Русская дива

В ту ночь еврей Рубинчик и ненец Санко сообща приобщились к познанию глубинной сути вещей и духовной свободы под лозунгом «положить на все с прибором!» Они еще трижды будили продавщицу Свету, щедро делились с бродячими собаками ливерной колбасой и, потратив все командировочные Рубинчика, уснули под теплыми боками ездовых оленей Санко.

А утром, допив в аэропорту остатки четвертой бутылки питьевого спирта и получив от Санко на прощание в подарок кость моржового пениса, Рубинчик сел в самолет «Салехард — Москва». Здесь, на его счастье, не было знакомых ему стюардесс, и он смело долетел до Москвы.

Так Рубинчик с помощью ненца Санко открыл средство полной свободы от советской власти, милиции, КГБ и мудрой национальной политики КПСС. Теперь его защитой от любых обвинений в безнравственности будет простая, но самая святая в России причина — пьянство. Весь Салехард видел, как три первых дня командировки он не работал, ни у кого не брал интервью и вообще ничего не записывал в свои журналистские блокноты, а только — пьянствовал. И если на четвертый день этого запоя он — во хмелю, в беспамятстве, ничего не соображая от алкоголя, — действительно трахнул какую-то стюардессу, то какой с него, подзаборного пьяницы, спрос? И все его предыдущие похождения, если они известны КГБ и милиции, тоже результат его тайного порока — алкоголизма. Алкоголизма, который теперь подтвержден справками из вытрезвителя.

Да, тот самый алкоголизм, который еще недавно Рубинчик не понимал и презирал в русском народе, оказался, как он теперь открыл, универсальным и гениальным национальным изобретением русских — на него можно было списать и нелепый поход князя Олега на Константинополь, и групповые оргии на Итильском базаре, и века отрыва от мировой цивилизации, и пьяные выходки Петра, и убийство императора Павла, и взрыв на атомной подводной лодке, и гибель Гагарина, и антисемитизм уличных хулиганов, и вообще — все! Отнять у русских эту привилегию запоя не смогли ни цари, ни секретари коммунистической партии. «Водка стала шесть и восемь, все равно мы пить не бросим! Если станет двадцать пять — будем Кремль брать опять!» — поется в народной частушке, и никогда ни один кремлевский вождь не рискнет пренебречь этим предупреждением.

Но он, Рубинчик, не был русским и не мог пить вечно! Даже если его давление, так резко подскочившее в Киеве, не реагировало на алкоголь, он все равно должен был рано или поздно выйти из запоя, и он вышел из него в то субботнее утро 8 июля 1978 года.

И, выйдя из русского запоя, он, как уже к последней инстанции, отправился к своему еврейскому Богу. Точнее — к раввину.

В то утро, проснувшись, он не обнаружил дома ни жены, ни детей, ни денег, ни даже записки от Нели. Но не удивился — Неля уже не первый раз за последний месяц уходила с детьми к своим родителям, демонстративно оставляя на кухне гору немытой посуды, а в комнатах — незастеленные постели и вообще полный беспорядок.

Подойдя в ванной к зеркалу, Рубинчик долго разглядывал свое небритое и помятое лицо, мешки под глазами, белый налет на языке и утерявшие всякую мускулатуру плечи. Потом долго чистил зубы зубным порошком «Мятный», полоскал горло, брился, обливался холодным душем и растирался махровым полотенцем. И снова критически разглядывал себя в зеркале.

Потом заварил свежий чай, закурил, но тут же раздавил сигарету в пепельнице, а оставшиеся в пачке сигареты отнес в туалет, героически раскрошил их в унитаз и спустил воду.

Довольный таким решительным началом, он выпил остатки кефира из бутылки, которую нашел в практически пустом холодильнике, запил пустым чаем, вернулся в комнату, которая была и гостиной и спальней, вытащил из шкафа свой единственный выходной дакроновый костюм асфальтово-стального цвета, белую нейлоновую рубашку, чистые носки и галстук, оделся и опять пошел в туалет посмотреть на себя в зеркало.

Конечно, теперь он выглядел несколько лучше, чем час назад, и это подняло ему настроение. Он порылся в нижнем ящике письменного стола, нашел запасные ключи от гаража и машины (основные ключи Неля от него давно спрятала), сунул в карман членский билет Союза журналистов и автомобильные права, вышел из квартиры, пересек пустырь и оказался в кооперативном гараже среди рядов разновеликих и разномастных деревянных, кирпичных и металлических, из листовой стали коробок и сараев с дверными замками гигантских размеров.

Здесь догнал его шум очередного набежавшего от Москвы поезда, клацанье его колес по рельсам близкой железной дороги и длинный паровозный гудок, что Рубинчик тоже счел добрым знаком. К тому же и соседи по гаражу, лежавшие, как всегда по субботам, под своими «Москвичами», «Запорожцами» и «Жигулями», меняя машинное масло, карданную смазку и антикоррозионное покрытие, при появлении Рубинчика уважительно выбирались из-под своих «гробов» и, в салюте поднимая замасленные руки, приветствовали его по поводу выхода из запоя, как космонавта, вернувшегося из длительного космического полета:

— Ну ты дал, сосед!

— Сразу видно — наш человек! А я больше недели пить уже не могу! Печень, сука, не позволяет!

— Гляньте на него! Месяц не просыхал и опять как новенький! А говорят, евреи пить не умеют! Силен, брат! Не, ты не обижайся, Иосиф, я ж с полным уважением!

Рубинчик не обижался. Ликуя в душе от успеха своего замысла, он с царственным достоинством отвечал на их поздравления сдержанными кивками, потом открыл свой гараж, сел в свой старенький серый «Москвич», завел его с третьей попытки, надел лежавшую на соседнем сиденье кепку, чтобы прикрыть глаза от встречного солнца, и выехал из гаража, провожаемый приветственными жестами соседей.

Чистая летняя Москва, полупустая по поводу субботы, умытая ночным дождем и поливальными машинами, знакомая до каждого светофора, каждой выбоины в мостовой и каждой тайной гаишной стоянкой-ловушкой, открывалась навстречу его машине. Он включил радио, и, то ли по случаю прибытия в Москву Генри Киссинджера, то ли просто по субботнему озорству ведущего молодежной радиостанции «Юность», воздух тут же наполнился ритмичной песней «Битлов», которая без всякой паузы сменилась песней «Together forever we two», которая, в свою очередь, сменилась еще каким-то американским шлягером…

Рубинчик ехал по Москве, зная, что главное — четыре привода в милицию и вытрезвители — он у КГБ выиграл. А что они могут ему предъявить? Наташу-стюардессу? Но разве она не сама пришла к нему в номер? Таню с якутского зимника? Но это еще нужно доказать, там они его за ноги не держали! Его предыдущих див? Но кто их видел, где они? И вообще зря он так смертельно струсил и с ходу признался Неле в той салехардской истории, ведь «телеги» из Салехарда нет в редакции до сих пор, иначе друзья из «Рабочей газеты» давно бы уже сообщили ему об этом в том же ресторане Дома журналиста.

Нет, все нормально, старик, все нормально, уговаривал он себя по дороге, просто жизнь полосата, как зебра, и сейчас он из черной полосы выходит в светлую, солнечную. Вот и все. Главное — настроить себя на позитив, на прорыв, на победу. Конечно, курить хочется смертельно и похмелиться бы тоже не мешало, в желудке уже просто змей-горыныч поселился, но он пересилит себя, перебьется, он завтра же начнет утренние пробежки, и с детьми пойдет в зоопарк, и с Нелей помирится, и сегодня же ночью доставит ей такое удовольствие, что она все простит и забудет. Ну, сорвался человек, ну, уступил спьяну какой-то сучке-стюардессе — с кем не бывает? К тому же ничего они там не успели, милиция вмешалась. А по поводу алкоголизма, так он уже записался на лечение и готов даже ампулу себе вшить. Нет, простит его Неля, ради детей простит, да и не поедет же она одна с детьми в эмиграцию!