Русская комедия

То что надо! Все вмиг расступились и передали эстафету луженой глотке суперлектора Профанова. По-профессорски откашлявшись и заглушая слабый писк раздетого субъекта, глотка загрохотала:

— Перед нами — уникальная композиция. В центре ее — загадочная фигура некоего колдыбанца. Обратим внимание сначала на трусы, в которые он облачен. Судя по фасону, впервые они надеты лет двадцать пять назад. Имеют необычайно линялую расцветку. Она явно свидетельствует о том, что в этих трусах было совершено длительное плавание. Как в пресных, так и в морских водах. Очевидно, по Волге — от Самарской Луки до Астрахани. И далее — по Черному морю, по Средиземному, до самых британских морей…

Так говорил Профанов, и мы удивлялись: чего к нему пристает шеф Сократов? Якобы на его лекциях все спят. Вон как встрепенулась Степанида Захаровна Голенищева! Вся в слух обратилась.

— Теперь взглянем внимательно на майку, — продолжала луженая глотка. — Отчего она вся в пятнах и разводах? Может быть, это следы французских вин и немецких ликеров, которые льются рекой на веселых пирушках? О нет, мы видим, что предмет нашего исследования печален и вот-вот разрыдается. Логично предположить, что он уже пролил реки горьких слез. Вот отчего столь ужасна его майка.

Профанов сделал паузу, и Голенищева нетерпеливо дернулась: говори, мол, говори.

— И наконец — живот невиданных размеров! — восхищенно объявила луженая глотка. — Никакими спецрационами, даже с применением генной биоинженерии, невозможно добиться подобных чудес откорма. Такой живот можно отрастить, только лежа на диване в течение очень долгого времени. Нет сомнений, что наш колдыбанец лежит, не вставая, на диване вот уже четверть века. Лежит и думает.

— О чем? О ком? Ответив на этот вопрос, мы разгадаем, что за колдыбанец перед нами, под каким именем он будет занесен в Книгу рекордов Гиннесса и вознесен на вершины славы потомками.

Профанов утомился и, наверное, все-таки заснул бы, но его встряхнула Степанида.

— А ну отойди! — приказала она, вплотную приблизилась к дивану и вопросила возлежавший на нем объект: — Лука Самарыч?

Тот был ни жив ни мертв и действительно готовился заплакать.

— Он самый! — поспешил подтвердить догадливость Степаниды мент Самосудов. — Идентификация точная.

— Абсолютное сходство, — свидетельствовал Молекулов. — Даже если перевернуть предмет вниз животом.

— Даже если помыть его в бане и сменить майку, — заверил Безмочалкин.

— Лука Самарыч! — подытожил Профанов, предлагая Голенищевой еще раз полюбоваться на товар. — В комплекте с диваном — скидка пятнадцать процентов. Плюс уценка за инвалидность. Дешевле некуда. Только для вас!

— Как пить дать! — рявкнул зал.

И без лишних слов истинные колдыбанцы со свойственной им крайней деликатностью повернулись спиной к влюбленной парочке. Лицом, соответственно, — к барной стойке. Влюбленным — полная свобода действий. Пусть делают что хотят и как хотят.

Ну а нам — зеленая улица к заповедным прадедовским стаканам. Кто сказал, что здесь и сейчас мы не выпьем? Еще как выпьем! С восторгом и ликованием. Без всяких недовесов и обсчетов. До последнего грамма и на последнюю копейку.

«Стоп! — восклицает читатель. — А как дать пить? За чей счет? Кому в одолжение?»

Помним, помним, не забыли. Тем более что в кармане — только долги. Но если мы правильно ведем игру, сейчас как раз и будет нужный поворот.

— Эй, мужики! — услышали мы за спиной голос Стеньки и дружно, с готовностью обернулись.

Царевна хлебобулочной торговли, еще недавно именовавшая себя коровой, медведицей, баобабом и т. п., танцевала около дивана что твоя лань, козочка, березка.

— Мужики, что делать-то? — растерянно обратилась влюбленная к коллективу. — Боюсь до него дотронуться. Да и сам он дрожит от страха. Ведь, и впрямь, как обниму — так задушу. И вся любовь.

Ну! Теперь верти-крути, наша удалая мысль, смелее. По-колдыбански.

И мы ударили всесокрушающей колдыбанской логикой из всех орудий:

— О достойнейшая представительница рязанского целомудрия! Вы забыли, что ваш избранник — совершенно особый, удивительный возлюбленный. Это означает, что и ваша любовь автоматически будет совершенно особой и удивительной. Уясните, пожалуйста, что Лука Самарыч — герой нового типа. Коллективный. Он — это мы. Мы — это он. В каждом удалом деянии — и, конечно же, в любовном — Лука Самарыч действует не один. Всегда вместе со своими единомышленниками и соратниками. И каждый из них как истинно колдыбанский удалец считает высшим счастьем полечь на поле любовной брани. В смысле: в объятиях своей прекрасной королевы.

Мы дружно закатили глаза в потолок, на воображаемый киноэкран, и взахлеб, наперебой комментировали эпизоды романа века:

— Первым на поле любовной брани поляжет сам предводитель колдыбанских героев, богатырь богатырей Лука Самарыч. И вся любовь? О нет! Место своего вожака возле королевы спешит занять другой Лука Самарыч. Это безвестный офицер милиции, но известный композитор Самосудов. Он тоже умирает… От блаженства. Но его тут же сменяет невидный педагог, но видный ученый Молекулов. Его постигает та же участь. Кто следующий? Да, конечно же, тихий хозяйственник, но скандальный художник Безмочалкин. А за ним — гонимый лектор, но обгоняющий время просветитель Профанов. Минута, другая… вот и их уже нет в живых. Настает черед скромного студента, но дерзкого ловеласа Ухажерова. Он с радостной улыбкой на устах падает в гибельные объятия королевы. Ухажеров еще дышит, но уже разминается новый Лука Самарыч. И еще один, и еще…

— Лука Самарыч! — воскликнули мы хором. — С чувством белой зависти и глубокого удовлетворения посылаем вас на верную гибель первым. Простимся перед смертью!

Мы аккуратно оттеснили Степаниду от дивана на середину зала, чтобы она хорошо могла видеть легендарную церемонию прощания колдыбанских героев. Не будем подробно описывать это действо. Отметим лишь, что оно было как никогда душераздирающим.

Финальная часть прошла без сучка и задоринки.

— Юрий Цезаревич, как дать пить? При жизни мы не смогли…

— О чем речь! Дать пить, дать! А как — это не вопрос. Перед смертью, перед лютой погибелью… всегда пожалуйста — в кредит.

И вот стаканы наполнены. Крепкие руки удальцов поднимают их в облака. Тост ведь будет сейчас особенно возвышенный.

— За вас, несравненная наша девица! — провозглашает Юрий Цезаревич, и все взоры устремляются на ошалевшую Стеньку из Рязани. — За ваше легендарное женское счастье, которого герои, увы, не увидят, но за которое с радостью сложат голову. Буквально сию минуту!

Ульк?

Нет, конечно. Вы уже знаете: сначала будет диво. Диво от девы. Как только стаканы звонко ударили друг друга в бока, раздался долгожданный возглас нашей подопытной:

— Стоп, мужики! Стоп, родные! Не надо!

Мы с подчеркнутым удивлением оглянулись. Что это с нашей Стенькой? Почему она не жаждет кровопролития? Или она не амазонка?

Ушлый и дошлый читатель, конечно, уже догадался. Здесь и сейчас больше не было амазонки. Потому что для нее открылась наконец последняя истина на предмет современных удальцов. Они, современные удальцы, и так уж настолько обижены судьбой, что не смогут обидеть даже муху. Чего с ними воевать? Не лучше ли воспользоваться слабостью мужчин по-женски? То есть очень неслабо.