Русь (Часть 2)

– Не знаю, - отвечал Валентин, - там видно будет. Вон еще один мужик едет.

Спросили у этого. Он сказал, что около оврага надо было не налево, а направо сворачивать. И стал подробно объяснять.

Ларька внимательно слушал с козел и поглядывал туда, куда указывал мужик. И хотя мужи-ку сказали, что поняли теперь, куда ехать, и, завернув лошадей, уже поехали, он все еще кричал им вслед, продолжая объяснять. А им пришлось повернуться к нему назад, кивать головами и махать руками из вежливости, в знак того, что теперь все будет в порядке.

Но только что отъехали немного, как третий встречный сказал, что ни налево и направо не надо, а все прямо, с дороги будет виден хутор.

– Ну что за проклятый народ, запутали совсем, - сказал Федюков.

Послали Ларьку спросить у косцов, как проехать в усадьбу. Тот сбегал и, не говоря ни слова, сел и ударил по лошадям. Через несколько минут показалась действительно небольшая усадебка. Ларька, разогнав лошадей, лихо подкатил к крыльцу странного домика, похожего на крестьянский.

– Куда ты?
– спросили у него в один голос седоки.

– А вот, приехали...

– Да куда приехали-то?

Ларька не отвечал и оглядывался по сторонам, как бы соображая, куда действительно приехали.

– Да ты как спрашивал-то?

– Как спрашивал...
– ответил Ларька, сидя спиной к седокам и повернув вполоборота к ним голову, так что смотрел не на них, а куда-то в сторону. Спрашивал, - как, мол, к поме-щику проехать...

– К какому?

– А кто ж его знает?
– ответил Ларька, немного помолчав.
– Да я только спросил, а они показали.

– Один дурак не знал, про что спрашивал, а другой не знал, на что отвечал, - сказал Федюков. И сейчас же испуганно прибавил: - Черт возьми, да это мы, кажется, к Николушке блаженному подкатили. Поворачивай скорей, пока не увидел. Ну его к лешему.

Когда отъехали от домика, Митенька вспомнил, что Николушка, обитатель этого полукрес-тьянского домика, есть не кто иной, как блестящий когда-то гвардеец Николай Петрович Обле-ухов. Оглянувшись, Митенька увидел стоявшего босиком на крылечке высокого седого человека в длинной белой рубахе, подпоясанной узким ремешком.

"Это сама судьба посылает мне его", - подумал Митенька, со странным чувством какого-то благоговения глядя на высокую фигуру благообразного таинственного старика.

LIX

– Ну что же, домой?
– сказал Митенька.

– Да уже давай заедем к Курдюмову все-таки, кончим дело и развяжемся раз навсегда. Тут, кстати, близко.

– Какое ж теперь дело, когда уж девять часов вечера?

– Дела и позднее кончают, - возразил Валентин.

Митенька не стал спорить. И несколько времени недовольно смотрел по сторонам дороги, в то время как мимо них в вечернем сумраке на шибкой рыси мелькали загоны с поспевшей рожью, кусты у канавы, перекрестки дорог с полосатыми столбами.

– Хорошо местечко, - сказал Валентин, когда они проезжали мимо лужайки с редкими старыми дубами и редкой сухой травой под ними.

– Бутылки-то у тебя не побились там?
– обратился он к Федюкову.

– Черт их знает... Это тогда скандал будет, - отвечал Федюков, - надо посмотреть. Родственники жены издалека приехали, надо уж их угостить как следует.

И он, соскочив, побежал к своей коляске.

– Целы!
– крикнул он.

– Давай чего-нибудь выпьем под этими дубами, - сказал Валентин.

Федюков притих, очевидно, считая бутылки и соображая, хватит ли родственникам жены, если взять одну бутылку.

– Ладно, хватит!
– крикнул он, решительно махнув рукой, - одну ничего.

Лошадей повернули к дубам. Все сошли и присели.

"Слава богу, - подумал Митенька, - по крайней мере, теперь заговорятся и забудут, куда ехали".

Через десять минут Федюков уже заговорил о застое, об отсутствии героизма в среде, о серости жизни и несоответствии ее сознанию; потом, вдруг встрепенувшись, перешел к Сербии и предложил тост за юного героя Принципа, бросившего камень в болото. Но оказалось, что бутылка была уже пуста. Федюков в нерешительности остановился, но Валентин сказал:

– За Принципа придется выпить. Не предпочтешь же ты ему родственников жены.

– Верно!
– сказал Федюков.
– Это герой, а те обыватели!
– С Принципа перешел на размах славянской души, но сейчас же сбился и сказал: - Нет, не то: о душе Авенир мастер говорить.

– Почему не пьешь?
– спросил Валентин, посмотрев на Митеньку.

– Я не хочу пить.

– Почему?

– Так, не хочу.

– Пейте, не портьте компании!
– закричали все.

– К черту меланхолию!
– сказал Федюков.
– Мировую скорбь можете при себе держать, а не обнаруживать. Я, может, в десять раз больше вашего... Он вдруг увидел, что и вторая бутылка пуста, нерешительно оглянулся на коляску, потом посмотрел на часы.

– Ах, черт... ведь меня уже ждут...

– Ничего, - сказал Валентин, - пусть подождут, а то подумают, что ты их хочешь задобрить, заискиваешь в них.

Федюков, несколько нетвердо смотревший на Валентина, вдруг крикнул:

– Верно! Какого черта! Они же губят мою жизнь, засасывают меня, а я еще буду для них стараться?! Ну, подождут лишних полчаса и выпьют одной бутылкой меньше, разве не все равно?

– Если бы они даже ничего не выпили, и то было бы все равно, - ответил Валентин, - по крайней мере, твою самостоятельность почувствуют.

– Вот-вот, верно, брат! А то они усвоили, кажется, не совсем почтительные манеры по отношению ко мне. А кто они, Валентин? Ничтожества, так называемые дельцы, которые одним фактом своего существования оскорбляют высшее сознание.
– И, ударив себя кулаком в грудь, он пошел еще за бутылками.

– Тебе нужно большое поле деятельности, - сказал ему Валентин, когда он вернулся с бутылками уже в обеих руках, - а то тебе негде развернуться.

– Негде, Валентин.

– На маленькие дела ты неспособен.

– Неспособен на маленькие дела, Валентин.

– Ну, подожди, дождешься большого дела, тогда покажешь себя.

– А как его не будет?

– Будет, - сказал Валентин.

– Ну, ладно, считай за мной!
– крикнул Федюков, махнул рукой, и прибавил: - Именно безграничное поле нужно. Ну, давайте!.. Воейков, пейте.

– Пейте!
– закричали все.

Так как на Митеньку воздействовала уже не одна воля, а несколько, то он, немного поспо-рив, все-таки протянул руку к рюмке, тут же, кстати, найдя оправдание в том, что это последний день и его даже хорошо провести по-старому.