Русская война 1854. Книга третья

— Вы не из России, — сделал я не очень вежливый вывод.

— Почему вы так решили? — вторая девушка, со своим с тонким острым носом похожая на хищного коршуна, разом подобралась. — Что-то не так с нашим произношением?

— Нет, ваш русский очень хорош… — я поднял брови, как бы намекая, что тут не хватает имени.

— Цицелия Августа, принцесса Баденская. Мы должны через пару лет сыграть свадьбу с Михаилом Николаевичем, — девушка бросила на меня быстрый взгляд, ожидая реакции.

А я вспоминал, что слышал о ней. Действительно жена Михаила — легко отказалась от столичной жизни и провела с ним почти двадцать лет на Кавказе, помогая воплощать в жизнь реформы Александра II. Авторитарная мадам, которая, по слухам, словила сердечный приступ от того, что сын женился без материнского благословения. Но верная… Во всех смыслах этого слова.

— Очень приятно, — я кивнул Цицелии Августе и посмотрел на ее спутницу. — Вы, я так понимаю, тоже не просто Александра?

— Фредерика Вильгельмина, дочь герцога Ольденбургского, — кивнула девушка. — Будущая невеста великого князя Николая.

Вот тебе и встретил случайных барышень в Петербурге. Причем, если Ольденбургские — все, что о них знал — и так жили в Санкт-Петербурге, то принцесса Баденская не должна была еще тут появляться. Очень хотелось спросить, но я сначала решил ответить на вопрос, с которого все началось.

— Вы спросили, почему я решил, что вы не из России, — начал я. — Так тут все просто. Это китайцы боятся перемен, и это их вековая мудрость. У нас же… Как в 1829 году написал один сотрудник МИДа, Федор Тютчев…

Я продекламировал вторую строфу «Цицерона», когда-то еще в будущем запавшую в память.

Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был — И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил!

— Какая интересная трактовка, — Цицелия еле слышно рассмеялась. — Пусть вокруг ужасы, но мы действительно можем наблюдать их из первых рядов. Что это, как не честь? И ведь… — она посмотрела на Александру. — Меня же сначала никуда не хотели отправлять, но, когда пришли новости об успехах России в Крыму, отец решил поспешить, чтобы не упустить выгодную партию. Отправил в партер.

Девушка улыбнулась, а я задумался: а приезжала ли Цицелия так же в нашей истории [17] ? И если нет, получается, мы сейчас встретились по моей заслуге. В груди стало тепло, и я неожиданно впервые смог посмотреть на Александру и Цицелию не как на благородных дам из прошлого, матерей, бабушек и прабабушек, чья история закончилась когда-то далеко до меня. А как на двух молодых девушек, которым нет еще и восемнадцати.

17

Нет, не приезжала.

Посмотрел… И дальше наша беседа стала не испытанием, а развлечением. Я рассказывал всевозможные смешные случаи из обороны Севастополя, а Цицелия с Александрой пытались сохранить серьезное выражение лиц. Возможно, не стоило приукрашивать войну, но и превращать ее в череду одной боли и крови тоже было бы неправдой. Тем более с трагической частью еще справится капитан Толстой, а я ведь видел и другую ее часть. Радость победы, смех у костра вечером после тяжелого дня, бодрость, когда даже в пять утра есть силы, чтобы свернуть целый мир.

— А как земля выглядит с неба? А нам можно будет когда-нибудь полетать? — впереди уже показалась громада Зимнего, когда новые вопросы девушки задали каким-то новым тоном. Словно не сомневались, что услышат «нет», но все еще отказывались в это верить.

— Если получится… Нет, когда мы доведем дело до конца, то каждый житель империи сможет побывать в небе, — я дал обещание. И себе, и эти девушкам.

А меня тем временем заметили и бежали встречать. Целый гвардейский полковник — эти погоны я узнал, а рядом с ним было что-то новенькое. Черный длинный мундир, похожий на пальто, и спереди золотые полоски. Тут моя местная память все же проснулась и подсказала, что это камер-юнкер. Придворный чин, причем пятого класса — то есть выше меня и того же полковника.

— Капитан Щербачев! Где же вы пропадали? Владимир Гаврилович как передал, что вы пропали, так все с ног сбились, вас искали, — камер-юнкер, несмотря на высокое звание, оказался самым обычным молодым человеком.

Он поблагодарил Александру с Цицелией, что нашли меня. Отправил полковника передать информацию военным, чтобы перестали искать пропажу в море, а потом без лишнего официоза принялся вводить меня в курс дел относительно моей персоны. Так, военный губернатор Игнатьев приказал выделить мне все необходимые ресурсы для подготовки «Севастополя» к обратному полету. Великие князья по планам еще несколько дней проведут рядом с Александрой Федоровной, но благо лихорадка на этот раз отступила довольно быстро, и уже скоро мы сможем возвращаться. Я же на время ожидания мог проживать в выделенных мне апартаментах доходного дома Юсуповых за счет казны.

Судя по тону, которым все это было сказано: то, что за меня платят — это честь; то, что не оставили во дворце — напоминание о месте.

— А будет ли возможность встретиться с Николаем Павловичем? — спросил я. Если получится, то это могло бы решить на корню многие из моих проблем.

— Если его императорское величество решит вас принять, вам сообщат, — дипломатично ответил мой спутник.

— А могу ли я поговорить с Николаем и Михаилом?

— Им передадут, где вы остановились. Если великие князья захотят, то, конечно, вас посетят.

И вот я, наконец, ощутил настоящий столичный климат, где обычный капитан, что бы он ни изобрел, ничего не стоит. Захотелось опустить руки, но я только скрипнул зубами. Если я английским пулям и французским штыкам не дался, то и тут от меня избавиться будет не так просто. Впрочем, биться лбом о стену я не стал.

Заселившись и сполоснувшись с дороги, я нашел Лесовского. Лейтенант тоже казался потерянным в столице, но, получив четкие указания, а также внушительный чек в дополнение к неопределенным обещаниям губернатора, сразу стал увереннее. Теперь я не сомневался, что все необходимые закупки будут сделаны. А заодно разнесены и все привезенные нами посылки. Кроме пары из них… Я провел рукой по нагрудному карману, где лежали письма Меншикова и Корнилова. С их помощью я рассчитывал уже сегодня попасть в Адмиралтейство.

Вечерело. Дом, где я остановился, стоял практически на Невском, так что тут было еще светло. Вообще, Петербург 19 века в этом плане был интересно устроен. В центре — почти двести газовых фонарей, дававших яркий свет. Чуть ближе к окраинам ставили новомодные спиртовые лампы — они были дешевле газовых и при этом ярче масляных. Собственно, дальше шли масляные фонари, кажется, поставленные еще при Петре, а потом… Темнота, дикая и кромешная, где, казалось, еще бродили болотные духи, недовольные, что какие-то люди так нагло взяли и украли их вечную вотчину.

Я отвел взгляд от темных кварталов и повернулся к свету. Шпили Адмиралтейства были видны с любой центральной улицы, и я уверенно двинулся в нужную сторону. Парусные корабли там прекратили строить уже с 1844 года. Теперь же под шпилем располагались Морское министерство и Главный морской штаб. Что характерно, на текущий момент начальником обоих учреждений числился Александр Сергеевич Меншиков, и поэтому у меня были большие надежды, что его репутации хватит хотя бы на то, чтобы меня не прогнали.