Русская война 1854. Книга третья

Связь и двигатели — я предложил самое ценное, что только может быть на войне. Казалось бы, теперь даже Константин не сможет сказать мне «нет», но…

— Так вы по торговым делам, — великий князь махнул рукой, показывая, что полностью потерял ко мне интерес. — Тогда подайте прошение на мое имя, и мы рассмотрим ваше предложение уже в рабочем порядке.

И, больше ничего не говоря, Константин двинулся к выходу. Вроде бы и трудяга — задержался на работе чуть ли не дольше всех, но какой самодур! Путилов, поспешив вслед за великим князем, в последний момент обернулся и развел руками. Стало понятно, что его самого мое предложение заинтересовало, но идти против Константина Николаевича будущий промышленник даже пытаться не будет.

И очень многие теперь последуют этому примеру. Те же знакомые Меншикова и Корнилова разом стали бесполезны. Можно было бы заглянуть к Константину Ивановичу Константинову, главному по ракетам и моему формальному покровителю… Вот только и он, даже если поверит в меня, вряд ли сможет переломить влияние великого князя. И что теперь?

— Вас проводить? — встретивший меня молодой офицер тоже уловил, куда дуют ветры, и предлагал мне покинуть Адмиралтейство.

— Будьте добры. И вызовите экипаж, — решил я.

Раз уж все сложилось именно так, то хотя бы блуждать по Санкт-Петербургу я больше не буду. Офицер скривился, но выполнил мою просьбу: послал кого-то, и через пару минут меня уже ждала открытая повозка с сидящим на облучке огромным бородатым мужиком. Шапка, напяленная как будто до самой шеи, широченная шуба — это даже выглядело жарко.

— Куда, ваше благородие? — ямщик щелкнул кнутом, предупреждая случайных прохожих, что мы сейчас отправляемся. Кстати, еще одна непривычная для меня деталь времени: широченные дороги, по которым одновременно идут люди и едут повозки. Странно, но в то же время прогуливающиеся группы и парочки не кажутся случайными гостями на празднике жизни, которым только и остается, что жаться к узким полоскам пешеходных дорожек.

— Ваше благородие, куда? — напомнил о себе ямщик.

— Дворцовая набережная. Давай к Александровской колонне, — решил я.

Извозчик кивнул — значит, с названиями я не ошибся. А то ведь, помню, было время, когда Дворцовая называлась Миллионной, но сейчас это время уже прошло. Ну, а названия «Девятого января» в честь революции 1905 года, надеюсь, и не будет.

В лицо бил ветер и летел снег. Столица словно пыталась отговорить меня от нового сумасбродного решения. Но я же русский офицер, кому как не мне положено быть храбрым и раздавать пинки здравому смыслу? Добравшись до места, я внимательно огляделся, чтобы запомнить, как тут все выглядит вживую. Потом прошелся до своего дома — поел, согрелся, даже успел немного поспать. А в пять утра, чтобы точно не опоздать, отправился обратно.

Думал, будет слишком рано, но нет. В итоге, когда я пробился сквозь засыпанные снегом улицы, у набережной уже гуляла одинокая фигура с крупным черно-белым пуделем. Что ж, слухи из будущего оказались правдивы: император всероссийский действительно вставал рано и любил с утра размять ноги. Теперь только бы он тоже не оказался в числе тех, кто по какой-то причине сразу меня недолюбливает…

Выдохнув несколько раз, чтобы набраться храбрости, я решительно двинулся вперед.

Глава 16

Как выглядел русский царь зимой 1854 года? Уставшим. В будущем иногда писали, что это из-за войны, но на самом деле эта усталость выглядела старой. Казалось, она успела впитаться так глубоко, что стала частью Николая.

— Ваше императорское величество, — я подошел и поклонился царю. — Казак…

Легкий поклон достался и пуделю императора. Хотя, на мой взгляд, по породе эта собака больше походила на дворнягу. Заросшую, преданную, но не очень породистую. Но раз царь сказал пудель, значит, пудель.

— Капитан Щербачев, — Николай неожиданно сумел меня опознать. — А я ждал вас только вечером.

— Ждали? — я окончательно растерялся.

— Хотел лично пообщаться с одним из героев Севастополя и послушать мнение простого офицера о событиях войны. Как показали ваши интервью, складно рассказывать вы умеете.

Я только рассеянно кивнул. Надо же… Я тут всеми правдами и неправдами пробиваюсь к царю, а всего-то и нужно было подождать официального вызова. И ведь Меншиков же рассказывал, что Николай может поговорить и с простым солдатом, если хочет в чем-то разобраться. А события в Крыму его точно интересовали.

— Простите, — я поклонился. — Не ожидал и поэтому вот так бесцеремонно решился к вам подойти.

— Хотели просить о милости? — в голосе царя появилось недовольство.

— Хотел попросить у вас разрешения подготовить новое оружие и показать его силу нашим врагам. Чтобы не забывали, на что мы способны.

— И как вы планировали убедить меня выслушать вас? — Николаю пока была интересна беседа. Но как же не хочется сейчас признаваться…

— Я слышал, что вы тренируетесь со штыком, — выдохнул я. — А я со своими штурмовиками часто ходил с ним в атаку, вот и хотел предложить вам на спор сразиться. Что победит: теория и тренировки или же практика с поля боя [19] .

19

Николай действительно придумал даже свою систему упражнений с ружьем и в целом уважал штык как оружие. Так что, как нам показалось, необычное предложение и любимое дело могли на самом деле его заинтересовать.

— Это необычно, — в глазах царя мелькнул огонек. — За мной…

Мне ничего не оставалось, как последовать за императором всероссийским. Мы прошли в Зимний мимо вскинувшейся охраны, пересекли несколько украшенных золотом залов и неожиданно остановились. На мой взгляд комната перед нами больше бы подошла для балов, но именно ее царь выбрал для своих спортивных занятий.

— Принесите нам два ружья со штыками, — Николай отдал приказ словно в воздух, но этого хватило, чтобы из-за двери показался склонившийся в почтительном поклоне гоф-фурьер [20] .

20

Дворцовое звание, примерно капитан по военной иерархии.

Обалдеть! И что я натворил? Царю же сейчас почти шестьдесят, и пусть он прилично выглядит, да и, в целом, в хорошей форме, но возраст — это возраст.

— И две кирасы! — со вздохом добавил я. — А еще молоток и тиски!

— Принести, — добавил Николай, а потом повернулся ко мне, предлагая объясниться.

— Если уж мы взаправду будем сражаться на штыках, то надо делать все по-настоящему. Если бить, то бить. Не сдерживаясь, как в бою. А получать раны ни мне, ни тем более вам никак нельзя. Для этого кирасы. А молот — руки у вас сильные, — я смерил царя взглядом. — Если ударите со всей мощи, то острый штык и кирасу пробьет. Так что согнем его для верности.

— Словно в детство вернулся, — неожиданно сказал Николай. — Ты, наверно, не знаешь, но у меня было свое потешное войско. С деревянными штыками и даже пушками.

— А я знаю. И даже по этому образу и подобию оборудовал тренировочный полигон для своих штурмовиков…

И я рассказал царю, как мы в первые недели осады заковывали солдат в сталь, обстреливали друг друга и ходили в штыковую, учась не маршировать, а брать позиции.

— На войне ведь как. Выжил в бою, и достаточно, — я так разговорился, что даже забыл, где и с кем нахожусь. — А в шуточном бою все по-другому. Выжил — так все выживают. А вот проиграл или выиграл — это уже как повезет. И начинаешь думать. Как напасть так, чтобы враг не смог тебя остановить. Или как защититься, чтобы до тебя не добрались. Командиры учатся включать голову. Солдаты тоже: когда бить самому, когда поддержать товарища, когда можно отступить, а когда нужно плевать на страх и идти до конца, потому что только так есть хоть какой-то шанс выжить и победить.