Русская кухня випассаны

«Какой вздор!»,

подумал я однажды, когда хотел его угостить вкусным ужином, случайно содержавшего куриное мясо.

Думаю, многим знакомо, то чувство принижения, не из–за старания, отвергнутого, а от того, что ты остался на другой ступени развития, пытаясь угостить кого-то тем, что потребляешь сам, не понимая до конца, чем питаешься на самом деле, – но идея мне понравилась, она была потрясающая, как гром, в прямом смысле, – прогремело! Что касается отказа от мяса. Действительно, сработало, на уровне очевидного, но пока лишь состоящего в подсознании. Помнится, именно с тех пор, личные стремления стали направляться к старанию отказаться от употребления в пищу продуктов, содержащих следы животного происхождения. Да и вообще от многого, теперь, ставшего известного мне, того, что мы считаем приемлемым, только и ждущего помешать началу нашего духовного становления. Содержащегося сегодня в мире, как совершенно конкретные элементы извращения мышления, призванных действовать через плоть, уводящих от поиска истины. Так, все, что он давал и проявлял тогда, этот мной упомянутый друг, вызывало во мне желание наблюдать. А его личность, я чувствовал, очень резонировала на правильной чистоте с моим существом, даже находящегося в том состоянии. Я понимал его, но не умом, не как-то вербально, а принимал верность данного пути развития неким чутьём, через нотки приходящего от него нового настроения. Несмотря и на то, что он меня младше, не сильно, но младше. Да и какая разница, каким бы он ни был бы авторитетом, пусть даже старше меня на 100 лет, вряд ли смог бы по-другому до нести хоть какую-то информацию, пустившись в домогательства ею меня. Поскольку конечно и думать о чем-то подобном, находясь ещё даже не в начале пути метода высвобождения, а пока ещё просто болтаясь где-то в пространстве бессознательного, словно будучи подвешенный к верху ногами, самостоятельно и обстоятельно, всерьез, тогда, я не мог ещё себе позволить. Слишком был занят мой разум, я бы сказал захвачен ложным. А такое его, своего друга, поведение, вместе с тем, относил к блаже, тогда только набирающих моду в своей массе выпендрежам на вегетарианство, считая подобное временным явлением, – «дескать, -пройдет». Тем не менее, информация, приходящая от него при каждой встрече, тогда, оставляла следы в моём подсознании и не выветривалась даже жуткими событиями. Вследствие общения, лишь укоренялась через него, до той поры, пока я сам не создал пример себя. Сегодня же, каждый раз стремлюсь не соступить ниже того, чей пример теперь и сам содержу в себе самом. Если начинаю возвышаться ложным, опускаясь вниз, теряя связь с своим примером себя лучшего. На который всегда ссылаюсь сам, если начинаю спускаться ниже возведенного в себе духовно-нравственного уровня. Но, а теперь, так же, как и тогда, в этом новом деле, я снова, только опираюсь на конкретный пример, обретенный личностью, задолго до первого моего посещения данного центра. И вот теперь, по обыкновению, обыденно и безмолвно, рассказывая о практике, своим существующим в нём, передающемся мне, каждый раз по прибытии в Москву из центра Аский, обусловил сразу одну важную вещь, не говорить о практике совсем; так, любые попытки расспросить его, а его ответить более конкретно на расспросы, быстро заняли бы практический характер. Иначе говоря, это означает, начать её преподавать, а это неправильно с позиции недостатка компетенции, кем бы ты себя вдруг не заподозрил. А в содержании краткого, небезразличных теперь и мне, тех бесед, о центре, из содержания которых каждый бы пытался понять, что же это за место, будет совершенно ясно, что оно вполне безопасное. Особенно, учитывая очень важный момент на старте, касающийся так называемой, финансовой стороны вопроса, ибо, сегодня понятно каждому, и я точно знаю: никакая истина не может быть обилечена собственностью, а попытка назначить ей единую стоимость для каждого, как и стоимость в принципе, просто девальвирует её. А проще сказать, закроет доступ к ней в правде каждому купившему билет за стоимость. Так, коснувшись устройства центра т.е. его системы жизнеобеспечения, каждый искатель, уже будет приятно поражен…

Тут я вынужден, прервать ненадолго своё знакомство тебя с моим другом Аскием, и забегая вперёд, опишу систему в двух словах (хотя, лично на мой взгляд, такое пояснение достойно отдельной главы или некоего периодического обращения к данному факту, прийти к которому необходимо будет еще и возможно не один раз в последующем этому изложении). И так, – так как же структура центра легко отвечает на вопрос связанный с обеспечением технически необходимых вещей на месте? таких как: жилье, питание, все необходимое для практики (для неопытного в центре есть все, чтобы начать практиковать в полном комфорте, не взирая на индивидуальные зависимости от уровня физической подготовки или состояния тела в виду разных возможных, всё тех же, индивидуальных ограничений). И тут возникает разумный вопрос, – «а что? никто с тебя денег не требует, нет никаких стоимостей?», – есть большее, возникающее, и именно оно поможет тебе определиться в цельности и ценности от приобретённого. Позволяющее самому решать сколько это стоит и стоит ли вообще, с позиции личного ответа. – Вообще же, если честно, несмотря на то, что ты можешь пробыть где-то, как бы совершенно безвозмездно около дюжины дней, учитывая не только жилье, пропитание, все необходимое для практики, но и всю заботу, которой оборачивается каждый студент на курсе и каждый вообще находящийся в периметре данного центра, – как такое пояснение, то, на мой взгляд, по факту, количество вопросов и не убавляет? А переводит все на уровень любопытства, уже самим таким фактом, – правда? Уж больно фантастически все звучит, даже – в эпоху загибающегося капитализма. – Неправда-ли? На самом же деле, всё как бы достаточно просто, смысл в том, что ты живешь на средства, оставленные теми, кто был тут перед тобой и теми, кто возможно так же сомневались вначале. А тут были те, кто теперь, по завершении курса почувствовали пользу данной практики на себе, и вместе с тем, желание дать возможность познакомиться с ней другим. Так это работает. Все честно! – Просто нереально звучит! – Да! и ведь, учитывая тот факт, что ты находишься практически в capital of russia. Конечно, именно данный то экономический нюанс в соотношении правды с истиной, меня и настроил окончательно, сняв многие вопросы ясного порядка, позволив сделать первые шаги в том самом начале.

Так вот, возвращаясь снова к своему другу, в том, чтобы продолжить и завершить начатое тебя знакомство с ним, не просто отвлекаясь, потому как, отвлечения неразрывно соединены с существом описанным, есть, как неотъемлемое в ощущениях от центра, от практики и от него самого, теперь, есть три прилагаемых, пришедших с ним когда-то, как и сейчас существующие реально, после каждого появления его у меня, – Аския, по дороге из дома или из центра, едущего ли к себе домой в Сочи просто появляясь заезжая в гости или ещё как-то, как уже говорил, я стал замечать какие-то перемены в себе, что-то действовало на меня после его отбытия как-то благостно, психофизически меняя концепцию восприятием окружающее. Обычно, ощущаемое совершенно явственно, приходящее с наблюдаемым после моего с ним расставания. И это исходило не как приятное послевкусие от общения, не только из того, что мы во все время нахождения вместе просто открыто общаемся, как старые друзья и лишь на обычные темы: удобные, не удобные, житейские, говорим о чем-то совсем не важном, или о чём-то совершенно важном для нас всех, что-то вспоминаем общее, что-то насущное, просто гуляем и любуемся видами города, при этом никогда, как я сказал уже, практически, не касались места куда он ездил и откуда он возвращался. И вот, сейчас мне хотелось бы передать ощущения, которые я помню до сих пор, как, от нечто, общающегося с тобой, своим присутствием в нем, дарующего покой и надежду на то, что все Мы едины. Так я хочу дополнить сказанное мной чуть ранее: менялась повестка дня, смещалось отношение к окружающему миру, на меня начинало действовать какое-то новое стремление, содержащее в себе попробовать, узнать, что же это такое. Познакомившись более подробно с той действительностью, которую он транслирует, каждый раз неся с собой, вручая этот энергетический подарок ближнему. Постепенно бессловесные ощущения перерастали в идею-мысли; наполнив ум рассуждениями, а меня желанием действовать. Это к слову о том, что факт схождения с практикой, а вернее, скорее, схождение до практики, выражается не просто желанием чего-то большего для себя, а тем, что и есть сам смысл практики, несущей в своем естестве ту энергию которой напитала меня, сообщив мне важное, не произнося ни слова, через моего друга. Но образуя во мне слова, объявив о той готовности, которой пока нет у каждого. Готовность, с которой каждый столкнется от нового друга, знакомого, брата или сестры; просто нужно быть готовыми, прислушиваться к тому, что сообщает тебе твое тело через твой разум. А к этому, как выяснилось, я был готов. И тут нет чудес, и то, что я буду излагать дальше не о чудесах, а об опыте, даруемом осознанностью и желанием жить осознанно.

Вначале сомнений, в пику страданий, в системе вины, и безнадежной ущербности перед миром благого; захотев ощутить себя тем, кто может прощать, может осознанно любить и постигать любовь зримую: познаваемую, настоящую и стоящую. Приняв все, то родное, что было внутри, наедине с собой, без практик, без иллюзий, но в примере и с идеалом, единственного земного учителя истины, его имя есть основа в бытии любви, Его имя и есть Любовь. Мне бы хотелось сказать, о Нем, но пока не называя его имени. Так, как и его имя сегодня наделено уделом, воспаляющим отрицание. Но не суть, а я надеюсь моего объяснения хватит, чтобы дать понять, что мой рассказ не про чудеса, и не о Личности Учителя, как такового, а про труд и про то, что есть такое, в значении порядка, учиненного Им: приходящего порядка действий в дисциплине души человека, без сложных техник, центров, учителей, разных атрибутов и разного рода религиозных, усечённых систем. Именно пройдя через веру в свершение над душой, в сути Его любви, я был готов к тому, чтобы прийти к этой технике, и принять все то, что рассказывал про своего друга Аския, – а значит, веру в лучших нас. Об этом я много рассуждаю сейчас, стоя над мойкой – моя посуду: о преображении, молниеносном преображении, субъекта в личность, личности в индивидуума и индивида в человека; и понимаю, что не только думаю об этом, но уже постигаю – не только мечтая, глядя на стоящего рядом спиной взору, перебирающего, у огромного чана с водой посуду, находящегося в двух шагах от меня субъекта – того, кого судьба свела со мной считать моим товарищем по труду. Где мне не жаль, того, что произошло сейчас, а о том, что произошло нужно сказать чуть ниже: вжжжууууххх. Забегая чуть вперед, обусловлюсь перед дальнейшим высказыванием лишь тем, так сразу обозначив, всё же, важный и повсеместный контекст, моего повествования, заявив о том, что практика это всего лишь дополнение к Его становлению в каждом из нас, но не панацея от невежды, хватающего все подряд ради экзистенциального опыта для экспертизы удовольствием. Это всего лишь временно воплощенное благо, есть рефлексия естества любви, свершающаяся душой на деле, но вмещающееся на время в темя субъекту. – Но человек ОН и есть, тот, к чему хочет прийти большинство, а не к практике ради практики, ради кайфа или удовольствия, ради чудесных полетов и рассказов о них. Не так ли?

– Говорю о труде, не о жертве, а о смирении.

Итак, это все, что касается готовности понять, с тем, чтобы принять новое, о котором я хочу беседовать с тобой в примерах, полученных из опыта, значение которого пока, к сожалению, не может разрешиться чем-то ясным, и приведшего меня, теперь уже во второй раз, проникнуть в сферу данного центра, через год после первого пребывания в его пределах.

Место же, сейчас и некогда уже упомянутое как центр, в узких кругах исследователей уже достаточно известно, ровно, как и сама практика, на уровне узкого круга в мировом масштабе сообщества. Во многих странах мира, техника представлена точно так же, как она представлена и в России, тут под Москвой: небольшие центры, подобного типа, где каждый желающий может приобрести саму технику, просто посетив это место, предварительно пройдя онлайн регистрацию. Об особенностях устройства центра, о его уникальной среде как о прототипе, содержащейся в нем единицы взаимодействия общества будущего, я буду рассуждать на протяжении всего времени, занятого на прочтение тобой этого текста. Как уже и собирался.

Так вот, где я сейчас нахожусь! а что я делаю? мою посуду, – но, а зачем я это делаю? Я служу, служу на практике нового курса, куда приехали студенты на десять дней, для вхождения в практику. Данное служение и есть часть практики, но уже моей, а я тут не только для того, чтобы продолжать просто укореняться в данной технике медитации, но и для того чтобы пронаблюдать её действие на социальном плане…

…поставив себе безусловную цель: находится тут с экспериментом наблюдения за собственным существом в действии.

Множество и множество мыслей проносит в голове ум во время однотонной механической работы. Некий бессознательный антипод осознанности, вжжух… разбился стакан, вжжух разбилась тарелка… вжжух… вжжух, я бывало иногда чувствовал, особенно на протяжении первых дней, как во время работы мой напарник, периодически, начинает ускоряться, как будто вспомнив, что куда-то спешит, куда-то? – но куда ему спешить? закончить работу быстрее, – для чего? нет, дело не в этом. Но и мне некогда смотреть на него, я просто чувствую, что, что-то резко пошло не так: сменяется поток или волны, исходящие от него: уже покрывают гладь барашками, красивый пейзаж становится не дружественным; очертания его какими-то рыхлыми, а в глубине перспективы, будто начиная пенится – темнеет. – И что же это? Почему портится погода? – Выход из осознанности и потеря контроля над эмоциями, вот что это! Порывом, множество сегментарных чувств, накрывают МАНЯ одновременно, всем своим существом, как будто накатывающего из вне пространства. Являя ничтожные масштабы той точки, вглядывающейся в начавшее бушевать. И вот уже слышен не щёкот приятных слуху звуков и отзвуков – как тихий шёпот дня, а скрежет, накатывающей мглы: рвущихся наружу обидных домыслов – стремящихся желаний с чем-то расквитаться. Это происходит резко, как будто мутная вода поднимается откуда-то снизу, начинает торопить тебя, уж напирая со всех сторон: заставляет гнаться за ходом тысячи прыгучих мыслей. Ты сам, хоть и понимая своё положение, но послушно следуешь ему, закручиваясь в этот мутный и нечистый водоворот собственным эмоциональным угнетением; следуешь ему, не сопротивляясь – наблюдаешь: спасаясь так, как сознание начинает шарить по всем углам, ища прогалины без мути, пытаясь нащупать причины происходящего, чтобы найти хоть кого-то виновного, для того лишь, чтобы объявить состояние личной неприязни, уже ко всему вообще, а не только к живому. И снова для того лишь, чтобы хоть как-то объяснить себе происходящее с самим же. Перебрав все возможное, уже не понимая куда можно упереть свой мысленный взор; теряешь осознание… кричишь, – где, то?!

– за что можно уцепиться в себе лучшем? делаешь резкое движение, как бы декламируя небрежность в отношении к бездуховному предмету, это все, что доступно тебе сейчас: полуосознанно, только догадываясь, понимая что сейчас произойдет: считаясь в спасении с проблеском разума, равно следуешь его порыву, приотпуская собственное усилие противостоять столь знакомому чувству ненависти ко всему, последним спасительным жестом роняя что-то на пол: вжжжжж уууухххх…наконец, как будто очнувшись – чувствуешь всё тоже, но уже реальное угнетение, пробивающее на пот и ослабляющее тебя, как в зной, пышущий от всех и отовсюду. Глядя исподлобья, пытаясь прятать взгляд, понимаешь, что все вокруг не так как нужно тебе, что если бы хоть кто-то сделал бы – так как хочется тебе, то все было бы гораздо лучше, иначе, и вообще, какой в этом всем смысл, кого я из себя тут корчу, я же не такой, разве я добрый, разве я сейчас не проклинаю этих людей вокруг, за их грязную посуду, зачем я тут, и… кто вжжжжух…. В этот самый момент происходит что-то подобное, летит тарелка из–за нарочно не рассчитанного, агрессивного движения, как бы олицетворяющее – известное: «да пошло оно все!». Но, ещё до удара предмета об кафельный пол, при первом моновении осознания необратимости свершением момента, гнев достигает максимальной точки, от чувства, от того же, где ты снова проиграл. Сделав себя объектом, выдавшим свою слабость. Теперь, которому ничего не осталось, кроме, как только крепко стиснуть кухонное полотенце, сжимая его в кулаки, чтобы пережить катарсис гневной атаки, и двигаться дальше, разгребая дюжину за дюжиной запачканных остатками пищи предметов. В общем, разбитый предмет, или звон железа об пол, стали хорошим и вполне явным звоночком, чтобы снова собраться с мыслями и силами. И сделать так, чтобы подобного обнаружения не происходило или происходило как можно реже. Так восставало ложное от инъекций истины, которая пока вызывает страшную эмоциональную боль, Миид (так зовут моего напарника) и я – мы могли в такие минуты наблюдать воздействие эго, проявляясь которым, субъект хорошо прослеживается в реальности, выдавая себя, как раз на пустяках. Например, в попытках нападать на самого близкого, как на безобидного. Мы же, глядя на друг друга, старались точно узнать в чем причина того, что вызывает в нас, несвязанных ничем, кроме этой работы и места субъектов, конфликт. Наблюдали, как он зарождается, где его основа и в кого метит тот проглядывающий субъект сквозь щели трещавшей в такие минуты осознанности. Без любви и с легкостью, каждый из нас мог бы перекинуться на претензию, из злости, в такую безосновательную гневную секунду, на самого близкого тебе человека, в этот самый момент, – своего напарника. Возможно перед прыжком, успев задать себе один вопрос: И чем ты можешь быть недоволен им, чем он может быть недоволен тобой? – Да, и как вообще может выглядеть всё то, чем ты готов прикрыться в реальности, как оправданием, себя самого в лучшем, представляя всё так, как тебе нужно? – В эти два дня, он, мой напарник, и я, честно искали причину, по которой радость от осознания себя сопричастным с благим приносит столько боли. Да и мне, пока только в первый раз в своей жизни, довелось наблюдал такую борьбу, внутри, со стороны. Увидеть воочию своё Ложное-Я; то самое, всегда требующее к себе особого отношения в подходе. Не такого, как к другим. И теперь, похожее, особое отношение, показалось во всей красе, но сейчас, словно чтобы лицезреть твои же потуги в укрощении его, смеясь, глядя прямо тебе в лицо, не веря в другой исход. Миид, мой напарник на этой мойке— субъект в портрете славянского ангела-война, сосланного на век; теперь, обретаясь словно заново, в бытии собственного начала, для поиска и нахождения правды, в настоящем времени новой эры – для новой эры в вере человека – творца истины: предстающим во-внешности объекта личности сурового вида, но воистину, со множеством приятных и романтических предрассудков. С первого взгляда не способный явить своей внешностью все то, что есть у него внутри. Вот он, вместе со мной, но по раздельности, ведет борьбу за существование в покое, на этой маленькой мойке, для того лишь, чтобы справиться со своим ложным восприятием действительности. Ради того лишь сейчас, чтобы каждый раз, закончив работу, более не уронив на пол ни единого предмета, дружно со мной, окончив процесс, вместе взглянуть на чисто убранное помещение, отправиться дышать свежим воздухом, сидеть рядом, теперь попивая чай на солнышке, грустя о прекрасном, не потеряв нить искренности в восприятии стихийной дружбы.

– Скажи, но, а есть ли в описанном нечто такого, чего не мог бы повторить кто-то другой, не связанный с практикой ВИПАССАНЫ? Нет? – Да?! – Верно! – Но суть же не в том, мог бы или не мог бы, а понимает ли тот или иной, для чего все это делать, и почему это важно делать. И что именно тут важно?! И как именно это делать?! А ведь только теперь я начинаю лучше понимать, как практика работает, чего требует и как проявляется в действии: осознанное действие, выходящее в реальность из действительности каждого; собственно, и есть, на мой взгляд, результат практики. И так…

В дальнейшем повествовании, я надеюсь, ты и сам затронешь те аспекты бытности, которые интересуют и меня лично, в практике наблюдения, как и каждый встреченный мной на курсе, помог выявить свое на рассмотрение с общим, в момент нахождения в сфере центра. Затронуть значение общего; а значит сие, на мой взгляд, вот что: продолжив речь, теперь необходимо сместить её акцент к организации и со организации на местности, про работу эго, об уважении друг друга и друг другом, о внимательности выходящей в заботу на основе эмпатией и о самой эмпатии. О том, как это выглядит в реалиях центра, и почему випассана не может искоренить хамство и невежество, а позволит лишь не реагировать, столкнувшись с подобным, как бы пришедшего из вне. Но и то, не по волшебному мановению, а в связи с конкретным восприятием действительности. В том числе, через осознание, обретаемое тут на время, хотя и действующее, всё так же, в зависимости от уровня развитости существа субъекта, выражаясь проявлениями реальности общего через тебя самого.

– О чем собственно речь?

– Так как главная алхимия в реакции по превращению закрепленных убеждений в самостоятельность осознанным действием, наилучшим образом происходит именно там, где скапливаются субъекты, а интереснее процессы, и, более бурно притекают там, где им, субъектам, приходится взаимодействовать, что-то делая вместе. Но более же контрастно, проявляются свойственные субъекту реакции, отражающие его действительность собственным определением в тех местах, где присутствует некая, так сказать, дифференцированность в делах, на категории ступенчатой структуры, от наиболее, как бы почетного занятия, до самого непретенциозного. Проще говоря, там, где есть какая-либо структура вообще и в частности, определяющая любое положение субъекту, объеденное значением в деле целого. Именно в таких структурах, на основе заложенной дифференциации, под воздействием которой, и находится условно или безусловно (но скорее речь идет о втором варианте), субъект в основе своей и проявляется безразличием, всячески стараясь скрыться в свойствах собственного безразличия, определением себя с тем, где, от него ничего не зависит. Кухня, в данном случае, – это то самое место и есть. На кухне же и находимся с тобой сейчас. И пока я отчаянно стараюсь ввернуть в русло нашего с тобой текста направление темы со-организации, опишу кратко рабочее место: оба наших с Миидом рабочих места, это две рабочие зоны, полметра на метр, где одна зона отвечает за механическую мойку другая за ручную. А занимается каждое из названных, соответственно, кем-либо из нас, в зависимости от предпочтений каждым, в момент нахождения с настроением. Таким образом, указывающим на выбор способа мытья, к примеру. Так мы условились: если возникает настойчивое желание занять, то или иное место в зависимости от положения с настроением, у кого-то из нас. Поскольку в каждом из этих способов мытья, есть свои особенности, но не те, что связанные с облегчением таким выбором судьбы. Тот или другой способы, всего лишь, различны для того или другого эмоционального состояния, но, условно. Хотя, конечно, работа на механической мойке немного, не то чтобы легче, а скорее приятнее. В силу некоторых факторов, в том числе и обусловленных самим определением в названии. Но и тем самым, ограждающим мойщика, находящегося на данном месте в угоду собственного эмоционально положения, или просто по очерёдности, теперь находящегося у механической мойки, от появления в его окружении огромных, как мы их называли, «царь-кастрюль». Кастрюля из–под супа или с подгоревшей кашей на её дне, после готовки на 100 человек, и разного калибра ёмкостей, различного назначения – есть задача для ручного труда; чайные же стаканчики и тарелки, разные столовые и кухонные приборы, на все то же количество человек – это механический труд, для посудомойки. Все начинается ранним утром и заканчивается в шесть часов вечера с перерывами на медитацию и вечерние лекции, время для сна начинается в десять часов вечера. Спать желательно лечь, не отвлекаясь на другие дела, так как доброе утро является важнейшим элементом в практике осознания.

Одно такое утро, можно и описать, начав очень просто, словами поэтического толка от лица, оказавшегося там, и описавшего все с пущей правдоподобностью:

Утро,

прекрасная погода,

снова,

я смотрю на природу теми же глазами, как и тогда.

Год спустя, я стою на краю того же периметра, находясь рядом с тем же ограждением: спаянного из стальных прутьев в металлическую, с рост человека, прозрачную преграду, растворяющуюся в дымке, скрываясь, убегая вокруг всего моего места пребывания. Да – и оказавшись сейчас тут, после такой же утренней медитации, теперь, не отделяющей от того, что может ждать и тебя, примерно в это же время – самого раннего утра, – тебя, стоящего сейчас рядом со мной, наблюдающего начавший разливаться по округе прозрачный свет; пока даже не беспокоящий ничто живое, с нетерпением ждущее новый день; который пока так снисходителен к ночи: не гонит её прочь, а только напоминает о себе, нежно наступая, так предупреждает о своём наступлении. Мягко намекая о своём приходе, подавая ей нежные знаки, в виде едва зардевшейся светлой полосы на горизонте – уже смягчившей полумрак своим лучистым светом, просыпающееся из другой вселенной солнце. В такие часы, всегда идущее к нам на встречу, вовсю ширь необъятной полосы светового горизонта. Но с этой точки наблюдения, ограниченного по сторонам пролучины – лесом, образуя словно выделяющийся – рассеянным призрачного света экран: высветляющий перед собой прозрачную глубину, играя в ней исходящим светом от происходящего на нем. Происходящего от пока ещё стеснённого ночью у кромки земли в желто-красный – тоненький и горизонтальный источник нового света для будущего дня. Но пока он, встречаясь с ней, и, уходя в неё, растворяясь в ней – в глубине её, возносясь зарёй: в темноте этого вовсю чернеющего неба, пока ещё ослеплённый звездами её – затихает. Так зачинаясь светом день, и потом всё ещё растворяется, незаметно размягчаясь, разлетаясь во всю ширину купола пока темной сферы. Видимое через эту огромную раму без верха, происходящее, начинавшееся на той стороне, за краем вырубки леса, потрясает разум. В такой момент, ещё более ввергая воспоминания, которыми наполняется моя чувственная память сейчас. Разыгравшись с ней, рождаюсь вспоминанием в этом сиюминутном моего нынешнего повествования, спешащего за быстро разливающимся светом на горизонте, опережая его лишь желанием успеть описать встреченное мной тогда и сейчас – увидев вновь, изумляюсь. Теперь же, хоть чуть-чуть принуждая себя к достоверности в пересказе. Пытаясь справиться с душевным восторгом. И вот, как и тогда, перед моим взором поднимается, на прежнее свое место, молодой лес, пришедший на смену старому, но пока тонущий в тянущийся до неба красивой, осенней смеси отцветающего полевого разнотравья; вот-вот, совсем недавно примерявшего серебро, теперь обещанного вновь, покинувшей небосвод луной. Перед самым началом сияющего представления, уже сейчас преобразившего, представшее взору пространство. Всё замерло. Но-вот, начал своё движение словно тонкое, едва прозрачное покрывало, плотный утренний туман. Покачивающийся плотной тонкой плоскостью белой влаги, теперь растекаясь от прикосновения первых лучей солнца. Как-будто стираясь, рассеиваясь в полуметре на уровне глаз взирающего. Растворилось покрывало, подняли гомон утренние птички; лес всё ещё задумчивый после крепкого сна, пока не освободил ветви от теней; свежий ветерок, словно утреннее умывание, пронесся между нами, сменив момент, пробудил и меня, вернув на твердь. Состояние, в котором я оказался тогда и нахожусь сейчас, снова потрясает своим откровением, тем потрясающим осмыслением тонкости осмысляемой красоты мира, и предстоящего передо мной действия его начала. Мира, состоящего из как нам кажется маловажных явлений обыденности: