Русская германистика. Ежегодник Российского союза германистов. Т. 15. Революция и эволюция в немецкоязычных литературах

Jede Produktivit"at h"ochster Art […] steht in niemandes Gewalt und ist "uber aller irdischen Macht erhaben. […] Es ist dem D"amonischen verwandt, das "uberm"achtig mit ihm tut, wie es beliebt, und dem er sich bewusstlos hingibt, w"ahrend er glaubt, er handle aus eigenem Antriebe. In solchen F"allen ist der Mensch oftmals als ein Werkzeug einer h"oheren Weltregierung zu betrachten […].

Sodann aber gibt es jene Produktivit"at anderer Art, die schon eher irdischen Einfl"ussen unterworfen ist und die der Mensch schon mehr in seiner Gewalt hat, obgleich er auch hier immer noch sich vor etwas G"ottlichem zu beugen Ursache findet. In diese Region z"ahle ich alles zur Ausf"uhrung eines Planes Geh"orige, alle Mittelglieder einer Gedankenkette, deren Endpunkte bereits leuchtend dastehen; ich z"ahle dahin alles dasjenige, was den sichtbaren Leib und K"orper eines Kunstwerkes ausmacht [Eckermann 1987: 630–631].

Die letzte Verwirklichung also, die Verk"orperung, bleibt jedoch in der Gewalt des Menschen und hier kann dieser auch „gegen das D"amonische recht zu behalten suchen“. Wenn er auf seine einzig m"ogli-che Freiheit verzichtete, geriete er unter den Bann der D"amonen, die ebenfalls vom D"amon und vom D"amonischen zu unterscheiden sind. Die D"amonen, die man, im Gegensatz zur Entelechie des D"amons, als Wille interpretieren kann, dr"ucken sich in den (auch kollektiven) Affekten aus, die den Menschen seiner letzten Freiheit berauben. So spricht Goethe von Egoismus und Neid, die „als b"ose D"amonen immer ihr Spiel treiben“ 14 , vom D"amon der Hypochondrie (Gespr"ach mit Eckermann vom 12. M"arz 1828) [Eckermann 1987: 642], vom Gef"uhl der Schmach, das die deutsche Nation „als etwas D"amonisches ergriffen“ habe (Gespr"ach mit Eckermann vom 14. M"arz 1830) [Eckermann 1987: 679], und vom D"amon der Revolution (Gespr"ach mit Kanzler von M"uller vom 5. Januar 1831) [Goethe 1887–1919, V: 8/1]). „Aber das ist auch eben das Schwere“, sagt Goethe zu Eckermann am 2. April 1829, „dass unsere bessere Natur sich kr"aftig durchhalte und den D"amonen nicht mehr Gewalt einr"aume als billig“ [Eckermann 1987: 311]. Das Hinge-ben an die D"amonen ist das, wodurch eine Unordnung gestiftet wird, die laut Goethe grosse Gefahr in sich birgt. Das D"amonische wirkt also als positive Tatkraft nur in der Person, nur wenn es der Verwirklichung der Individualit"at dient. In der Menge, z. B. bei revolution"aren Ereignissen, wirkt es individuumsfeindlich und daher zerst"orerisch. Es stellt also keinen Widerspruch dar, dass die Franz"osische Revolution f"ur Goethe d"amonisch und zugleich Zeugnis unerlaubter Selbstvergessenheit und Verantwortungslosigkeit des Menschen und Anfang eines Zeitalters der Herrschaft des anonymen Willens war.

14

Gespr"ach mit Eckermann vom 25. Februar 1824, gesagt anl"asslich der Revolution [Eckermann 1987: 83].

Literatur

Canisius 1998 – Canisius C. Goethe und die Musik. M"unchen, 1998.

Conrady 1988 – Conrady K. O. Goethe und die Franz"osische Revolution. Frankfurt a. M., 1988.

Dahnke 1998 – Dahnke H.-D., Otto R. (Hrsg.). Goethe-Handbuch. Bd. 4: Personen, Sachen, Begriffe. Stuttgart, 1998.

Danckert 1951 – Danckert W. Goethe. Der mythische Urgrund seiner Weltanschau. Berlin, 1951.

Dreyer 1985 – Dreyer E.-J. Goethes Tonwissenschaft. Frankfurt a. M.; Berlin; Wien; Ullstein, 1985.

Eckermann 1987 – Eckermann J. P. Gespr"ache mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens. Frankfurt a. M.; Leipzig, 1987.

Goethe 1987–1919 – Goethe J. W. v. Goethes Werke. Weimarer Ausgabe. Abtlg. II. Bd. 6; Abtlg. V. Bd. 8. Weimar, 1887–1919.

Goethe 1988 – Goethe J. W. v. Werke. Hamburger Ausgabe. Bd. I–XIV. M"unchen, 1988.

Hilgers 2002 – Hilgers K. Entelechie, Monade und Metamorphose. Formen der Vervollkommnung im Werk Goethes. M"unchen, 2002.

J"ager 2013 – J"ager J. D"amon und Charisma bei Goethe. Ein zentrales Begriffsfeld in Goethes sp"atem Weltbild. Frankfurt a. M., 2013.

Kemper 2004 – Kemper D. „ineffabile“: Goethe und die Individualit"ats-problematik der Moderne. M"unchen, 2004.

Schings 2009 – Schings H.-J. Kein Revolutionsfreund. Die franz"osische Revolution im Blickfeld Goethes // Goethe-Jahrbuch. Bd. 126. 2009. S. 52–64.

Schrimpf 1956 – Schrimpf H. J. Das Weltbild des sp"aten Goethe. Stuttgart, 1956.

Schulz 1993 – Schulz G. Chaos und Ordnung in Goethes Verst"andnis von Kunst und Geschichte // Goethe-Jahrbuch. Bd. 110. 1993. S. 173–184.

Wilpert 1998 – Wilpert G. v. Goethe-Lexikon. Stuttgart, 1998.

Аристотель 1976 – Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 1. М., 1976.

Революционная идея и переосмысление понятия «свобода» в романе Гельдерлина «Гиперион»

Л. А. Чистякова

(Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина)

Все революции кончались реакциями. Это – неотвратимо. Это – закон. И чем неистовее и яростнее бывали революции, тем сильнее были реакции. В чередованиях революций и реакций есть какой-то магический круг.

Николай Александрович Бердяев

Итоговое произведение Фридриха Гельдерлина «Гиперион, или Греческий отшельник» вышло в свет в годы завершения Великой французской революции (1897–1899) и представляет собой переосмысление политико-философских взглядов на возможности преображения общества путем активного участия личности в общем историческом движении, путем политической борьбы. «Современники великой политической революции, европейские романтики питали великие иллюзии относительно возможности преобразования мира и человеческого общества на основе справедливости и чести», – замечает исследовательница романтизма А. Б. Ботникова [2005: 72]. Разумеется, Гельдерлин, «поэт с революционным пафосом», как характеризует его Н. Я. Берковский, был также подвержен этим иллюзиям, и даже в большей степени, чем другие романтики: «Французская революция была, в конце концов, истинной школой и истинной системой воспитания для Гельдерлина, все остальные влияния и воздействия подчинялись науке, которой революция учила его» [Берковский 2001: 237]. Исследователь утверждает, что Гельдерлин с первых своих выступлений взял на себя роль политического поэта, и приводит в качестве аргумента «Тюбингские гимны», написанные по «прямым внушениям» Французской революции.

Роман «Гиперион» можно считать детальным исследованием природы революционных устремлений и их воздействия на мироощущение человека и, в конечном счете, на его судьбу. Для трех главных героев романа: Гипериона, Алабанды и Диотимы – революционная идея изменения мира к лучшему, сотворения нового мира стала решающей в их жизни, она вошла в их сознание тем диссонансом, разрешению которого и посвящено произведение, как мы узнаем из предисловия. В тексте романа нигде не говорится о революции прямо, и тем не менее можно утверждать, что духом революции в широком понимании этого слова проникнута вся ткань повествования. В Толковом словаре Даля революция определяется как «переворот, внезапная перемена состоянья, порядка, отношений», а также как «смута или тревога, беспокойство». «Смуты государственные, восстание, возмущение, мятеж, крамолы и насильственный переворот гражданского быта» выделены в отдельное значение слова. Источником постоянного беспокойства для Гипериона были его «пылкое сердце» и «внутренняя жажда» быть всем, быть причастным величию древних времен: «Как раненый олень бросается в реку, так и я не раз бросался в водоворот наслаждений, чтобы охладить пылающую грудь и утопить в нем свои непокорные, прекрасные мечты о величии и славе» [Гельдерлин 2004: 15]. Мятежник Алабанда вовлекает Гипериона в освободительное движение греков с участием русского флота, которое стало для него борьбой за новую Элладу, за идеальный мир. Наконец, Диотима отказывается от тихой мирной жизни, утрачивает внутренний покой и приходит к отрицанию земной жизни, которой она раньше наслаждалась. Каждый герой по-своему переживает (преодолевает) мятежные идеи, вынося из этого переживания негативное отношение к действительности, зачастую несовместимое с жизнью. Алабанда добровольно идет на смерть, не видя для себя какой-либо перспективы. Неразрешимый внутренний конфликт становится причиной гибели Диотимы. Только Гиперион остается в живых, открыв для себя «примиренье в раздоре».

В начале романа герои мечтают о настоящей революции и с восторгом представляют себе ее очищающее пламя. Простые человеческие ценности не просто отодвигаются на второй план, но теряют всякое значение. Гиперион высказывает чрезвычайно радикальные взгляды в отношении народа: «Народ, в котором пример силы духа и величия не пробуждает больше ни величия, ни силы духа, не имеет ничего общего с теми, которые еще остались людьми, он потерял все свои права […] Ему не место здесь, этому гнилому, высохшему стволу, он отнимает свет и воздух у молодой жизни, которая созревает для нового мира» [Гельдерлин 2004: 25]. Ответную реплику Алабанды можно расценивать не только как отсылку к библейской притче, но и как прямой призыв к террору: «О, был бы у меня горящий факел, и я выжег бы плевелы на поле! О, если бы я мог заложить заряд и взорвать гнилые пни!» [Там же].

Гармонизирующим началом, во многом смягчающим радикализм Гипериона и преодолевающим его удаленность от реальной жизни, выступает Диотима, которая воплощает высокий эстетико-философский идеал Эллады. Как правило, любовь к какой-либо идее преграждает путь к обычной человеческой любви: к друзьям, просто к людям, к себе, в конце концов. Гиперион всем существом предан античному идеалу Древней Греции, а в современной жизни он слышит лишь «вой шакала, поющего на развалинах древнего мира свою дикую надгробную песнь» [Гельдерлин 2004: 3]. Устами Диотимы автор раскрывает суть отношения Гипериона к людям и к самому себе: «Ты ищешь иной, блаженный век, иной, лучший мир. Любя друзей, ты любил в них этот мир и сам вместе с ними был этим миром. […] Тебе нужны не отдельные люди, поверь мне, тебе нужен целый мир» [Там же: 65]. Диотима искренно любит Гипериона, но не питает иллюзий насчет его способности любить «обыкновенную, смертную девушку», как она сама себя называет: «О, тогда ты для меня все! – ответил я. / Все? Лукавый притворщик! А человечество? Ведь, в сущности, ты только его и любишь!» [Там же: 67].

Гиперион – «гражданин царства справедливости и красоты, бог между богами», но только в мечтах. И эти мечты вызывают у него готовность к самопожертвованию: «С какой радостью я заплатил бы кровью за то, чтоб хоть единый миг жить жизнью великого человека!» [Там же: 15]. Мысли о самоотречении передаются впоследствии от Гипериона к Диотиме: «Дети земли живут только солнцем; я живу тобою…», «Так, говоря о тебе, становишься счастливой» [Там же: 109]. Сознание высокого долга заставляет ее забыть о себе, она уже готова пожертвовать своей любовью ради идеи свободы, которой служит Гиперион: «А ты не разучишься любить? Но иди своим путем! Я иду следом. Мне кажется, что, если бы ты возненавидел меня, и я тогда ответила бы на твое чувство и я постаралась бы тебя возненавидеть, и тогда наши души были бы опять во всем сходны, и это не пустые слова, Гиперион» [Там же: 115]. Возникает парадоксальная ситуация, когда ради любимого мужчины женщина отказывается от самой любви. Она начинает говорить как преданная жена революционера, а точнее, в эллинской этике, как спартанка: «Я и сама уже совсем не та, что прежде. Я теперь не гляжу ясными глазами на мир и не радуюсь беззаботно всему живому. Только звездная ширь привлекает еще мой взор. Зато я охотней и чаще вспоминаю о великих умах былых времен и о том, как они закончили свой земной путь, а благородные спартанские женщины покорили мое сердце» [Там же: 115]. Диотима под влиянием Гипериона постепенно утрачивает связь с реальностью, очарование прошлого, тоска по совершенной жизни лишают ее внутренний мир прежнего равновесия.