Русская стилистика - 1 (Фонетика, Графика, Орфография, Пунктуация)

Слово, употребленное в начале стихотворения, задает тон ему всему. Вся форма этого текста иллюстрирует его главную тему - прорыв человечества к знанию сквозь незнание и забвение, неотчетливость (см. также нарушения порядка слов) и неуверенность. И в конце текста преодоление хаоса кристаллизуется в четкой структуре композиционного кольца:

В созвездья линзами двоякими

Труба смотрела Галилея...

– ...А старый мир стал картой битою,

Наивной картой Птоломея.

Четкость этой конструкции реализуется в нескольких текстовых параллелях: Галилея - Птоломея; созвездья - мир, двусмысленное слово двоякими - двусмысленное слово карта, кроме того, дважды повторенное.

Строки, говорящие о мироздании, объемлют центральную часть текста, посвященную земле, - в этом тоже проявляется обретенная в итоге гармоничность формы стихотворения.

Основные функции выдвижения:

1) оно устанавливает иерархию значений, выделяя наиболее важные смысловые фрагменты текста;

2) обеспечивает его целостность и связность;

3) защищает сообщение от помех, облегчает декодирование, создавая упорядоченность информации, благодаря чему читатель может расшифровывать неизвестные прежде элементы кода;

4) образует эстетический контекст и делает текст экспрессивным (см.: Арнольд 1990: 63).

Все это мы найдем, анализируя текст Глазкова.

При выдвижении возникают определенные эстетические эффекты, прежде всего - обманутого ожидания и конвергенции. Под последним подразумевается "схождение в одном месте пучка стилистических приемов, участвующих в единой стилистической функции" (Арнольд 1990: 64). В стихотворении Глазкова мы наблюдали это явление неоднократно (в частности, когда речь шла о привлечении дополнительного внимания к необычному слову кораблея: за счет звукописи, инверсии, рифмовки).

Эффект обманутого ожидания возникает чаще всего при нарушении ритма, когда автор многократно повторяет какой-то элемент текста и читатели настраиваются на то, что он будет появляться с определенной регулярностью до конца произведения, - и вдруг обнаруживают неожиданное отступление от схемы, к которой они успели привыкнуть. Возьмем, напр., уже упомянутое стихотворение Б.Л. Пастернака "Рождественская звезда".

И странным виденьем грядущей поры

Вставало вдали все пришедшее после.

Все мысли веков, все мечты, все миры,

Все будущее галерей и музеев,

Все шалости фей, все дела чародеев,

Все елки на свете, все сны детворы,

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,

Все великолепье цветной мишуры...

...Все злей и свирепей дул ветер из степи...

...Все яблоки, все золотые шары.

Здесь применен прием, который называется полисиндетон (т.е. многосоюзие). Повторяемое местоимение все относится к однородным подлежащим, но в предпоследней строке это уже не местоимение, а усилительная частица всё, которая относится к совершенно другому предложению. Здесь происходит разрыв базовой синтаксической единицы, в которой обозначаются контуры наступающей христианской эры: старый мир, уходящий в прошлое, напоминает о себе. Он не сдастся без боя.

Эффект обманутого ожидания может проявляться и по-другому. В том числе и парадоксальным образом: через сбывшееся ожидание при изменении контекста. Возьмем для примера стихотворение Глазкова "Ворон":

Черный ворон, черный дьявол,

Мистицизму научась,

Прилетел на белый мрамор

В час полночный, черный час.

Я спросил его: - Удастся

Мне в ближайшие года

Где-нибудь найти богатство?

Он ответил: - Никогда!

Я сказал: - В богатстве мнимом

Сгинет лет моих орда.

Все же буду я любимым?

Он ответил: - Никогда!

Я сказал: - Пусть в личной жизни

Неудачник я всегда.

Но народы в коммунизме

Сыщут счастье?
– Никогда!

И на все мои вопросы,

Где возможны "нет" и "да",

Отвечал вещатель грозный

Безутешным: - Никогда!

Я спросил: - Какие в Чили

Существуют города?

Он ответил: - Никогда!

И его разоблачили.

Когда автор этого учебного пособия впервые прочел "Ворона" Э. По, он был основательно удивлен: зачем персонаж, страдающий от повторения сакраментального Nevermore! (Больше никогда!), упорно задает инфернальной птице вопросы, провоцирующие этот ужасный ответ? (Тогда я еще не знал, что такое "мазохизм"). Та же мысль, конечно, приходила в голову многим, в том числе и Глазкову. Он не склонен к мистике и смеется над стремлением людей творить себе кумиров из того, что им непонятно. Глазков тоже провоцирует ответ "Никогда!", особенно - задавая свой последний вопрос: о городах Чили, и здесь его ожидание не обманывается. Но в целом эффект обманутого ожидания возникает - разумеется, у читателя, а не у поэта. Для эффекта обманутого ожидания нужно нарушения ритма, а ритм создается не только повторяющейся строкой "Он ответил: - Никогда!" (она сохраняется до конца), но и другими факторами, которые автор в финале видоизменяет. Прежде всего становится иным контекст вопрошания: последний вопрос уже исключает ответ "Никогда!". Кроме того, меняется схема рифмовки: перекрестная - на кольцевую. В итоге ответ ворона теряет свою выразительную силу: он перемещается в предпоследнюю строку и уже не венчает строфу. Он перестает звучать заключительным "роковым" аккордом, последнее слово уже не остается за вороном.

Эффект обманутого ожидания может создаваться и по-другому. У Глазкова есть миниатюра военных лет:

С фашистскою гидрой повсюду

Идет справедливая битва.

А Гитлер похож на посуду,

Которая будет разбита.

Эффект оригинальности возникает на фоне крайней заштампованности текста (пропагандистские клише выделены курсивом). Глазков с энтузиазмом воссоздает лозунги и штампы, и без того растиражированные. Они не отталкивают его, а, напротив, вдохновляют на неординарное сравнение Гитлера с посудой. Клише порождают поэзию - это, пожалуй, самый неожиданный эффект данного стихотворения, олицетворяющего желание поэта в тяжелое для его страны время слиться с народом, с массой, думать, чувствовать и говорить, "как все", - но не теряя собственного голоса. Он и говорит, "как все" - но чуть-чуть по-своему.

Между прочим, это "чуть-чуть по-своему" проявляется не только в оригинальной параллели Гитлер - посуда, но и в самом обыгрывании штампов. Кстати, они оба древнего - античного - происхождения: гидра взята (конечно, не Глазковым) из Гесиода, остальное ("Наше дело правое, враг будет разбит") - из Платона. Если последний лозунг, вербализованный Сталиным, был актуален именно во время Великой Отечественной войны, то уподобление врага гидре, типичное для Великой Французской революции, а в России - для Великой Октябрьской, во время написания стихотворения, по-видимому, было анахронизмом. Анахроничность тоже производит впечатление поэтической новизны: Глазков как бы воскрешает дух Октября в ином временном контексте.

В дальнейшем мы будем рассматривать стилистические элементы (стилемы) различных языковых уровней, пользуясь принципами стилистики декодирования, т.е. в художественном контексте и во взаимодействии с другими эстетическими элементами.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ СТИЛИ

Функциональный стиль - это разновидность национального языка, обусловленная сферой его употребления. Исходя из такого определения, следует обратить внимание на следующее: во-первых, речь идет именно о национальном (в данном случае русском), а не литературном (т.е. дистиллированном, очищенном от нюансов) языке; во-вторых, функциональный стиль - это "язык в миниатюре": он так же устойчив и так же иерархически структурирован.

Традиционно выделяются 5 сфер употребления национального языка: наука (и шире: профессиональная деятельность), делопроизводство, публицистика, высокая поэзия и непринужденное бытовое общение. Первым 4 областям человеческой деятельности соответствует книжная речь (стили: научный, официально-деловой, публицистический, высокий), последней - разговорная речь (просторечный стиль). Существует также нейтральная форма речи, не связанная ни с каким определенным функциональным стилем.

Одной из важнейших в стилистике считается проблема проницаемости. Даже в лучших учебных пособиях (например, Д.Э. Розенталя, М.Н. Кожиной и др.) говорится о межстилевых элементах (в частности, "общекнижных" словах). Тем не менее, на самом деле достаточно грамотный носитель языка чувствует, что есть общеупотребительные (нейтральные) единицы, но если какой-то элемент отмечен стилистически, то он относится к определенному стилю. Читая незнакомый текст, человек обычно без колебаний связывает его с научной, публицистической или какой-нибудь другой сферой, но не склонен квалифицировать его как "промежуточный" (эксперимент А.Я. Шайкевича Скребнев 1975: 55). На этом основании Ю.М. Скребнев выдвигает принципиально важный тезис: "Стиль есть понятие дифференциальное: он представляет собой совокупность дифференциальных признаков, а не всех признаков вообще" (Там же).