Русская стилистика - 1 (Фонетика, Графика, Орфография, Пунктуация)

Публицистика более действенна, когда использует живой русский язык, на котором говорят читатели. Но это должен быть хороший русский язык: не засоренный заимствованиями, слэнгом и т. п., энергичный, гибкий, богатый:

Образованность и интеллектуальное развитие - это как раз суть, естественное состояние человека, а невежество, неинтеллигентность состояния ненормальные для человека. Невежество или полузнайство - это почти болезнь. И доказать это легко могут физиологи.

Д.С. Лихачев. Заметки о русском

Этот фрагмент симметричен, уравновешен: причина (образованность) гармонирует со следствием (интеллектуальным развитием), точно так же в сфере антонимов как причина и следствие связаны невежество и неинтеллигентность; естественным состояниям противопоставлены состояния ненормальные (в последнем случае хиазм, то есть перестановка элементов, усиливает симметрию, снимая монотонность параллелизма). Главную мысль о нормальности культуры автор на все лады повторяет и всячески подчеркивает: синонимически или конверсионно (через синонимическую антонимию: бескультурие противоестественно = естественна культура). Сам Д.С. Лихачев на уровне языка показывает, что такое культура, каковы ее признаки в речи: ясность и четкость изложения мысли, связность текста (и риторические украшения), богатство лексики, точность: автор не повторяется, говоря об одном и том же, он вносит новые оттенки (невежество и неинтеллигентность, невежество и полузнайство).

Кроме того, текст убедителен. Автор не просто уверен в своей правоте, он знает, что прав: он в доказательство ссылается на физиологов; далее Д.С. Лихачев пишет, что человеческий мозг устроен с огромным запасом, что он атрофируется без интенсивной интеллектуальной деятельности, и физиологи это действительно подтверждают.

Высокий ФС

Сфера использования - художественная литература (в числе субсфер театр и эстрада). Формы речи - письменная, печатная, устная. Разновидности - монологическая, реже - диалогическая.

Языковые признаки.

а) Фонетические

Некоторые черты высокопоэтической орфоэпии, выделенные М.В. Ломоносовым, для нас неактуальны, как, например, фрикативное Г (впрочем, сам Ломоносов положил начало утрате различию между фрикативным и взрывным Г, так как в отличие от В.К. Тредиаковского, не считал, что для первого требуется особая буква: "Скажите, где быть га и где стоять глаголю?" спрашивает он в одном стихотворении, которое начинается такими словами:

Бугристы берега, благоприятны влаги,

О горы с гроздами, где греет юг ягнят,

О грады, где торга, где мозгокружны браги

И деньги, и гостей, и годы их губят

подчеркнуто [г]) (см.: Успенский 1994).

Культурный чтец, вероятно, не должен произносить мягко заднеязычные в прилагательных. Во всяком случае, он однозначно неправ, когда говорит: "ныне диК'ий тунгус" или "белеет парус одиноК'ий", потому что нарушается рифма - соответственно: "великой" и "далекой" (тем более что у Пушкина написано: "дикой", а у Лермонтова - "одинокой").

Конечно, в глагольных формах конечное -СЬ следует произносить твердо, что особенно проявляется в позиции рифмы - например, у М.И. Цветаевой:

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала - тоже!

Прохожий, остановись!

Яркой приметой высокого стиля считаются старославянские фонетические черты: неполногласие, начальные РА- и ЛА-, начальные А-, Ю-, Е-, соответствующие русским Я-, У-, О-; отсутствие III лабиализации (напр., "версты" вместо "вёрсты"); Щ и ЖД, соответствующие Ч и Ж в русском языке в "Пророке" Пушкина:

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился (...)

И он мне грудь рассек мечом (...)

Восстань, пророк, и виждь, и внемли.

Обратим внимание на некоторые детали. Во-первых, в словах "жажда" и "мрачная" подчеркнутые элементы - старославянского происхождения, но не они определяют принадлежность данных слов к высокому стилю, т.к. в СРЛЯ нет русских соответствий ("жажа" и "морочная"). Любой элемент может считаться стилистически отмеченным только тогда, когда у него есть нейтральная пара. Во-вторых, в слове "рассек" нет III лабиализации, но относительность этого приема проявляется на фоне следующего же слова, в котором она происходит: "мечом".

Если нормой СРЛЯ стал старославянский вариант, то соответствовавший ему русский, вышедший из употребления, воспринимается как поэтический элемент - чаще народно-поэтический:

Я - Гойя!

Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое.

Я - Горе.

Я - Голос

войны городов головни на снегу сорок первого года.

Я - голод.

А. А. Вознесенский. Гойя

На фоне общеупотребительных полногласий (воронок, голос, городов головни, голод) достигается стилистический эффект ненормативного полногласия в слове "ворог".

б) Лексические.

В данном стиле используются книжные слова, нередко архаичные: лик, взор, дева, алкать, вкушать, ристалище, денница, лепота, юдоль и т. п.

Метафоры и другие средства переноса значения употребляются очень широко.

Фразеологизмы в целом менее характерны для высокого ФС, нежели для публицистического, и это понятно: художественная литература скорее создает крылатые выражения, чем использует готовые: "Любви все возрасты покорны", "А судьи кто?", "Без руля и без ветрил" и др. Когда высокая поэзия приближается к публицистике, чужие афоризмы входят в нее естественно, органично - например:

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Все это видите ль, слова, слова, слова.

Иные, лучшие, мне дороги права:

Иная, лучшая, потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа

Не все ли нам равно? Бог с ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь одному

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи.

А.С. Пушкин. Из Пиндемонти

(высокий ФС представлен здесь не в чистом виде, но в данном случае это несущественно).

Зато в собственно поэтических текстах чужие афоризмы не столько воспроизводятся, сколько обыгрываются:

– На дне она, где ил

И водоросли ... Спать в них

Ушла, - но сна и там нет!

– Но я ее любил,

Как сорок тысяч братьев

Любить не могут!

– Гамлет!

На дне она, где ил:

Ил!.. И последний венчик

Всплыл на приречных бревнах...