Шрифт:
…17.08.2019
Есть тут такое убеждение, что примерно на второй день, даже нет, именно на второй день, ты начинаешь замечать самые неистовые пробуждения чего-то очень странного и до боли очевидно, связанного с тем, что можно было бы назвать бессилием перед собственным невежеством, в отношении с окружающим тебя пространством. Чувство, погружающее тебя в бездну обиды и скорби, за собственное существо, находящегося в бессилии, узнать, что стоит за этой обидой, за что ты обижен, на кого?
Стоишь, всё больше ускоряясь в сближении, уже чувствуя, всегда ставший предтечей, тот самый, подкатывающий к горлу – пресловутый ком – сигнал, торопящий тебя совсем этим покончить. Сообщающийся с тем, что все это не нужно тебе, вредно, а все, что есть вокруг тебя сейчас, лишнее, не твое, чужое и чуждое тому, кто только слышал слово любовь. Так, постепенно, на второй день, находясь тут – в центре, ты начинаешь понимать: сейчас вокруг тебя и меня начинает что-то происходить, начинается выход, с погружением в недра необъятного океана собственной жалости к себе. Все происходящее со мной сейчас, в этот уже известных каждому, тут в центре, второй день, очень похоже именно на связку таких вот тяжелых, агрессивных чувств и давящих ощущений, приходящих из повергания глубины немыслимых заблуждений; таких чувств, которые переполняют в момент действия ложного, оголяя твой субъект до полного ничтожества. Воплощаясь явлением слабого и озлобленного существа, пока только искусственно выражающегося в реальности. Оборачивающего все против всех. Это тот, некогда готовый харкать кровью ради успеха, теперь есть всего лишь давление, спирающее все фибры своего существа, это то, всегда упирающееся изнутри в стенки давно треснувшего сосуда, но сдавленного изнутри, давящей жалости к себе. Теперь даже как-то физически напрягая все клетки моего организма. Но потом начинают трещать в воздухе звуки разлетающихся осколков: восстало то царство, которым я управляю, и в манере примера с царем своей физической оболочки, ума, разума, эго, – разве не повелитель всем фибрам души. Такому мне, уже интересно, и даже необходимо знать, кто и что делал, в тот момент, пока я перемывал тут посуду более чем за 100 человеками, не считая того, что приносят с кухни, после окончания готовки. Теперь, глядя на все это, думая, о только что сказанном, стоя, там же – у мойки, на кухне, только сейчас почему-то, как будто совершенно забыв где находится, неожиданно спрашивает сам себя: «Что я тут делаю?»
И наконец, уперев руки основаниями запястий, на
И вот он – как бы весь, поднимаясь на опоре собственных запястий, будто вдавливаясь ими в плоские края этой чаши. До тех пор, пока конструкция не начнет издавать звук, умоляющий прекратить истязание, опрокинутым на нее весом, оперевшегося, и он выдыхает, плавно приопускаясь на место, будто ослабев. Затем поворачивает голову, туда, где такой же, наверное, уже также смотрит и видит, тот же вопрос, – тот, который и теперь задавая себе повторяю, стоя тут с ним рядом, – «а что он тут делает, что мы тут делаем…Что я тут делаю?»
Не то чтобы я не понимал, чем он занят в эту минуту, как и я, но что он тут делает, как и я?
Это сложный вопрос. Будет ли он задан так, чтобы ответить на него самому задавшему его?
– Предлагаю оставить сложным вопросам разрешиться самим, расскажи лучше, чем занят сею минуту: я так понял ты посуду моешь где-то? – Да, так и есть, и работа не сложная, но порой, утомляет некоторой неорганизованностью, но и, если бы, к примеру, что и не раз представлял себе, это была бы, допустим, моя работа: т.е. метод заработка моих каких-то денег, условно, на пропитание, возможно, в ряд ли я бы захотел оставаться хоть два дня в таком недоумении. Находящего не только от бесконечно накатывающего потока грязной посуды, прибывающей с невероятной интенсивностью, ровно три раза в день, каждый раз после того, как закончится готовка; а затем прием пищи, теми, с кем нельзя разговаривать; теми, ради кого я тут. Ради тех, кого я никогда не узнаю и больше нигде не увижу. – Так ли это? – И все же, именно сейчас, я получаю большие эмоции от того, кем ощущаю себя в данном опыте жизни – глядя на того, кем выгляжу в момент соприкосновения с ней. Так ли это, как есть на самом деле? или во всем виновна эта чертова – грязная посуда!? Вопрос: что сам тут делаю сейчас, себе уже задал, и задал натурально, примерно так же, как задавал себе его и ты в свое время, – «возможно!»: внезапно осознав себя в каком-то новом месте, куда с минуту назад ещё и не собирался. Поторапливаясь в волнении, оглядываясь по сторонам, и все же принуждая себя не останавливаться, не вступать в сомнения от нерешительности с происходящим. Хоть пока и не зная, что назад дороги в этом сне нет: и вот тебе снится, представь: ты – это человек в синем полумраке – как будто колодца, находясь на его глубине, взираешь в высь и видишь только образованный жерлом колодца яркий круг. Опускаясь, падающий, как и есть, плотным лучом света, на голову и плечи твои. И ты сейчас видишь, сразу же, как и тот, иногда фокусирующий своё внимание на ограниченное кругом темноты, светлое лицо, высветленное им же, в тёмной синеве, так всматриваясь идущим светом в лицо своё. И теперь, можешь видеть сам в точке максимального приближения к лику стоящего, что нельзя не заметить, как он смотрит вверх, взывающе щурясь, общаясь С ЭХОМ – стоя там, откуда ВЗЫВАЕТ: быстро оборачиваясь во все стороны, пытаясь вспомнить что-то. Щупая стены, стараясь рукой найти опору, но лишь, как будто опираясь, каждый раз чувствует, как проникает кистью руки в плотную синеву полумрака, одевая её этой мягкой стеной, отчего-то теплой, и теперь явно разбегающейся во все стороны от места касания, образуя рябь и преходящую в волны; ты слышишь теперь – синева движется, покрывая рябью даже воздух: это и есть вопрос человека, пока не открывшего ответа на него даже себе. Всего один вопрос, явившийся в тот момент, когда уже совершенно необходимо было начать отвечать именно на него, для того чтобы повести предстающее изложение, – рассказ об одном достаточно удивительном опыте, продолжительностью один год и о продолжающемся до сих пор, где он снова начнет с вопроса…
И так: – «Где я?»
Прямо сейчас, в эту минуту, то, что каждый зовет я, говоря о себе, находится в центре. В центре земли, вселенной, может быть это центр галактики: центр ума, центр души, цент центра? Центр – прекрасное слово – обнаруживающее в себе новые смыслы, когда действительно начинаешь ощущать центр, цент в котором сосредоточено множество, выраженное в едином целом. Об этом целом и о его обнаружении через призму значения Я, во вселенной Мiра. Осознанием любви к этому Я, говорю в уме сам с собой, уже второй день. Стоя у огромной чаши, в которую беспрерывно, сильной струёй из открытого крана, льётся тёплая вода, или же у механизма зовущимся посудомоечной машиной. Всего десять дней, находясь тут – Я, будет говорить со мной, или я сам буду говорить с собой, а значит с кем придется. – А потом? – Потом уже по-другому, совсем по-другому, но не с каждым, с каждым об этом потом говорить просто не получится. Там, куда я вернусь, нужно быть внимательным, более чем тут. Осознанным в двойне, что ли, в тройне, во много раз, так как там, пространство ошибок бессознательного отношения к ближнему, как здесь, не прощает. Но, а сейчас, как бы не старалось теперь, непрерывно стремящееся унестись куда-то сознание, увлекаемое ложным, за счет проявившейся внутри ума максимы просветления, оторвать меня от реальности, унести, заманивая превосходством: Расцветая новой личностью в субъекте, пока, правда, неспособного равноценно развивать чувство реальности в осознании своей новой действительности, упуская То истинное – о котором поговорим ещё. И о том, – что это: позволяющее остаться в моменте созидания, и не перейти в утоление жажды ложного ложным – так погрузившись в собственное заблуждение, относительно своего просветления. –И с чем же именно приходится постоянно соприкасаться субъекту в практике перехода от бессознательного к осознающему свою действительность? –Там, где бессознательное и есть то, что субъект может принять за просветление? Такой, чувствуя новые требования ума от эго личного возвышения, нуждается в одергивании его вниз, этими начальными строками, которыми разминаясь, ввожу тебя в курс до дела. Дело, тут же захваченное ложным, которое теперь почему-то пытается перевести всё в успех возвышая своё Я над СЛОВОМ и миром. Утверждая себя бессмысленным восхищением от пробудившегося чувства любви; ранее незнакомого, дарующего радость; пока правда, только лишь отвергая радость, ища удовольствие, – радость пока неизведанную самим существом моего субъекта. Как уже было: значит, ощутив новое, в этот раз, себе предпочту, все же, остаться на земле, ещё немного времени, чтобы рассказать про ЦЕНТР медитации и духовной практики рядом с большим городом, в который я вернусь уже через 8 дней.
Духовная практика?
– медитация?
– Что? А? – Да, да – космодром, не в обычном его понимании, и не центр управления полётами. Это нечто более важное для землян, чем ими же вожделенное мероприятие, по переносу своего бренного тела в какие-то космические дали. На заброшенные планеты солнечной системы или, по ещё одной из точек зрения – остающиеся всегда мертвыми. Образуя тем самым одно великое заблуждение, собственным эго землян, ложащееся в основу такой космической эры. Произведённая во времени невольно восстающими ложным против приобретения новых, величественных свойств от перехода человекоподобного в высшее существо, достигшего нового в «прогрессе сотворчества». – И это важный аспект! А как тебе, например, такой мир, олицетворённый не личностью, бегущей от себя на встречу с холодной плотью создаваемого ей же самой космоса, но теперь стремящимся олицетворяться в технике субъектом? Возникая точно теперь, как в примерах фантастической литературы прошлого, «духовный герой» – человек, есть изваяние, в высшей степени фантастическое и в той же степени глупое. Но прошло время, и такое уже не есть фантастика: ракеты созданы, планеты тоже как будто на месте, но все ещё почему-то одиноки и не изведаны. А есть ли тот герой, тот фантастический человек из книги, наполненный и даже переполненный качествами фантастическими, тот «Демиург» судьбы своей, развивший себя в качествах бога – укротитель вселенной, ставший прообразом Его в делах своих? Мечты о полетах или переселении, не попытка ли все это, просто расстаться с собой, скрывшись от проблем, созданных самими же себе, – всего лишь желание убежать, спрятаться от вездесущей неудовлетворённой амбиции – бремени ложного, прикрываясь отсутствием смысла бытия? Снова полагаясь на искусственное, но теперь уже и в интеллекте? Забыв о Боге (о творце истинном), так пытаясь подменить его существование, чем угодно, лишь бы не нести ответственности в его обязанности, посягая так на право его. Как бы наделяя себя могуществом его! – А скажи, разве то не ответ самой природы, такие места, как этот центр, не творческий ли это ответ безумию субъекта, олицетворяющего искусство во всём, творца истины? – Думаю, да, то и есть он – ответ, и оказывается, такие центры, как этот, есть уже много где в мире, но и время их достижения субъектом, на практике, опытом, всё так же, в его любимом, космическом масштабе расстояний, лишь для него самого, исчисляются годами, десятилетиями и даже, пожалуй, сотнями лет. – Но, а, в действительности же, т.е. сегодня, такие места, вернее подобные – «духовные центры», чаще находятся во власти тех или иных традиций, тех или иных верований, находятся во власти различных религиозно-духовных систем. Систем, только претворяющих путь, но не каждому желающему истинного просветления! А значит не всем могут быть интересны, полезны, не всем подходят одинаково. И значит само их содержание не может быть столь эффективным и правдивым для каждого, чтобы помочь создать что-то общее, в объединении смысла ощущаемого, как жизнь. Так уж сложилось, что свойства подобных анклавов, в основе своей, связаны с чем-то очень отдаленно напоминающим то, с чем я столкнулся тут: те, как правило имеют под собой четко структурированную иерарха-религиозную идею что ли, скоро теряющуюся в содержании реальности. И так же скоро обнаруживающее себя в замкнутости своим бесконечным обращением к кому-то примеру, уводящим от истины ритуалом или, как бы, умышленно, нацелены дать секторальное представление об истине вообще воображая выгоду. Так проецируясь в поучение, опираясь только на мнение, а скорее даже выражаясь требованием, поклонению опыту, определенного сектой духовного авторитета. Да и чаще всего, по итогу, всё просто сводится к пустым ритуалам, предрешающим усложнить путь к духовной истине. Дорога же, в описываемый мной сейчас опыт, естественно, в начале была не определена, и не только выбором, а значит была полна сомнений в предстоящим. Так как, подобные практики, хоть и не так давно, но, стали модным направлением творчества части нынешнего сообщества, и все же, как бы не являются в своем образе чем-то знакомым. Ну, а если и знакомо что-то, то скорее огульно и больше из разрозненных источников. Из которых быстро становится очевидно, что попадание под влияние данных источников не сулит ничем хорошим. Доносясь оттуда отголоском истин, где-то претендующих на истину, голосящими апелляциями
к той или иной инстанции – прикрываясь религией. Голосами тех, всегда указывающих на одно заблуждение, которым уже набили оскомину: своим пустым звоном о благочестии и счастье за счет выбранного направления, не объясняя само учение собственным примером, но, как бы находясь на уровне любви – так и не проявив её в действительности. Упорно приглашая вступить в ряды усомнившихся о её присутствии в себе. А значит, уже сегодня, олицетворяясь лишь несбыточностью, того, о чём говорится там, в сектах, вмещающих в себе только то, о чём проповедует субъект!!! – при этом, вымещая только то, из чего состоит такое субъективное, не познавшее значений любви истиной. Так каждый, как пытающийся реализоваться искусственно, находит лишь ложное определение любви, олицетворяясь ложью в собственном существе прикрывая своё невежество обозначенной религией, так и не определив *центр в себе самом, теперь всего лишь, сеет сомнения таких «альтернативных», изотерических направлений, выражаясь их религией. Идеей, непонятой и непонятной, – невнятной, а поэтому не принятой причиной в возникновении самой любви…Вечная причина в сомнениях – собственно, хотя и почти рассеявшихся по сей день. Но всё же и натолкнувших меня выразить все исходящее из этих сомнений тут, в этом тексте. Сформированного непокорным мышлением в моменты усердия над перемыванием груд грязной посуды в период моего служения в центре. Ведь только теперь, спустя какое-то количество времени, с момента полного хаоса внутри, до этого хаоса, стоящего за мной в виде пространства, вмещающего разного рода столовую утварь; а ещё, мечтающие об объятиях огромные кастрюли, которые я должен буду лелеять и любить всё это время, приводя их в порядок и надлежащий внешний вид, КАЖДЫЙ РАЗ ПОСЛЕ КАЖДОГО ИХ ВОЗВРАЩЕНИЯ МНЕ, я мог себе позволить данное рассуждение. И вот, по собственному осознанному решению, я нахожусь уже в другом пространстве, олицетворяя всё из обновлённого разума, постигая его своим умом, опираясь уже на творческое начало, а значит – своим новым осознающим воззрением на Мир. Что позволит, как мне кажется, сделать наблюдения, стоящие не самих сомнений, а выводов, обрекающие ЭГО отступить дальше, от черты самолюбованием и самовосхвалением. Ибо из сомневающихся в праведности выбранного мной пути, на сегодня, осталось только оно. Но, а сегодня, если и сомневаясь, то существую уже только лишь без части истины. Олицетворяясь не муками по ней, которые посещали меня ранее, какое-то время назад, от этой точки; может и более жизни, но уже чётким воззрением находясь на пути истины. Обретя своё воззрение на него, только после момента полного принятия решения иди до конца, чего бы мне не стоило данное мероприятие. Именно тогда, когда уровень жажды сдвинуть накопленные знания с мертвой точки, а значит найти им новое применение, обогатить их правдой, достиг предела душевной тревоги, пришедшей из ожидания, требующего действий: тогда я и принял решение прибыть в подмосковный центр медитации в системе ВИПАССАНА Первый и Второй раз.
В тот момент, когда обстоятельства становятся ниже твоего уровня намерений, все начинает меняться.
Как и у многих, да, наверное, первое упоминание о чем-то подобном, вызывало и у меня всплеск негодования, – «Что, -какая-то новая секта?», внутренний голос взвывал, при упоминании, к тому, от кого я впервые услышал новые слова, на неясном мне языке – ШИЛА, САМАДХИ, ПАНЬЯ. Но не в словах одних состоял успех, разрешивший дело, хотя, конечно, первое упоминание обо всем к чему я тебя виду, было словесное. Позволю сделать отступление и указать на важную вещь. Как живое свидетельство, толкнувшее меня на данный решительный шаг, опробовать технику, преподающуюся в этом центре. Если сказать пару слов о том, как был устроен тот путь, которым идя сам, дошел до момента данного служения, то описание его займет не сильно много времени, я бы даже сказал совсем: всего пару слов. Для того чтобы ты смог увидеть обычного человека, без всяких там премудростей, не выделяющегося ничем особенным, в плане духовного развития, а ещё ничем особым не одаренного в отношении свершения искусством. Просто пришло время для того, чтобы пройти свой первый и пока единственный курс в качестве студента в этом центре. Так, продолжая истязать себя принижениями, справедливости ради, добавлю, тот, кто сейчас, как и всегда обращается к тебе на Ты, никогда не занимался чем-то подобным, но и проще сказать, как и те многие, наверное, считал себя непригодным к подобного рода практикам в стиле медитации, левитации и всякого рода аций. Так, разобраться с теорией, находясь в измерении обыденности при помощи современных средств коммуникации и связи мне не удалось (с теорией, которой, по факту, как бы парадоксально это сейчас не прозвучало, но в отношении частности к данной практике, как выяснилось позже, быть попросту не может). Повторю: разобраться, с тем чтобы понять самостоятельно, то, что касается несуществующей теории мне так и не удалось. Интернет в данном смысле оказался совершенно бесполезен. Так я решил, что все это не для меня…
Сложно, и как-то все непосредственно лукаво: тихим голосом, находясь на кромке божественного пейзажа, излагающие истину «чеширские коты», в рясах или балахонах, балаклавах под балдахинами, уже вселявшие к себе уважение через мою немощь, хотя бы сесть, так же, как этот «кот» с бархатистым голосом и просветленной улыбкой, занявший позу, отвечающую таланту к просветлению. Но судьба, или же, я назвал это – мой путь, в сближении с тем о чём пойдёт речь далее, лежал через несколько другие направления, если можно так выразиться – через другие медиа – так сказать: через индивида – своего друга. Ранее прошедшего данный курс и уже неоднократно побывав в качестве служащего там, а ещё приобщившего свою маму к данному виду повседневной практики. Побывав как-то вместе с ней в этом центре. Постепенно повернул и меня так, чтобы я смог увидеть все сам. И тут, никакой рекламы, а может быть, если и так, то тогда выражавшаяся только лишь своими нативными свойствами. А произошло все так: мой друг, проезжая на курс из Сочи и обратно, всегда останавливался у меня на пару дней, для отдыха и прогулок по городу, который достоин того чтобы при любом удобном случае, оказавшись в нём, задержаться на пару дней, для приятного препровождения времени. И так, в один из таких своих раз, тех, когда он останавливался у меня, проезжая из центра домой, я заметил, точнее теперь явно подчеркнул намеченное ранее, из других раз им моего посещений, а именно: после его отбытия, – особенно это чувствовалось после его отбытия: свой взгляд на мир я находил меняющимся или измененным. Казалось, я как будто начинал четче мыслить, больше и тоньше чувствовать. Например, рацион питания снова стремился укоренять в чистом, а вредные привычки уходили на второй план, я чувствовал прилив сил; и, словом, наблюдал какое-то эмоциональное парение. Наделялся какой-то новой уверенностью в осознаваемой правоте этого нового, да и к тому же, вспоминалось, как он медитирует по утрам. Меня натурально стало разбирать внутреннее любопытство, ещё пока граничащее, с всё тем же недоверием, оставшегося от того, что может вызвать любая догма о счастье в нирване и всем таком: -и можно ли добыть нечто, ничего не делая натурально? Возможно, это просто такая уловка, для кайфожера, такая, какими переполнена реальность сегодня? Спрашивал я себя. Некий триггер, составляющий сегодняшние информационные сети; вводящий тебя в круг заблуждений и не давая никакого действительного или даже сказать больше, реального развития в личностном стремлении. – И ты, наверное, думал так: какая-то практика, предлагающая опираться лишь на чужое пребывание в каком-то экзальтированном состоянии, дарующее некое освобождение? Да ещё и возведённое всё в догму об освобождении от страданий? – Примерно так, да, я и считал. Не понимая, для чего всё это в принципе может быть нужно, кроме получения кайфа, от такой практики, всего-то завлекающей своим искусством прозрения. Приходящей отовсюду, звенящая разношерстной теорией, в формате кичливой эклектики, вырванной из собраний разной мудрости, оторванной от истинных источников. Проявляющих любовь в примере. Доносящейся отовсюду, сегодня опирающаяся лишь на костыли оставленные в виде искусства просветленными. В зеркале, которого, сами же, пока не способны явить искусство просветленных, а значит не в силах подтвердить представляющееся своим творчеством. Стремимся лишь подражать искусству, забыв о том, что подобное в истине, есть побочный эффект действий от нравственного опыта, самим естеством; как некогда прибывавшей в этом мире сущностной нравственности. Того чей прах давно переродился в творческую основу и встал в жизнь, но есть лишь существующий совершающими пустые ритуалы, без веры в себя лучших, словно в насмешку тому, всегда мифическому персонажу, давно прибывающего в мирах недосягаемых для нас самих. Того чей прах давно переродился в творческую основу и встал в жизнь, но есть лишь существующий совершающими пустые ритуалы, без веры в себя лучших, словно в насмешку тому, всегда мифическому персонажу, давно прибывающего в мирах недосягаемых для нас самих.
И ведь, не трудно теперь понять, что именно влечет субъект в познание таких практик, даже в теории: не вера, не основа её чуда, нет, – но искусство рекламы: она разнообразна, и чаще дурна своей апологией с вымыслом, своим легкомысленным пафосом увлеченных – вначале, увлекая слабых, покорных эгоистическим проявлением пойти туда, откуда возможно уже нельзя будет вернуться без определенного ущерба, нанесённого сознанию собственным существом. Выглядит же такая теория тут, как догма о спасении сидя. – И что же, на деле способна лишь к расширению эгоистического чувства субъекта? – Я думаю так, приковывая себя прилагаемым к авторитету, как успеха, закрепленного в истории его искусством, являющегося на деле не чудом или смыслом достижения, а закономерностью, свидетельствующим о подлинности им духовного пути, не остаётся ничего, как всего лишь пытаться скопировать его искусство, опираясь в своем стремлении на желание поскорее испытать тоже самое достижение. А если быть точным и более правдивым, то скорее, желание подобно тому практиков, сводится лишь к умыслу просто достичь данного на примере ниже собирательных феноменов, или хоть чего угодно, феноменального, что лишь сопутствует главному в таком его – авторитета творчестве. Чтобы поскорее стать особенным, не таким как все, выделится, обзавестись паствой, управлять ею. Став назидающим некоего укоряющего самолюбия других таких же своим свечением, или способностью летать. «Как бы поскорее научиться ходить по воде», чтобы всех удивлять этим, за дивиденды конечно. Вот основная идея, и отправляющий смысл таких начинаний. Желать невозможного, даже не попытавшись вначале своим собственным существенным действием «привлечь к себе любовь пространства», начинаешь прозябать в невежестве, а сейчас и ещё меньше, лишь прикрываясь несуществующем в самом тебе, представляя в себе сотворённого идола. Как этот, или тот, пока несозревший для чего-то большего, кроме несуществующей теории; тот или этот – Я, не стремящейся к просветлению, неготовый обеспечить себя осознанностью, в осознании конкретики времени и конкретики места, т. е. действительности жизни, за счет элементарного воспитания, став идущим к образованию! Говорю это, как чувствуя, зная повальное увлечение нынешнего времени разными изотерическими направлениями в добывании чудес безверием. Так вменять себе какую-либо задачу в жизнь, оказавшись на месте своего друга, я не хотел, тем более, осознать на себе то, что выразил дальше, в тот момент, когда он мне сказал, что служил где-то в центре, какой-то практики с непонятным названием; я совершенно точно помню, как обрек его в коснувшегося секты. Но все стало меняться, когда он каждый раз, по возвращении отсюда, из центра, оставался у меня, а, уезжая оставлял мне что-то, что проявлялось после его отбытия незримой переменой в ощущениях пространства. – Думою, пора сказать о твоём друге, нет? – Да, конечно, можно и сказать пару слов, чтобы составить образ проводника и показать, раскрыв устройство последовательных шагов вселенной, передающей информацию для каждого, по запросу и готовности каждому, для приятия и принятия готовому пробудиться. И так, мой друг – его зовут Аский, давний и хороший товарищ. Ещё в незапамятные времена поражал меня тем, как в чаде обычной рутины субкультуры тусующихся, пока не встроенных в жизнь субъектов, вызывал во мне не поддельный внутренний диалог. Например, хотя бы тем, что одним из первых отказался засорять свой организм: но также, и первый, в приведённом окружении персонаж, заговоривший о чем-то высоком своим существом. Например, отказавшись от употребления мяса: он, в тот период общего погружения во морок всепоглощающим эгоистическим существом, увлекаемых гедонизмом и им же разлагаемых, но, бесконечно исполненных надежд на возможность занять место человека достойного в рядах таких же, вызывал во мне какое-то стыдливое ощущение, как будто он бессловесно упрекал меня в чем-то. Это было первое откровение положившее начало моему личному стремлению к трансформе собственного существа на физическом уровне. Без чего, как ты понимаешь, начать духовное пробуждение просто невозможно. Может, разве что, только в редких примерах – свершения каким-то чудом, второго над первым.