Русская весна

Она взяла Соню за локоть и кивнула на дверь.

– Я вернусь завтра, – сказала Соня, посылая Джерри воздушный поцелуй.

– Боюсь, до завтра мне не улизнуть, – ответил он с улыбкой и подмигнул. У Сони отлегло от сердца.

– Ненадолго, Джерри, – сказала она. – Скоро поедем домой.

В коридоре Элен Кордрей воскликнула:

– Боже мой, какая умница! И сколько выдержки! Простите старуху за глупые слова, но я в него влюбилась. Завидую вам. Как вы позволили себе упустить такого мужчину?

– Я сама с ним развелась, – призналась Соня.

– Невероятно! Бога ради, почему?

– Сама не понимаю, – призналась Соня.

– Но вы по-прежнему его любите, разве не так?

– Похоже, что так, – нежно сказала Соня. – Именно так.

Бесстрашный украинец посрамляет Москву

Вадим Кронько, кандидат на пост президента Украины, высмеял угрозу советского президента Константина Горченко включить украинскую национальную милицию в состав Красной Армии, чтобы сорвать отделение Украины от Советского Союза, которое Кронько планирует сразу после победы на выборах.

«Хотел бы я поглядеть, как Горченко заставит украинских солдат, патриотов, подчиниться русским, – заявил Кронько на пресс-конференции в Киеве. – Неужели он воображает, что наши мальчики выступят против нас? Оба последних опроса, проведенных институтом Гэллапа, показывают, что в украинской национальной милиции четверо из пяти – сторонники независимости».

«Нью-Йорк пост»

Это было немыслимо – сорок минут они ползли по рулежке в очереди на взлет... Наконец вышли на взлетную полосу и получили «добро» на старт с вышки «Нариты». Франя дала обороты турбинам, бортинженер жестом показал, что все в порядке, она кивнула второму пилоту, отпустила тормоза, и «Конкордски» начал разгон. На скорости в триста километров Франя взяла штурвал на себя, и самолет взмыл в воздух. Аэрофлотовский рейс Токио – Париж начался с опозданием на пятьдесят одну минуту, и это при том, что сам перелет занимал всего девяносто минут.

Она включила микрофон.

– Говорит командир Гагарина. Аэрофлот приносит извинения за задержку вылета, вызванную исключительно перегруженностью аэропорта. Так как мы ходим по баллистической траектории с максимальной суборбитальной скоростью, мы, к сожалению, не нагоним упущенное время. Полет продлится девяносто минут; всего вдвое больше времени, которое мы ожидали разрешения на вылет. Желаем приятного путешествия.

Буланин, второй пилот, рассмеялся:

– Не совсем по инструкции, а?

– В следующий раз скажу это на частотах диспетчеров, – раздраженно ответила Франя. – Пусть балбесы знают, что мы о них думаем!

Когда скорость перевалила за шестьсот километров в час, Франя включила основной двигатель, вырубила разгонные и ощутила приятный удар – перегрузка в два и семь десятых «же» вдавила ее в мягкое кресло. Водородный реактивный двигатель, пожирая атмосферный кислород, стремительно переводил «Конкордски» на сверхзвуковую скорость.

Как ни досадно, весь полет, почти до самого аэропорта де Голль, не надо было и притрагиваться к ручному управлению. Франя включила программу полета до Парижа, и компьютер взялся за дело. Угол подъема заметно снизился, небо за небольшим лобовым стеклом из темно-голубого с розовым быстро превращалось в насыщенно-черное. Поднялись до ста тридцати километров, заблистали звезды, атмосферного кислорода уже не хватало для сгорания топлива, – возникла небольшая вибрация, за ней – рывок: двигатель перешел на собственные запасы окислителя.

Еще через пять минут он отключился. Самолет бесшумно скользил, невесомый, к вершине баллистической параболы. Франя ослабила ремни и позволила себе повисеть над креслом. До входа в атмосферу – целых полчаса – делать было нечего, только держать в поле зрения приборы и любоваться через окно квадратом звездного неба.

У пилота «Конкордски» работа не из самых увлекательных. Сначала короткими пробежками добираешься до взлетной полосы, потом взлетаешь, переходишь на сверхзвуковую, включаешь автопилот, ждешь, перед посадкой принимаешь управление, крутишься над аэродромом, пока не подойдет твоя очередь, приземляешься...

Где, скажите на милость, летная романтика? Даже работа в космограде «Сагдеев» – и та интереснее: какое упоительное чувство охватывало ее в открытом космосе, чувство власти над огромными махинами, которые ты можешь перемещать в невесомости...

Фране становилось грустно, когда она вспомнила, что летать в космоград ей разрешат не раньше чем через два года, и еще столько же, прежде чем появится шанс ходить в Спейсвилль. О полетах на Марс или хотя бы на Луну пока можно только мечтать. Тем не менее Франя редко жалела, что нанялась извозчиком в Аэрофлот. В самих рейсах не было ничего достойного внимания, но после посадки начиналась жизнь. Четыре дня полетов, три – на земле. Полтора часа – и ты на другом континенте. Два-три прыжка в день, причем через диспетчера всегда можно поменяться с кем-нибудь рейсами и три свободных дня провести где захочешь. Париж! Рим! Токио! Сидней! Лондон! Ленинград! Киев! Мюнхен! Амстердам! Вена!

Из всего огромного космоса видишь только клочок звездного неба, зато мир поглядишь вдоволь. Пусть на Марс и Титан летают другие, зато пилот «Конкордски» – гражданин мира. Временные пояса, дни недели – все это как бы не существует.

И еще у нее есть Иван. Их отношения тоже особые – два пилота «Конкордски», этим все сказано.

Как только Франя узнала, что ей предстоит обосноваться в Москве, она решила найти квартиру на Арбате. Шумная и беспутная жизнь в этом районе, месте встреч и ночных гульбищ, была теперь введена в рамки приличия. И все же Арбат оставался сердцем веселой Москвы, он обещал с лихвой возместить лишения, которые она перенесла в студенческие годы. Но, увы, слишком многие москвичи хотели того же, и у них хватало средств на чудовищную квартплату – обременительную даже для пилота Аэрофлота.

Через информационную службу клуба «Конкордски» Франя стала подыскивать компаньонку, чтобы снять квартиру на двоих, и, конечно, не ожидала, что объявится мужчина. Иван Федорович Ерцин оказался обаятельным красавцем и практичным человеком. Он сказал, что даже двум пилотам будет по карману только квартира с одной спальней и что приятнее разделить эту спальню с человеком другого пола, – и вскоре доказал, насколько он прав.

Они договорились, что в квартире каждый из них будет полным хозяином; им не часто придется быть здесь вместе. Они сняли квартиру в квартале от Арбата и начали новую жизнь. Бывшей космической обезьяне это не казалось развратом, что бы ни говорили на сей счет в матушке-России.

Когда они отсутствовали, информационная служба предлагала квартиру другим пилотам. Когда Франя или Иван возвращались, квартира принадлежала им. Вне Москвы, по обоюдному согласию, они жили собственной жизнью.

...«Конкордски» миновал высшую точку траектории, компьютер повернул его носом к земле, и над рамкой лобового стекла показалась полоска горизонта. Франя пристегнулась и приготовилась к входу в атмосферу. К земной силе тяжести и к земным тяготам. Обычно она радовалась концу полета, с удовольствием бралась за рукоятку управления, ожидала встречи с новым городом за тридевять земель от Москвы. На этот раз все было иначе. Они прибывали в Париж, и при мысли о предстоящем ей становилось скверно.

...Когда случилось несчастье, она летела из Лиссабона в Мельбурн, а когда мать пыталась дозвониться до нее, она вела самолет во Владивосток. Сообщение настигло ее только в Пекине, из Сингапура она сумела поговорить с матерью по телефону, но ее ждал рейс в Тель-Авив, и было поздно менять его на парижский.

В Тель-Авиве ей стоило немалой нервотрепки подобрать вариант обмена, чтобы попасть в Париж в начале следующей четырехдневки. Вместо Вены она полетела в Киев, оттуда в Лондон, а затем – в Барселону, там устроила себе рейс на Токио, три дня провела на земле и только тогда вылетела в Париж.