Русская история: мифы и факты. От рождения славян до покорения Сибири

Для понимания летописей не только Киевской, но Московской Руси важно представлять самих летописцев, русских Средневековья, — образованных монахов, чаще всего из верхов общества. Все они были глубоковерующие, и Русь им виделась встроенной в систему христианского космоса и в мировую историю. Каждый свод начинался с сотворения Мира или с Адама, далее по именам прародителей выводилось происхождение славян и русских, затем переходили к первым князьям, пересказывались предшествующие события русской истории, и лишь затем начиналось собственно летописание. Обширные куски летописей и других сочинений переносились из одного свода в другой. Как пишет Д.С. Лихачёв: «И это включение не случайно. Каждое произведение воспринималось как часть чего-то большего». Для историков это обстоятельство обернулось благом, ведь летописи горят, а времена были непростые.

Летописцы, хоть и духовного звания, были отнюдь не отрешены от политических страстей, что сказывалось на подборе источников, их цитировании и высказываниях самих летописцев. Симпатии летописцев заметны в подаче образов князей и оценке их деяний. Но все летописцы сходились в одном — превыше всего стояла защита Русской земли. В летописях особо отмечаются примеры служения Русской земле. Великий князь Мстислав II восклицает: «Нам дай Бог за хрестьян и за землю Рускую головы сложити», а новгородцы восхваляют умершего Мстислава Храброго: «Всегда бо тосняшеся умрети за Рускую землю и за хрестьяны». Число примеров можно значительно увеличить. Они придают летописям глубоко патриотический настрой. Для летописцев нет ничего хуже предательства или бегства князя от доверившихся людей. С гордостью они приводят слова Даниила Галицкого перед лицом страшной монгольской угрозы: «Да луче есть на своей земли костью лечи, нежели на чюжей славну бытии».

4.4. Литература Древней Руси. Кризисные и утверждающие мотивы

«Слово о полку Игореве». Художественные произведения древней русской литературы немногочисленны, невелики по объему и безымянны. В них нет интриги вымысла, героев, преодолевающих все преграды и страстей романтической любви, но есть повествование о бедах и славе земли Русской, почти не уступающее летописи по достоверности. Несмотря на сюжетные ограничения и малое числе сохранившихся произведений, говорить о неразвитости древнерусской художественной литературы вряд ли возможно хотя бы потому, что к ней относится «Слово о полку Игоревен — один из мировых шедевров. Для литературы русской произведение, сопоставимое по художественной силе, появилось лишь через 600 лет вместе с пьесой Пушкина «Борис Годунов».

«Слово» повествует о походе 1185 г. новгород-северского князя Игоря Святославича и его брата Всеволода. О разгроме русского войска половцами на реке Каяле и пленении Игоря. И о его успешном бегстве от половцев. В сюжет вставлен плач Ярославны (Ефросиньи), жены Игоря, и золотое слово Святослава Всеволодовича, князя Киевского, призывающего к единству всех князей земли Русской. Здесь нет нужды останавливаться на художественных достоинствах «Слова», многократно описанных; для нас сейчас важнее представить состояние древнерусской этнической общности в момент написания «Слова» и влияние этого произведения на самосознание русского народа.

Большинство учёных согласны, что «Слово» было написано в конце XII в., после похода Игоря Святославовича на половцев (1185), но предлагали различные даты его написания — с 1185 по 1199 г. Наиболее вероятным представляется период с 1187 по 1190 г. [76] Мнение, что «Слово» — подделка конца XVIII в., опровергнуто последующей находкой «Задонщины» — вещи XV в., написанной по образцу «Слова», причём лингвистический анализ текста показал невозможность подделки «Слова» на основе «Задонщины» [77] . Подверглась критике и версия Гумилёва, что «Слово» написано в середине XIII в. при дворе Даниила Галицкого. Таким образом, нет серьёзных аргументов против создания «Слова» в конце XII в.

76

Ерёмин И.Л. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия Киевской Руси // Ерёмин И.Л. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Изд. 2-е, доп. Л., 1987. С. 117—118; Горский А.А. Проблема даты создания «Слова о полку Игореве» // Исследования «Слова о полку Игореве» / Под ред. Д. С. Лихачева. Л., 1988. С. 29-37

77

Зализняк А.Л. Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2007.

Хотя автор «Слова» неизвестен, большинство исследователей уверено, что он принадлежал к числу старших дружинников или даже к княжеской фамилии. Б.А. Рыбаков сближает автора с киевским тысяцким боярином Петром Бориславичем, дипломатом и летописцем [78] . Доказательств тождества недостаточно, но ясно, что автор «Слова» не скромный монах-затворник, а витязь, владевший пером и мечом. Можно указать и место его жительства. Это — Южная Русь. По мнению Лихачёва, автор мог быть киевлянином или черниговцем. Он знает природу Южной Руси, ее города и людей. Он патриот Руси, но видит ее политический центр в Киеве. Весь пафос Слова направлен на объединение русских князей вокруг стола киевского князя. Лихачёв дает следующую психологическую зарисовку:

78

Рыбаков Б.А. Начальные века русской истории // История России. Т.1.М.:ШиК, 1995. С. 271.

«Автор "Слова" не мог ещё оторваться от представлений о Киеве как о единственном центре Руси. Да это вряд ли было бы возможно от него и требовать. Он страстный сторонник идеи единства Руси, но единство это он понимает в устоявшихся представлениях XII в. Он уже видит значение сильной княжеской власти, но ещё стоит на позициях необходимости строго выполнять феодальные права... права сюзерена, а не вассала. Он уже видит и признает силу владимиро-суздальского князя, но ещё предпочитает его видеть на юге — в Киеве, в традиционном центре Руси».

Что же представляла Русь конца XII в. глазами умного и образованного боярина, русского и киевского патриота? Ответ однозначен: он видел распад единого государства, обособление княжеств, междоусобную борьбу князей, их неспособность сплотиться вокруг Великого князя Киевского и защитить Русь. Ответ очевиден, но автор отмечает лишь следствия, а не причины, их породившие. И дело, разумеется, не в его ограниченности, а в том, что, по выражению Гумилёва, является аберрацией близости, т. е. неспособностью, находясь слишком близко к событиям, оценить их значение. Это относится и к нашему пониманию дня сегодняшнего, но иного нам не дано.

Распад Древней Руси. О прошлом судить проще — линзы времени скорректировали зрение, восемь минувших веков накопили знания, неведомые автору «Слова», и, главное, нам известно будущее того прошлого, где пали стяги Игоревы и со стен Путивля раздавался плач Ярославны. С высоты современности нам проще понять суть событий, происходивших на Руси в XII в. События же протекали на двух уровнях — историческом, включающем политические и социально-экономические процессы, и биосоциальном, лежащем в основе этногенеза. На историческом уровне шло усложнение феодального общества Древней Руси, сопровождавшееся нарастанием феодальной раздробленности, а на уровне этногенеза происходил распад древнерусской этнической общности и зарождение новых этносов. В этом сходятся этнолог и историк — Гумилёв и Рыбаков. Последний пишет:

«Киевская Русь распалась на полтора десятка самостоятельных княжеств, более или менее сходных с полутора десятками древних племенных союзов. Столицы многих крупнейших княжеств были в свое время центрами союзов племен: Киев у полян, Смоленску кривичей, Полоцку полочан, Новгород у словен, Новгород-Северский у северян. Союзы племен были устойчивой общностью, складывавшейся веками; географические пределы их были обусловлены естественными рубежами».

Политический распад Древнерусского государства в 1132 г. не был неожиданным. Русские земли имели каждая свое лицо весь период существования Киевской Руси, а династическое разделение на отдельные княжества произошло ещё на Любечском съезде в 1097 г. Дробление Киевской Руси, резко сказавшееся на общей обороноспособности страны, сопровождалось, а отчасти было вызвано ростом экономики и расцветом культуры. Бурно росли города, строились прекрасные церкви, на селе развивалось вотчинное хозяйство. Культурные запросы грамотных в массе своей горожан удовлетворяла переводная (преимущественно византийская) и отечественная религиозная и светская литература. Вместе с тем княжеские междоусобицы принимали все более жестокой характер и опустошали Русь.

Нарастание ожесточенности войн между княжествами свидетельствовало о психологическом обособлении жителей различных княжеств, иными словами, о расколе этнического поля Киевской Руси. Как отмечал ранее цитированный Рыбаков, раскол этот прошелся по границам древних племенных союзов. Эту же мысль разъясняет Гумилёв:

«Конечно, приравнивать киевлян XI—XII вв. к полянам, а черниговцев к северянам нелепо, но нельзя не заметить, что на месте племен, т. е. этносов, исчезнувших вследствие этнической интеграции в единый древнерусский этнос, возникают субэтносы с территориальными наименованиями, но ведут они себя так же, как до этого племена. Пусть суздальцы сложились из кривичей, мери и муромы, новгородцы — из кривичей, веси и словен, рязанцы — из вятичей и муромы, полочане — из кривичей, ливов и леттов, но эти новые этносы, даже утратив традиции предков, поддерживали целостность большой этнической системы — Руси — способами, им ведомыми, в том числе междоусобицами».