Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

На крае гибели так я зову в спасеньеТебя, последняя надежда, утешенье,Тебя, последний сердца друг!Средь бурей жизни и недугХранитель ангел мой, оставленный мне Богом!..Твой образ я таил в душе моей залогомВсего прекрасного… и благости Творца.Я с именем твоим летел под знамя браниИскать иль славы, иль конца [81] .

Можно заметить, что образ возлюбленной соединяется в сознании лирического героя Батюшкова с мыслью о Боге, он видит в любви чувство, данное ему свыше, оно спасает его от отчаяния и малодушия. Этот образ оказывается для него «залогом благости Творца», основой для веры в существование прекрасного и идеального в этом мире. Очевидно, что влюбленность имеет религиозный характер, она связывает душу лирического героя с миром горним, настраивает ее на высокий лад. Подобно средневековому рыцарю, он выходит на бой с именем прекрасной дамы на устах. И думается, это не было только поэтическим вымыслом, люди того времени умели возвышенно чувствовать, не боялись ложной сентиментальности и культивировали в себе священное восприятие и любви, и дружбы, что не мешало им быть порой безудержно веселыми и легкомысленными.

81

Батюшков. С. 212

Оставив надежды на счастливый брак, Батюшков ощутил с новой силой пустоту жизни. Миновали героические военные годы, не было больше непосредственной веселости молодых лет, душа ощутила вкус вечности, разочаровавшись в радостях земных. Он не знал, куда идти. «Горестно истратить прелестные дни жизни на большой дороге, без пользы для себя и других; по-моему, уж лучше воевать» [82] , – писал в то время Батюшков. Внутренний кризис по-своему разрешается в городе Каменец-Подольский, где поэт пытался служить. Но не казенной службой, а высоким словесным служением ознаменовался для него период жизни в этом провинциальном городе. Здесь Батюшков начинает ряд статей, в которых ему удалось выразить свой духовный и творческий опыт.

82

Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 318–319.

С одной стороны, Батюшков размышляет о том, что было ему наиболее драгоценно, что давало ему силы жить, – о поэзии. Он пишет программную статью «Нечто о поэте и поэзии», а затем «Речь о влиянии легкой поэзии на язык». В последней статье, написанной на заре золотого века русской поэзии, обосновывается культурное значение лирического творчества, важность его для воспитания общества и развития языка. А в статье «Нечто о поэте и поэзии» Батюшков исповедует свою преданность поэзии как важнейшему сокровищу жизни. «Поэзия, – говорит он, – сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой – сие сочетание воображения, чувствительности, мечтательности, – поэзия нередко составляет и муку, и услаждение людей, единственно для нее созданных» [83] . Здесь же дает Батюшков своеобразное определение такого важнейшего для эпохи сентиментализма и романтизма понятия, как вдохновение. «Вдохновение, – пишет он, – минуты деятельной чувствительности. Вся жизнь поэта должна приготовлять несколько плодотворных минут: все предметы, все чувства, все зримое и незримое должно распалять его душу и медленно приближать те ясные минуты деятельности, в которые столь легко изображать всю историю наших впечатлений, чувств и страстей» [84] . Таким образом, поэт живет для вдохновения, для творчества, жизнь наполняется смыслом только в те редкие мгновения, когда его душа оказывается способной к поэзии. А сама поэзия должна быть отражением душевного мира, историей развития внутреннего существа поэта.

83

Батюшков. С. 20.

84

Там же.

С другой стороны, в 1815 году Батюшков подводит итоги тому духовному сдвигу, который произошел в его внутреннем мире. Он осмысляет религиозно-нравственные вопросы, выражает свою новую точку зрения на культуру эпохи просвещения, критически оценивает рационалистическое знание и при этом ставит на первое место мистическую веру в вечную жизнь и бытие Божие как основание душевного равновесия. Этому посвящены две статьи: «О лучших свойствах сердца» и «Нечто о морали, основанной на философии и религии». В первой статье Батюшков выражает оптимистическую веру в непобедимость добра. Несмотря на то что человек, по словам поэта, «есть создание слабое, доброе, злое и нерассудительное, луч божества, заключенный в прахе», он верит, что никогда не исчезнут из сердца человеческого его лучшие свойства: «Наблюдатель чудес нравственных с неизъяснимой радостью открывает яркие лучи душевной доблести: великодушие, сострадание, презрение к корысти» [85] . В этой статье Батюшков словно старается заговорить свою беспомощность, свой страх перед жизнью, найти в ней вечную несокрушимую нравственную основу.

85

Батюшков. С. 179.

Во второй, более обширной, статье Батюшков противопоставляет рассудочной европейской философии Нового времени взгляд человека верующего. Только вера, по мнению поэта, может указать человеку подлинный способ осмысления бытия. Ясное сознание того, что здешняя жизнь лишь преддверие и начало жизни вечной, одушевляет Батюшкова. «Человек есть странник на земле, – говорит святой муж, – чужды ему грады, чужды веси, чужды нивы и дубравы. Гроб его жилище вовек, – читаем мы в статье “Нечто о морали, основанной на философии и религии”. – Вот почему все системы древних и новейших недостаточны. Они ведут человека к блаженству земным путем и никуда не доводят. Систематики забывают, что человек, сей царь, лишенный венца, брошен сюда не для счастья минутного; они забывают о его высоком назначении, о котором только вера, одна святая вера ему напоминает… Ибо она переносит в вечность все надежды и все блаженство человека» [86] . «Боже великий! – восклицает Батюшков далее. – Что же такое ум человеческий в полной силе, в совершенном сиянии, исполненный опытности и науки? Что такое все наши познания, опытность и самые правила нравственности без веры, без сего путеводителя, и зоркого, и строгого, и снисходительного» [87] .

86

Батюшков. С. 190.

87

Там же. С. 192.

В статье «Нечто о морали, основанной на философии и религии» Батюшков подводил итоги, осмыслял тот опыт, который дали ему потрясения войны. Он ощущал себя на перепутье и предчувствовал новую, более трудную, но серьезную дорогу жизни, в которой вера была бы путеводной звездой, той силой, которая дала бы возможность его личности устоять в этом мире. «Есть необыкновенная эпоха в жизни, – пишет Батюшков, думается опираясь на свое самоощущение, – когда, разодрав завесу сомнений, человек открывает новое поприще, озирает с него протекшее и будущее, сравнивает одно с другим и решается протекать остальное поприще жизни со светильником веры или мудрости, оставляя за собой предрассудки легкомыслия, суетные надежды и толпу блестящих призраков юности» [88] .

88

Там же. С. 182.

Вместе с тем у поэта возникает и иной взгляд на свое поэтическое будущее. «Мне хотелось бы дать новое направление моей крохотной музе» [89] , – писал он в 1817 году. Но прежде этого он решил подвести итог всему своему предыдущему творчеству и выпустил свой единственный прижизненный сборник «Опыты в стихах и прозе». Идея этой книги созрела у Батюшкова после написания прозаических статей. Изложив в них свои заветные идеи, он почувствовал, что теперь необходимо поделиться с миром тем духовным и творческим опытом, который подвел его к важному жизненному рубежу. Неслучайно он ставит на первое место прозу. Ее он в этот период считает более значимой. Свои стихи он начинает судить весьма строго и после выхода «Опытов» говорит, что при втором издании все переделает.

89

Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 448.

Книга эта не получила большого распространения среди читающей публики, но зато каждый литератор того времени имел ее на самом видном месте своей библиотеки. Батюшков стал учителем и вдохновителем многих молодых поэтов. Без него немыслимо поэтическое развитие Пушкина, Языкова и других стихотворцев золотого века. Но для него самого с выходом «Опытов» как будто что-то оборвалось. Он почти больше ничего не писал, пытался служить по дипломатическому ведомству в столь любимой им Италии, но долго не выдержал, разрывался между вологодской усадьбой и двумя столицами и, наконец, ощутил грозное приближение наследственного недуга.

С начала 1820-х годов его сознание стало очевидно помрачаться, им овладела апатия, переходящая в отчаяние и манию преследования. Друзья отправили его лечиться в Германию, в местечко Зонненштейн. Оттуда больной поэт писал Вяземскому: «Выбитый по щекам, замученный и проклятый… ожидаю тебя с нетерпением на сей каторге, где погибает ежедневно Батюшков» [90] . Вера, проснувшаяся в душе поэта в последние годы, не покидала его и во время болезни. Известно, что в комнате немецкой лечебницы Батюшков нарисовал углем голову Христа и часто молился на это изображение. Где-то в середине 1820-х в минуту просветления он написал неожиданно краткое и прекрасное по точности и ясности выражения стихотворение, которое передает глубоко пессимистическое состояние души:

90

Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 586.

Ты знаешь, что изрек,Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек:Рабом родится человек,Рабом в могилу ляжет,И смерть ему едва ли скажет,Зачем он шел долиной чудной слез,Страдал, рыдал, терпел, исчез [91] .

Конечно, загадочный библейский царь и пророк Мельхиседек, вышедший навстречу Аврааму, никогда не говорил таких слов, однако в Ветхозаветном учении и в самом деле не было четкого представления о загробной участи человека. Но конечно, высказывания Мельхиседека более всего отражает то, что поедало душу больного поэта: бессильное, безнадежное отчаяние, которое подавило все те благие ростки, которые пробились было в его душе после мужественно перенесенных военных бедствий.

91

Батюшков. С. 353.

В 1830 году Батюшкова перевезли в Россию. Будучи в Москве, он серьезно заболел, и врачи сомневались в том, что он останется жить. У его постели была отслужена всенощная, на которой присутствовали многие московские литераторы, в том числе и Пушкин. Это событие возымело действие, и Батюшков выздоровел и прожил еще четверть века в Вологде на попечении племянника, скончался в 1856 году от тифа и был погребен в монастыре святого Димитрия Прилуцкого.

Творчество Батюшкова открывало новые пути развития русской поэзии. Изображать свою душу, открывать другу-читателю сокровенные изгибы своих страстей и чувствований – вот какую задачу поставил перед собой поэт. Он не смог с ней справиться до конца, как не смог перебороть свой наследственный недуг. Он нес на своих плечах богатый опыт подражаний античным и французским образцам и до конца не сумел освободиться от их влияния. Многие его стихи так и остались условно-подражательными упражнениями в стиле Парни или Горация. Но при этом он все же заговорил о своем внутреннем мире, отразил в лирике духовный путь своей личности и доказал наиболее чутким читателям и знатокам литературы, что легкая поэзия, «поэзия исповеди сердца» имеет право на существование. Он открыл дорогу Пушкину, Баратынскому, Языкову и всем тем, кто создал многообразную поэзию первой половины XIX столетия.