Русалия

То была середина пути (начало второго дня), когда переправившись через речку Тетерев Игорев обоз вступил в обширный дол. Вот тут-то из серого марева, изрядно скрадывавшего глубину открывавшегося вида, стали выступать цветные подвижные пятна, мало-помалу сложившиеся… Конечно, высылаемые вперед дозорные прежде принесли весть о том, что навстречу идет малая дружина Свенельда, а с нею… Ольга.

Не уходившие в этот год в полюдье Свенельдовы вои, на чье попечительство был отдан оставленный до весны светлейшим князем Киев, выглядели не в пример Игоревым упитанными и полными нерастраченных сил. Их яркие дорогие одежды, действительно, чудесной работы оружие, отросшие бороды у многих выкрашены шафраном и даже подвиты, - вся их наружность (но главное, вот эта самодовольная округлость щек) делала тех людей, нежданно-негаданно появившихся в промозглой омертвелой долине, пришельцами из какой-то иной незнаемой земли. А что здесь Ольге-то делать? И на некоторый миг, может быть, только крохотку мига Игорю показалось, будто он, подобно самой быстрокрылой птице – ластовице, в мгновение ока взмыл над этой сирой долиной, - выше, - над всей черной бесснежной зимой, глянул вниз, и оказалось, что нет под ним ничего – только серый туман.

Как-то само собой сделалось так, что все отступили в сторону, оставив князя и княгиню один на один, каждый стремился тем самым подчеркнуть свое почтение к вопросам, решение которых должно оставаться в самоличном ведении светлейшего да его супруги, и только ледяной блеск глаз Свенельда нет-нет да и пронзал белесую дымку тумана.

Она сидела в возке завернутая в нагольную шубу из пышного иберийского ²⁷⁴¹барса, и желто-рыжий мех, украшенный черноватым узором из малых и больших, сплошных и кольчатых пятен, столь естественно сообразовывался с весноватым лицом Ольги, что казалось, так и вырос на ней. Пришитый сзади к воротнику откидной колпак прикрывал рыжие Ольгины брови пестрой кошачьей шерстью, из-под которой струили сострадание целомудренные бирюзовые очи. Вообще лицо Ольги в эти минуты было таково, что кто-либо, увидевший ее впервые, мог бы, верно, предположить, что перед ним молодайка восемнадцати лет, - так трогателен был ее взгляд, так пухлы приоткрытые губы, да и румянец, расплывшийся по конопатым щекам, смотрелся каким-то юным.

– Ты совсем с лица спал, - голосом, подобным журчанию маленького весеннего ручейка, заговорила Ольга. – Может быть, и не моего ума это дело, только все жалко смотреть.

Несколько забавно смотрящийся в своей изрядно загвазданной в дороге сочно-синей с серебром нарядной шубе (ведь ему надобно было представать перед народом, а народ к яркому и блестящему платью относится с особенным уважением) Игорь, оставаясь в седле, сверху вниз поглядывал на свою супругу, все не умея подобрать первое слово.

– Так что, может ты ехала за столько-то верст, - мне горнец с рыбной кашей ²⁷⁵¹везла? – наконец откликнулся Игорь.

Ольга только вздохнула и отвела свой нежно-голубой взгляд.

– Я бы, может, и привезла…

– Что там стряслось? – не выдержал Игорь.

Ольга вздохнула.

– Я вижу, ты собрал у древлян хорошую дань…

– Собрал, собрал. Дальше что?

Ольга помолчала, затем самым кротким голосом произнесла:

– Этого мало.

– Мало?!! – не помня себя вскричал князь, так, что ближе к нему находившиеся ратники

оглянулись.

Несмотря на опалившее мозг бешенство, все же постороннее внимание не укрылось от его глаз, потому он соскочил со своей понурой кобылы и, прижавшись грудью к резной стенке возка, жарко зашипел в лицо благоверной:

– Мало?! Опять мало?! Всю дорогу полюдья ты позорила меня, то и знай присылая своих остолопов. «Мало! Мало!» Против всякой правды я взял у деревского князя двойную дань. И что же, опять мало?!

– А я здесь при чем? – точно кошка зашипела в ответ Ольга, и глаза ее тут же позеленели. – Будто не знаешь для кого пыжимся. Только не удоволить Иосифа сушеной малиной. Хотя и от малины он не отказывается. Иосиф рабов требует.

– Рабов? Да ведь послали ему тех, что Свенельд от уличей привел из Пересечена.

– Два десятка?

Игорь замолчал. Он смотрел в зеленые, казавшиеся светящимися в пасмурном окружении глаза и молчал. Но вот медленно и тихо выговорил:

– Это ж до чего я тебя, суку, ненавижу.

Ольга сидела неподвижно (с тех пор, как князь сошел на землю, она смотрела на него сверху), лишь только слабый сырой ветерок лениво шевелил пестрый мех, обрамлявший ее застывшее лицо.

– Это, как хочешь, - она вновь вернулась к изначально избранному складу речи, затаенно-кроткому, но почудилось Игорю, будто зрачки в переменчивых глазах ее сделались узкими вертикальными щелочками.
– Но помни, что малик не хочет ждать, ни до весны, никак. И еще помни: Иосифу ничего не стоит сделать так, что княжить в Киеве станет кто-то другой. Для этого ему и подкупных гурганцев, может, не надо будет под наши стены приводить. У него много золота. У него так много золота, что половина твоих самых верных сподвижников в один миг могут стать его сподвижниками. Но пока он тобой доволен, ничто не в силах нам угрожать, даже лукавые происки самых потаенных зложелателей.

Она перевела дыхание.

– Вот отчего я не усидела в тереме, вот отчего проехала столько верст… А теперь называй меня сукой, ненавидь меня, - я свое дело сделала. Теперь ты сам творец своего жеребия. Да пребудет Род с тобой и заступа Перуна.

Слеза медленно поползла по левой щеке Ольги, крупная, зеленоватая, точно подсвеченная фосфористым мерцанием глаз. Как невинен, как трогателен был сейчас облик этой женщины, так незаслуженно оскорбленной в своем благородном порыве. Эта женственная слабость, это умилительное простодушие уже готовы были перебороть небольшое мужество Игорева сердца, если бы не столь хорошо знакомое князю зеленоватое свечение из-под мокрых рыжих ресниц, всегда предвещавшее что-то недоброе.

– Святослав просил, чтобы ты ему тул ²⁷⁶¹привез с маленькими стрелками, и лук, и кожаное налучье ²⁷⁷²… - дребезжащим голосом выговорила Ольга и всхлипнула.

– Рулав! Аскольд! – зычно заорал Игорь, резко отстраняясь от Ольгиного возка, в одном движении взлетая на лошадь. – Дальше в Киев поведете обоз! А я с младшей дружиной назад к Малу ворочусь!

– Что такое? Что там еще поделалось? – стали съезжаться к князю дружинные сотники.

– Обоз велик, добра много, нужно его до Киева в целости доставить, - уклонялся от прямого ответа Игорь. – А я с малой дружиной… Безуем! Ну-ка, давай сюда! А я с молодой дружиной в Искоростень вернусь, забыл я кой о чем с деревским князем столковаться.

– Так пошли к нему людей, - резонно подсказывал одноглазый Жирослав, старейший ратник, через все красное лицо которого проходил огромный беловатый рубец. – Пошли две дюжины. А то и сотню пошли. Тебе-то чего вертать?

– И то! Пошли Безуема, - тут же к Жирославу присоединилось несколько голосов. – Тем паче не надо тебе к Малу ехать, что распрощались мы с ним не слишком полюбовно.

– Вот еще! – спесиво вскидывал голову Игорь. – Что мне с ним любови-то разводить! Или я не светлейший ему князь?

– Князь, князь, - ближе-дальше прорезались уступчивые голоса, стремящиеся успокоить чему-то озлившегося вожака, - только что за спешность такая, чтобы с полдороги…

– Безуем! Медный твой лоб! – уж вовсе терял самообладание светлейший князь русский. – Быстро, говорю, строй дружину, - сейчас выступаем. Войко! Твой мерин ногу зашиб?! Возьми у людей Свенельда… Вон ту – соловую! Пересядь! Вышата!..

Сотни пар глаз с недоумением и тревогой следили за поспешным и нервным отъездом князя. Молча. Никто уж и не порывался подать слово.