошли было до Саранска, но теперь, слава Богу, рассеяны. Государыня послала против них графа Ивана Панина и генерала Суворова.
— Гм, Суворова… Не хотел бы быть на его месте. Постой. — встрепенулся Румянцев, — ты сказал, дошли до Саранска? В том краю моя вотчина Чеберчино. — И добавил со вздохом: — Жаль, если бунтовщики ее разграбили. Там прошло мое детство.
Его знобило. Репнин снова поднялся, но теперь уже с более решительным видом.
— Прошу прощения, Петр Александрович, но вам необходимо в постель.
Румянцев, соглашаясь, кивнул головой. Он более его не задерживал.
Прекращение войны между Россией и Турцией устраивало далеко не всех. Министр иностранных дел Франции господин Шуазель из кожи лез, чтобы разрушить хрупко воцарившийся мир. Его мучила зависть мародера, которому не удалось похитить с поля сражения столько, сколько смогли другие. Еще бы! Австрия и Пруссия, не участвуя в войне, успели крепко поживиться за счет Польши, Австрия, кроме того, выманила у Порты огромное количество золота. А что Франция? Франция оставалась с пустым карманом.
Из Парижа в Константинополь летели письма за письмами, послания за посланиями. Суть их была такова: покойный визирь Муссин-Заде совершил ошибку, подписав мир на предъявленных Россией условиях, но эту ошибку еще не поздно исправить, заявив об отказе отдать русским Крым. Париж уверял, что военные средства России настолько истощены, что она не решится возобновить войну из-за татар. К тому же русский главнокомандующий граф Румянцев смертельно болен, можно сказать, дышит на ладан, а другого такого полководца у русских нет, так что в случае нового столкновения военное счастье непременно покинет Россию…
В то время как господин Шуазель полагался на силу французского красноречия, австрийский министр Кауниц решил слов попусту не тратить. Он ввел свои войска в Дунайские княжества и выставил там пограничные столбы с австрийским государственным гербом.
Румянцев лежал больной в постели, когда с этим известием к нему явился князь Репнин.
— Я не стал бы беспокоить ваше сиятельство, — сказал князь, — но поведение Австрии создает делу мира гораздо больше опасностей, чем усилия Версальского двора. Турки могут подумать, что сей акт совершен с нашего согласия, что у нас с Веной имеется тайное соглашение, направленное против интересов султана, и со ссылкой на это отказаться ратифицировать Кайнарджийский трактат.