Русь: от славянского расселения до Московского царства
Шрифт:
В 1474 г. Иван III провел переговоры с правителем Крымского ханства (одного из наследников былой единой Орды, враждовавшего с наследником главным — Большой Ордой во главе с Ахматом) Менгли-Гиреем. В проекте договора о московско-крымском союзе не только нет намека на зависимость Москвы от Большой Орды, но Ахмат фигурирует как «вопчий недруг» Ивана и Менгли-Гирея. При этом московская сторона не соглашалась прекратить обмен послами с Ахматом, но примечательно, с каким обоснованием: «Осподарю моему пословъ своихъ къ Ахмату царю какъ не посылати? — должен был сказать Менгли-Гирею посол Ивана III Никита Беклемишев, — или его посломъ к моему государю как не ходити? Осподаря моего отчина съ нимъ на одномъ поле, а кочюетъ подле отчину осподаря моего ежелетъ; ино тому не мощно быть, чтобы межи ихъ посломъ не ходити». [1062] Обмен посольствами не может быть прекращен, поскольку волею судеб Ахмат — сосед великого князя московского; никакой ссылки на многолетнюю зависимость. [1063] Поскольку для правящих кругов Крымского ханства факт реальности таковой не мог быть секретом, следует полагать, что московская сторона во время переговоров дала понять, что более не признает отношений такого рода с Большой Ордой.
1062
Сб. РИО. Т. 41. № 1. С. 1–5.
1063
Ср.: Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. Л., 1980. С. 80 и 186, примеч. 125.
Наконец, в Вологодско-Пермской летописи (созданной современниками событий) говорится, что в 1480 г. Ахмат в ходе переговоров упрекал Ивана III в неуплате «выхода» девятый год. [1064] Это означает, что дань перестала выплачиваться в 1472 г.. [1065] Здесь пора вспомнить, что поход Ахмата 1480 г. был вовсе не первым походом хана Большой Орды на Ивана III. До этого имели место два такого рода предприятия — в 1465 и как раз в 1472 г.
1064
ПСРЛ.
1065
Гуляющая по литературе дата 1476 в качестве первого года неуплаты «выхода» (см., например: Каргалов В. В. Конец ордынского ига. М., 1980. С. 76) — результат ошибочного прочтения «пятый год» вместо «девятый год» в тексте Вологодско-Пермской летописи (см.: Назаров В. Д. Свержение ордынского ига на Руси. М., 1983. С. 42).
Поход на Москву, возглавляемый самим правящим ханом Орды («самим царем», по выражению русских источников), — явление не просто редкое, но исключительное. Ранее был всего один такой поход — Тохтамыша в 1382 г. (Мамай и Едигей, ходившие на Москву в 1380 и 1408 гг., не являлись ханами, а Улуг-Мухаммед, воевавший с Василием II в конце 30-х — первой половине 40-х гг. XV в., был ханом-изгнанником из Орды). Итак, один поход «самого царя» за 220 лет, прошедших между основанием Орды и вокняжением Ивана III, и три за 18 первых лет его правления! Выше (см. Часть V, Очерк 2) говорилось, что походы на Русь, санкционированные правителями Орды, всегда имели под собой конкретные причины, связанные с теми или иными нарушениями русскими князьями вассальных обязательств. Что уж говорить о случаях, когда сам хан возглавлял поход, — для этого нужны были более чем веские основания.
Поэтому факт выступления в 1465 г. на Москву хана Махмуда (брата Ахмата, правившего тогда Большой Ордой) может объясняться либо неуплатой Иваном III дани за первые годы его правления, с 1462 г., [1066] либо присоединением Ярославского княжества (1463 г.) без ордынской санкции. Этот поход был сорван из-за нападения на Махмуда тогдашнего крымского хана Хаджи-Гирея. [1067] В последующие годы, когда к власти в Большой Орде пришел Ахмат, дань выплачивалась (коль скоро начало ее неуплаты датируется 1472 г.). Поход Ахмата на Москву 1472 г. следует связывать с другими причинами. [1068]
1066
Примечательно, что сразу же после вокняжения Ивана III происходит изменение в формулировке пункта об отношениях с Ордой в договорных грамотах князей московского дома. Со времени завещания Дмитрия Донского (1389 г.) в нем применялись слова «А перемнитъ Богъ Орду» — в этом случае предполагалось, что не будет выплачиваться «выход». Эта формулировка сохранялась (как в духовных, так и в договорных грамотах) и при Василии Дмитриевиче, и при Василии Васильевиче [ДДГ. № 12. С. 36 (духовная Дмитрия Донского); № 19. С. 54;№ 20. С. 56; № 21. С. 59; № 22. С. 61; № 24. С. 64, 66; № 27. С. 71; № 30.С. 76, 79; № 33. С. 85; № 34. С. 88; № 35. С.90, 93, 96, 99; № 38. С. 108, 111, 113, 116]. Лишь однажды — в договоре Василия Васильевича с Михаилом Андреевичем, князем верейским и белозерским, датируемом не позднее 1445 г., применяется иная формула: «А коли яз, князь велики, в Орду не дам, и мн у тебя не взяти» (там же. № 43. С. 126). Но в позднейших докончаниях Василия Васильевича и в его духовной продолжала применяться формула «А перемнитъ Богъ Орду» [там же. № 45. С. 131, 134, 137, 139; № 47. С. 144; № 48. С. 147; № 56. С. 171, 174; № 58. С. 182, 185; № 61. С. 197 (духовная Василия II)]. С началом же княжения Ивана Васильевича (и в течение всего его правления) применяется именно та, не привившаяся при Василии II, оговорка: «А коли яз, князь велики, выхода в Орду не дам, и мн у тебе (удельного князя. — А. Г.) не взяти» (ДДГ. № 64. С. 209, 211; № 65. С. 214; № 67. С. 218, 220; № 69. С. 226, 228, 231; № 70. С. 234, 236, 238, 240, 244, 246, 249; № 72. С. 254, 257, 259, 262, 265, 267; № 73. С. 270, 272, 275; № 75. С. 279, 282; № 78. С. 295; № 81. С. 318, 321; № 82. С. 325, 328; № 90. С. 365, 367, 369). Таким образом, возможность неуплаты «выхода» теперь связывалась не с «переменой» Орды, а только с волей великого князя. Первой грамотой такого рода является докончание Ивана Васильевича с тем же Михаилом Андреевичем, заключенное до 13 сентября 1464 г. (ДДГ. № 64. С. 209, 211–212), т. е. в первые два года правления нового великого князя.
1067
«Поиде безбожный царь Махмутъ на Рускую землю со всею Ордою и бысть на Доноу; Божиею же милостию и Пречистые матери прииде на него царь Азигирей и би его и Орду взя, и начаша воеватися промежъ себе. И тако Богъ избави Рускоую землю отъ поганыхъ» (ПСРЛ. Т. 24. С. 186). Очевидно, что целью несостоявшегося похода было Московское великое княжество: если бы поход направлялся на Рязанскую землю, это было бы отмечено (как в сообщении о походе Махмуда на Рязань 1460 г. — там же. Т. 23. С. 156), а русские территории, входившие в состав Великого княжества Литовского, летописцы Северо-Восточной Руси «Русской землей» не называли.
1068
Поскольку дань платилась за предыдущий год, летом 1472 г. Ахмату еще было рано столь резко реагировать на задержку выплаты.
В конце 60-х гг. XV в. Казимир IV, король польский и великий князь литовский, стал активно претендовать на сюзеренитет над Великим Новгородом (традиционно признававшим своим верховным правителем великого князя московского). В Новгороде было немало сторонников перехода под «руку» Литвы, в частности кричавших на вече: «Не хотим за великого князя московского, ни зватися вотчиною его; волные есмя люди Великии Новгородъ, а московъскии князь великии многи обиды и неправду над нами чинит». [1069] В 1470–1471 гг. Казимир через своего посла, татарина Кирея Кривого, добивался у Ахмата союза против Ивана III. [1070] Немного позже, в 1472 г., Казимир получил от крымского хана Менгли-Гирея ярлык, в котором (как и в ярлыке Хаджи-Гирея 1461 г.) помимо реально принадлежавших Великому княжеству Литовскому русских земель королю жаловался и Новгород. [1071] Скорее всего, в 1470–1471 гг. Казимир добивался от Ахмата, помимо военного союза против Москвы, того же — признания его прав на Новгород. Ярлыки, выданные крымскими ханами, более способствовали самоутверждению Гиреев в борьбе с Большой Ордой за «наследие» былой единой ордынской державы, чем имели реальную политическую значимость. Иное дело, если бы Новгород был пожалован Казимиру не крымским ханом, а ханом Большой Орды — это являлось бы волей правителя, традиционно признававшегося в Москве сюзереном. В августе 1471 г. посольство Ахмата прибыло в Краков, [1072] по-видимому, с положительным ответом. Но было поздно: Иван III, о реакции хана на претензии короля не знавший, 14 июля 1471 г. (т. е. когда ордынское посольство было на пути в Польшу) разбил новгородцев на р. Шелони и вынудил их признать его власть. [1073] Воля хана оказалась пустым звуком. Тогда Ахмат и решил наказать своевольного вассала.
1069
ПСРЛ. Т. 27. С. 129; Т. 25. С. 284.
1070
Там же. Т. 25. С. 292, 395; Т. 27. С. 128, 136.
1071
Goiebiowski L. Dzieje Polski za panowania Jagiellonow. T. 3. Warszawa, 1848. S. 230–233; АЗР. Т. 2. СПб., 1848. №. 6. С 5; Kolan-kowski L. Dzieje Wielkogo Ksiestwa Litewskogo za Jagiellonow. T. 1. Warszawa, 1930. S. 318, 327.
1072
Rachunki wielkorzadowe krakowskie z r. 1471. Krakow, 1951. № 94, 108, 114, 118, 120. C. 408, 412–415.
1073
ПСРЛ. Т. 27. С. 131–135; Т. 25. С. 286–291.
Согласно великокняжескому летописанию, хан пошел на Русь «со многими силами», «со всею Ордою». [1074] Другой летописный источник указывает, что Ахмат двинулся «со всеми силами своими», оставив дома только «старыхъ, и болныхъ, и малыхъ детеи», и подошел к московским владениям с «литовского рубежа», [1075] т. е. с территории, принадлежавшей Великому княжеству Литовскому (владения которого тогда включали верхнее течение Оки). 29 июля Ахмат подошел к городу Алексину на правом берегу Оки. На следующий день татарам удалось сжечь упорно сопротивлявшийся город. Но их попытка переправиться на левый берег реки была отбита подоспевшими московскими войсками. В ночь на 1 августа Ахмат поспешно отступил («побеже») и в шесть дней достиг своих зимних становищ. [1076] Летописцы 70-х гг. XV в. связывали отход хана с его страхом перед русскими войсками, вид которых описывался в выражениях, напоминающих поэтическую образность «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище»: «И се и сам царь прииде на берегъ и видевъ многые полкы великого князя, аки море колеблющися, доспеси же на них бяху чисты велми, яко сребро блистающи, и въоружены зело, и начат от брега отступати по малу в нощи тое, страх и трепет нападе на нь»; [1077] «и б видти татаромъ велми страшно, такоже и самому царю, множество воа русского. А лучися тогды день солнечныи: якоже море колиблющеся или яко езеро синеющися, все в голыхъ доспесех и в шеломцехъ сь аловци». [1078] Причиной не самого отступления, но его небывалой поспешности великокняжеская летопись называет распространившуюся в татарском войске смертельную болезнь. [1079]
1074
Там же. Т. 25. С. 297; Т. 28. С. 133; Т. 26. С. 249.
1075
Там же. Т. 23. С. 160; Т. 27. С. 278.
1076
Там же. Т. 25. С. 297–298; Т. 28. С. 133–134;
Т. 26. С. 249–250; Т. 23. С. 160–161; Т. 27. С. 278–279; Т. 24. С. 192–193.1077
Там же. Т. 25. С. 297; Т. 28. С. 133; Т. 26. С. 250.
1078
Там же. Т. 23. С. 160; ср.: Т. 27. С. 278.
1079
Там же. Т. 25. С. 297–298; Т. 28. С. 133–134; Т. 26. С. 250.
Результат конфликта оценивался великокняжеской летописью как «победа» и «избавление»: «Сице бысть милосердие Господа нашего Исуса Христа на нас грешных, и толика побда на противных сыроядець. избави Господь род христианскы от нахожениа безбожных Агаренъ. и раззидошася кииждо въ свояси, благодаряше Господа Бога, подавшего имъ побду бес крове на безбожных Агарян». [1080] Он получил даже более высокую оценку, чем итог конфликта 1480 г.: тогда происшедшее расценили как «избавление», [1081] а в отношении событий 1472 г. говорилось не только об «избавлении», но о «победе». [1082]
1080
Там же. Т. 25. С. 298; Т. 28. С. 134.
1081
«И тако избави Бог и Пречистая Рускую землю от поганыхъ» (ПСРЛ. Т. 24. С. 201); «И тако избави Богъ Русскую землю от поганых татаръ молитвами Пречистыя матери и великих чюдотворець» (там же. Т. 25. С. 328); «И похвалиша Бога и Пречистую Богородицу и великых чюдотворцовъ, избавльших ны от поганых» (там же. Т. 27. С. 284; Т. 6. СПб., 1853 — Софийская II летопись. С. 232; Т. 28. С. 150). Речь идет (как и в 1465 и 1472 гг.) об «избавлении» от конкретной угрозы, а не многолетней зависимости.
1082
Заметим, что летописные рассказы о первом походе Ахмата ненамного короче повествований об «Угорщине», при том, что события 1472 г. заняли (считая с момента выступления хана) около двух месяцев, а 1480 г. — около пяти; впечатление, произведенное отражением похода Ахмата 1472 г., сопоставимо, таким образом, с воздействием на современников «стояния на Угре», хотя масштаб военных действий во втором случае был значительней.
Именно после отражения похода 1472 г. Иван III перестал выплачивать дань (и уже окончательно) и начал переговоры с Крымом о союзе против Казимира и Ахмата. Это означало фактически прекращение отношений зависимости с Большой Ордой. Решение далось трудно — есть сведения о наличии в окружении великого князя лиц, выступавших за сохранение прежнего положения дел; [1083] сломать более чем двухвековую традицию признания хана Орды верховным владыкой Руси было делом непростым. Но явился хороший повод — действия хана выглядели как несправедливые, предпринятые при отсутствии какой-либо вины со стороны великого князя. Ведь поход Ивана III на Новгород московская сторона не могла рассматривать в качестве вины перед «царем», поскольку Новгородская земля издавна считалась «отчиной» великих князей, и Орда всегда это признавала. Вспомним теперь резоны, выдвигавшиеся в Новгороде в качестве оснований непризнания власти Ивана III: если носитель верховной власти чинит неправду и обиду, отношения с ним могут быть разорваны.
1083
См.: Горский А. А. Москва и Орда. М., 2000. С. 158–159.
Однако фактически прекратив отношения зависимости и заявляя об этом в контактах с третьими странами (Крымом, и, судя по приведенной выше характеристике Я. Длугоша, Польско-Литовским государством [1084] ), Иван III стремился не делать резких движений в отношениях с самой Большой Ордой, рассчитывая оттянуть новое столкновение. В 1473–1475 гг. продолжался обмен послами с Ахматом. [1085] Но в 1476 г., когда пошел уже пятый год неуплаты дани, а Ахмат стал приводить в зависимость отпавшие ранее от Орды земли (ему удалось тогда подчинить Крым и Астрахань [1086] ), посол хана приехал в Москву, «зовя великого князя ко царю в Орду» [1087] (вызова великого князя московского в Орду не было со времен Тохтамыша). Иван III не поехал, и конфликт стал неизбежным. Ахмат не выступал во второй поход до 1480 г., когда договорился с Литвой об антимосковском союзе. Но в Москве после отъезда в сентябре 1476 г. [1088] ордынского посла о предстоящей отсрочке, естественно, знать не могли и должны были ожидать нового похода хана в ближайшее удобное для этого время. По аналогии с предшествующими татарскими походами и набегами таким временем было лето. [1089] Следовательно, летом следующего года, 1477 г., в Москве ждали ордынского нападения. И именно накануне, весной 1477 г., создавался Московский великокняжеский летописный свод, ставший источником дошедших до нас летописей — Московского свода 1479 г. и Ермолинской. [1090]
1084
Источником информации Длугоша могла быть и ордынская сторона: в 1479 г., под которым в его сочинении говорится о свержении Иваном III «ига», послы Ахмата вели переговоры с Казимиром IV об антимосковском союзе (см.: Назаров В. Д. Свержение ордынского ига на Руси. С. 41).
1085
См.: ПСРЛ. Т. 25. С. 30–31; Горский А. А. Москва и Орда. С. 160–161.
1086
См.: Назаров В. Д. Свержение ордынского ига на Руси. С. 35, 44; Некрасов А. М. Международные отношения и народы Западного Кавказа: последняя четверть XV — первая половина XVI в. М., 1990. С. 45–47.
1087
ПСРЛ. Т. 25. С. 308.
1088
Там же. С. 309.
1089
Крупные татарские нападения происходили зимой или летом; но последним зимним походом было нашествие Едигея 1408 г.; последующие нападения — все летние.
1090
См.: Горский А. А. «Повесть о убиении Батыя» и русская литература 70-х годов XV века // СР. Вып. 3. М., 2001. С. 199–204, 213–214. Аналогично датирует (хотя и без аргументации) свод-протограф Московского свода 1479 г. и Ермолинской летописи в своей новейшей работе Б. М. Клосс [Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 2. М., 2001. С. 49; заметим, что в статье Б. М. Клосса и Я. С. Лурье 1976 г., на которую в данном случае ссылается автор (примеч. 102 на с. 59), отождествления протографа Московского свода и Ермолинской со сводом 1477 г. нет, они рассматриваются как разные памятники].
В этом своде последовательно проводилась «антиордынская» тенденция. Были опущены имевшиеся в более ранних летописях — его источниках — места, указывающие на зависимость Руси от Орды: о том, что Александр Невский получил в Орде «старейшинство во всей братьи его», о посылке (после восстания горожан Северо-Восточной Руси против сборщиков дани в 1262 г.) татарских войск «попленити християны» и принуждении их «с собой воинствовати», [1091] о службе татарам князя Глеба Ростовского, о татарской политике возбуждения вражды между русскими князьями, о «царевых ярлыках», зачитанных на княжеском съезде в Переяславле в 1303 г.. [1092] В Повести о нашествии Тохтамыша 1382 г. были пропущены слова, мотивировавшие отъезд Дмитрия Донского в Кострому нежеланием противостоять «самому царю» («не хотя стати противу самого царя»), а определения «мятежники и крамольники» оказались перенесены с затеявших в Москве волнения горожан на тех, кто хотел бежать из города в преддверии осады. [1093] Кроме того, появились уничижительные эпитеты по отношению к основателю Орды Батыю («безбожный», «окаянный»), чего прежде в литературе Северо-Восточной Руси не было, к Тохтамышу (ранее также не встречаются) и к современному, ныне находящемуся у власти «царю» (что прежде также не допускалось) — Ахмату («злочестивый»). [1094] Наконец, в свод были включены две специальные повести, повествующие об отражении нашествий могущественных восточных «царей».
1091
См.: Лурье Я. С. Россия Древняя и Россия Новая. СПб., 1997. С. 116.
1092
См.: Насонов А. Н. История русского летописания XI–XVIII вв. М., 1969. С. 236.
1093
ПСРЛ. Т. 25. С. 207; Т. 23. С. 128; ср.: Т. 6. СПб., 1853. С. 99 (Софийская I летопись — главный источник свода 1477 г.).
1094
См.: ПСРЛ. Т. 25. С. 131, 136, 295, 297; Т. 23. С. 77; Т. 28. М.; Л., 1963. С. 131, 133, 301, 303 («Летописец от 72-х язык», в который вошла часть свода 1477 г., охватывающая период 1417–1477 гг.).
Одна из них — «Повесть о Темир-Аксаке», рассказывающая о подходе к русским пределам в 1395 г. монгольского правителя Средней Азии Тимура и его отступлении благодаря заступничеству чудотворной Владимирской иконы Божьей Матери. [1095] Другая — «Повесть о убиении Батыя». В ней рассказывается (под 1247 г.) о походе Батыя на Венгрию, где правил король Владислав, тайно (благодаря влиянию сербского архиепископа Саввы) исповедовавший православие. Будучи не в состоянии отразить татар, он пребывал в городе Варадине на столпе, проводя время в молитвах. Голос свыше предсказал королю победу над неприятелем, Владислав вместе с находившимися в городе венграми вступил в бой, разбил противника и своей рукой убил Батыя. [1096]
1095
ПСРЛ. Т. 25. С. 222–225; Т. 23. С. 134. Ранее «Повесть о Темир-Аксаке» если и существовала, то вне летописания (см.: Лурье Я. С. Две истории Руси 15 века. С. 52–53; Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 1. М., 1998. С. 124–128).
1096
ПСРЛ. Т. 25. С. 139–141; Горский А. А. «Повесть о убиении Батыя…» С. 218–220 (текст «Повести» по Архивской летописи).