Русская монархия

Республиканские институты при диктатуре по факту станут лишь совещательными органами, подчиняясь во всем воле диктатора. Но органическое государство, передающее власть от одного поколения политиков и государственных деятелей к другому без потрясений, возможно только в том случае, если диктатура найдет в себе силы для восстановления традиции государственного строительства. Это произойдет только путем введения династической монархии – той, которую Бог дал России в лице легитимных престолонаследников, которые должны быть призваны всесословным Собором русского народа.

В этой связи текущей задачей, которую монархистам и традиционалистам предстоит решать прежде всего, следует признать обеспечение официального государственного статуса Российского Императорского Дома. Такой статус при республиканском режиме вполне возможен – об этом говорит богатый опыт европейских стран.

Российская республиканская власть прежде пыталась использовать Российский Императорский Дом в своих целях, а сегодня пытается предать этот важнейший институт русской традиции забвению. Официальные ответы на обращения к Президенту РФ обычно апеллируют к конституционно закрепленному республиканскому статусу государства и невозможности "концептуальных изменений законодательства", а также к другим лживым измышлениям по поводу природы действующей власти и полномочий государственных органов. Все, что "разрешают" нам чиновники – обсуждение самой возможности появления в какие-то неопределенно отдаленные времена мемориального статуса Императорского Дома. Когда общественное мнение "созреет", тогда власть готова будет принять это во внимание и обсуждать это мнение с клерками на самого низшего звена. На сегодня единственная доступная для монархистов цель – статус РИД как негосударственного, но официально признанного общественного института. Правда, кризис республиканизма, очень возможно, скоро сделает этот вопрос не столь актуальным. Диктатура, как показывает испанский опыт, более сговорчива, когда дело касается воспроизводства государственных традиций.

Правовой проблемой для республиканского режима является правопреемство от прежних форм государства. Парадокс: "Эрэфия" не может отказаться от своих прав, возникших до 1991 года, но и не желает знать о своих обязанностях. Не говоря уже о правах и обязанностях до февраля 1917 года. Этот парадокс вылился в выплату Франции так называемых "царских долгов", включенных в сумму в 400 млн. долларов, изъятую из государственного бюджета ради того, чтобы, расплатившись с прежними кредитами, попросить новых. Пока оправдание этому шагу не будет найдено (то есть, пока не будет признано правопродолжение от Империи), перспектива тюремного заключения за растрату грозит трем бывшим премьер-министрам и ряду высших чиновников Минфина. Поиск компромисса по этому вопросу, возможно, заставит власть найти возможность тем или иным образом оформить правопродолжение, ввести в практику госстроительства и международных отношений принцип континуитета. При этом важно снять всякие опасения чиновников на счет реституции материальных ценностей и их возвращения потомкам бывших частных владельцев – вся эта собственность за многие десятилетия амортизирована, а моральная компенсация врядли возможна в силу массового предательства имущих классов Государя Императора в феврале 1917 года. В то же время принцип реституции может быть сохранен для РПЦ и для РИД – как для институтов, продолживших свое служение и олицетворявших продолжение Империи, символически предвещая возможное правопродолжение.

В официальных документах встречается некоторая нотка сожаления, что правопродолжение от Российской Империи до сих пор не оформлено (например, когда дело касается вопроса о предоставлении гражданства потомкам подданных Империи). Имеется также определенный "антисоветский" прессинг, побуждающий власть если не отказаться от советского правового наследства (что невозможно уже потому, что им право на имперское пространство подтверждено многочисленными международными соглашениями и победой в Великой Отечественной Войне), то обеспечить точное оформление всей системы преемственности с разрешением правовых коллизий в "точках разрыва" – отсекая заведомо негодные для российской государственности правовые "изобретения" советской власти – особенно в период бунта, гражданской войны и многолетних репрессий против тех, кто напоминал об Империи.

Возможно, республиканский режим так и не преодолеет своей подозрительности к проблеме правопродолжения и останется в рамках догмы о "новой России", чья судьба отсчитывается от 1991 года, а частичное правопреемство – от октября 1917. Но исчерпанность российского республиканизма, скорее всего, позволит грядущей диктатуре решить одновременно оба вопроса – усадить за решетку всех растратчиков (по части выплат Франции, не подпадающих под определение "царские долги") и восстановить правопреемство в порядке принятия главного легитимирующего власть закона, фактически отменяющего Конституцию, утвержденную фальсифицированными данными референдума 1991 года.

Гражданин России, наблюдающий паралич республиканской власти, клятвопреступление высших государственных чиновников, фальшивость конституционных норм, продолжение надругательства над традициями российской государственности и убийство исторической перспективы для страны и народа, может и обязан осуществить правопродолжение от Российской Империи для себя самого.

Актом выбора, относительно которого можно выстраивать свою повседневную жизнь и отношение к политическим процессам, может стать присяга на верность царской власти в лице династии и ее легитимных продолжателей, осуществляющих свою служение в соответствии с российской государственной традицией. Принятие на себя присяги является добровольным самообязыванием, которому не может воспрепятствовать республиканский режим. Оно создает условие для консолидации тех, кто строит свою жизнь в соответствии с данной присягой и видит в ней службу Вере, Царю и Отечеству. Эта служба – в какой бы степени она ни осуществлялась – является продолжением того воинского и гражданского долга, который создал Россию. Принимая присягу, мы становимся солдатами Империи, а не просто подданными некоего политического режима, толком не знающего ни начал, ни причин исторической России, не чающего могущества и величия ни для себя, ни для Отечества. Мы же, становясь солдатами Империи и верноподданными природной Династии, знаем Россию как Отечество, как землю и замысел отцов.

Имперская модель является, как это доказано историей, наиболее прочной и долговременной формой государственного устройства. Но Империя кажется современному обывателю либо давно ушедшей из истории реальностью, либо заведомо проигрышным проектом, поскольку "все империи распались". Ему невдомек, что распались и все государства. Вечных государств не существует, а Империя – государство-долгожитель.

В научном мире тема Империи как источник актуального опыта управления государством появилась лишь несколько лет назад, и теперь иногда происходят вполне серьезные обсуждения традиционных систем, методов управления большой территорией, органично вытекающих из истории России.

Имперское управление связано с определенным вектором "напряженности" государственного воздействия, направленным из центра к периферии. Им указывается последовательная смена статуса территорий и систем управления ими, разница между метрополией и провинцией, разница между близкими и отдаленными провинциями. Конечно, речь идет вовсе не о применении к России методов управления колониальной империей, а об исторически сложившемся континентальном управлении приграничными провинциями и инородческими анклавами. Провинции приобретают особый статус, в силу проникновения в них цивилизации и ведущей культуры в более поздние времена. Они не должны сразу "огорошиваться" новыми правилами жизни. В этих территориях остается все, что имеет хотя бы какие-то следы традиционной социальности, не противоречащей имперскому строительству доминирующей нации. Такая модель была в России в ХIХ веке.

В имперской модели управления Россией была червоточина, которая сыграла разрушительную роль – попытка подтягивать периферию до центра и, в конечном счете, образовать общенациональное государство, в котором нет этнических границ и нет территориальных размежеваний, а управление ведется по единым стандартам. Это была ошибка, которая не успела развиться в негативных последствиях, потому что подошли другие катаклизмы – войны и революции ХХ века.

В Российской Империи был заложен принцип мирного существования большого геополитического пространства – русское лидерство. Имперский принцип накрывал всю страну как защитный экран. Но это не означает, скажем, что в какой-то территории, где есть своя собственная этническая культура, насаждается местный стереотип. Имперская культура – тонкая, но прочная пленка, под которой только и может выжить, как в теплице, архаичная этническая культура, приобретающая свое место в концерте мировых культур под патронажем культуры общеимперской. Закрывается лишь несколько пунктов общегосударственной политики, которые имперский центр берет на себя: оборона, налоговая служба, полиция… Община должна жить по своим законам – родовым, племенным. Но, естественно, какие-то ограничения все равно необходимы. Например, закон кровной мести должен быть пресечен. Большие сомнения, стоит ли допускать принцип "наказания подобным" (око за око). Но в общем, если хотите жить по шариату – живите, мы не должны вмешиваться в образ жизни этнической общины и "за уши" тащить ее к общеимперским стандартам. Надо ли общину переламывать и заставлять применять общую норму, если преступление совершено в ее пределах? Если совершено имущественное или уголовное преступление одного общинника против другого, то пусть действует общинная форма. Если же преступление произошло за пределами общины, то пусть действует имперская норма. Такой порядок не подрывает общегосударственные интересы, если обычай осуществляется в поставленных рамках. Но только не пробуйте шариат распространить далее своей общины! Это не просьба, а приказ и угроза.

Если разрушают этническую общину и стремятся дать всем равный статус в государстве, то появляются люди, не привязанные к земле, к своей культуре, роду, которые образуют либо нигилистическую интеллигенцию (и с еврейской интеллигенцией именно такой казус произошел – из нее вышли многие видные большевики, эсеры, бомбисты и т.д.), либо, если это менее образованные слои, порождают пауперизм вперемежку с варварством.

Часть этих варваров может становиться разбойниками, часть подбирает вновь возникающая промышленность и превращает в рабов индустрии, провоцирующих работодателя добиваться разрушения социальных гарантий и для тех, кто их на тот момент уже добился.

Модель Империи реалистична, поскольку она подспудно существует, как бы мы ни отрицали этот факт. Родовая община стремится воспроизвести себя в обычае, государственность отражает культурные стандарты лидирующей нации, периферия живет заметно иначе, чем центральная часть страны. В советское время была политика поддержки национальных кадров, и эти кадры продвигались по номенклатурной должностной лестнице. Крах государства – расплата за такую политику. Империя более реалистична, чем мифический союз народов.