Русская война 1854. Книга третья

— И когда же бывают такие ситуации?

— А когда тебя накрывает артиллерий во время перехода. Побежишь — так врагу все равно, в лицо тебе стрелять или в спину. Времени будет достаточно, чтобы всех перебить. А если пойти в атаку, то этого времени разом станет очень мало. Кто-то нервничать начнет, у кого-то рука дрогнет в самый неподходящий момент, и все… Выжившие доберутся до позиции стрелков, и тогда их, словно выходцев из самого ада, уже ничто не остановит.

— Что ж, капитан, теперь покажи, чего твои слова стоят на деле, — Николай повернулся к вернувшемуся слуге.

Впрочем, какое-то время нам еще пришлось потратить на подготовку — затупить штыки, подогнать кирасы. У меня до последнего была надежда, что кто-то заглянет и остановит нас, но не повезло. Что ж, отступать я тоже не собирался.

* * *

Николай Павлович Романов с самого утра пребывал в хорошем настроении. Наверно, с самого 49-го года, когда умер Михаил [21] , он не позволял себе так веселиться. И непонятно было, что тому причиной.

В любой другой день царь бы уже отправил капитана получить с десяток ударов палками за нарушение всех возможных правил приличия, но… Этот протеже Меншикова вроде бы и постоянно балансировал на грани, но не переступал ее. А еще он не пытался выделиться этим фрондерством, как некоторые молодые баловни — нет, его слова и движения были естественными. И Николай с интересом ждал продолжения.

21

Имеется в виду младший брат Николая. Они были очень близки, и эта потеря сильно надломила царя.

К нему уже дважды заглядывал секретарь, а есаул лейб-гвардии Кавказско-Горского полуэскадрона даже порывался броситься на чужака с оружием, но одного вида государя было достаточно, чтобы даже слуги и дикие горцы помнили свое место. Тем временем капитан закончил подготовку тренировочных штыков, они помогли друг другу затянуть кирасы, а потом обговорили правила.

Расход в разные края зала, а потом сшибка как на поле боя. Николай почувствовал, как сердце начинает биться быстрее. Еще в 1814 году, когда он смотрел на идущие по Парижу геройские полки, он смирился, что никто не сможет так же рисковать своей жизнью. Каждый человек в этом мире должен был находиться на своем месте. Чиновники — писать законы, воины — сражаться, царь — править. Но сегодня на пару часов это незыблемое правило перестало действовать.

— На счет три! — заорал капитан, а потом без всякой паузы добавил. — Три!

Николай злобно прищурился, но не стал ничего говорить, неспешно двинувшись навстречу бегущему на него Щербачеву. Он уже успел оценить скорость его движения, реакции — ничего особенного. Возможно, против обычных солдат врага одного натиска и могло хватить, но не против него.

Уверенным ударом Николай отвел чужой штык в сторону — слишком легко — и приготовился нанести удар. Как тысячи раз делал на тренировках. И в этот самый момент капитан, который и не думал колоть, врезался в него плечом. С ног не сбил! Николаю хватило роста, силы и реакции, чтобы удержаться, отступив всего на пару шагов. Но опять! Щербачев и не пытался его на самом деле сбить: увидев, что царь раскрылся, капитан тут же нанес удар.

Кираса аж хрустнула от вложенной в замах силы. Стало понятно, что сдерживаться Щербачев не собирался. Как и все время до этого: он говорил, что думал, и делал, что говорил.

— Еще раз! — душа царя требовала реванша.

— Нет! — капитан упрямо сложил руки на груди.

— Смеешь спорить?

— Пока не поменяете кирасу, с места не сдвинусь, — Щербачев выдержал тяжелый царский взгляд. — У нас с началом полетов безопасность всегда на первом месте. А то погорячишься, и все — труп. А жизнь каждого пилота столько пользы может принести России, что рисковать ей без причины он не имеет никакого права. А уж царь… Ваша польза — в миллион раз больше. И случайная травма может стоить стране таких бед, допустить которые мы просто не должны.

Николай дослушал капитана и понял, что гнев начал отступать. Не любил он отказываться от уже принятых решений, но ведь сегодня день, когда можно немного больше, чем обычно?

— Что ж, пожалуй, я соглашусь, — Николай отбросил ружье со штыком. — Тогда нам подготовят новое оружие, а я пока приглашу вас к себе. Думаю, еще полчаса я смогу выделить на разговор. Хватит вам этого времени, чтобы рассказать все, что вы хотели мне предложить?

Капитан кивнул, и Николай развернулся, направившись в малый кабинет.

* * *

Царь, с одной стороны, оказался таким, каким я его и представлял. Упрямый — по взгляду видно, что убить хочет, когда с ним спорят. А вот чего не ожидал… Он был очень сильным: вроде бы только вскользь по штыку треснул, а рука чуть не отсохла. Хорошо, что ефрейторы в свое время научили меня в первый удар вкладывать не только сталь, но и корпус.

Еще я заранее знал, что Николай всегда много работал. Но вот то, что при этом он мог совсем не обращать внимание на внешний лоск, уже было новым. Тем, что открылось, едва я оказался в его малом кабинете.

Все очень просто, никакой показушности. А картины… На них можно было увидеть эпизоды самых разных сражений, и это повышало мои шансы. Для Николая война — это не что-то чрезвычайное, а часть жизни, от которой он и не думал сбегать, а занимался наравне со всем остальным.

— Можно пару вопросов, прежде чем я озвучу свое предложение? — начал я, когда Николай опустился в свое кресло.

— Хочешь самого царя допросить? Недаром граф Орлов с Дубельтом о тебе так хорошо отзываются, — Николай вроде бы и пошутил, но его глаза недобро блеснули. И вот опять: с ним каждую минуту словно по лезвию ножа ходишь.

— Не допросить, — я покачал головой. — Хочу убедиться, что правильно понимаю ситуацию и не предложу вредную глупость. А заодно, если вы будете знать, чего я хочу добиться своими предложениями, возможно, уже сами найдете лучшее применение этой идее.

— Продолжай, — Николай снова успокоился и, кажется, даже улыбнулся. Ну, была ни была!

— Чего хочет и боится Австрия? — начал я.

— Что? — такого Николай точно не ожидал. Ни перехода, ни формулировки. И я бы рад помягче, но не умею.

— Ну… Англия и Франция наши враги — с ними все понятно. Но исход войны будут решать в том числе и нейтральные пока страны. Поэтому я и начал с Австрии. Потом такой же вопрос будет про Пруссию, Грецию и Швецию.

— А почему упускаешь из виду Итальянские королевства?

— К ним слишком близко Франция и Австрия. Поэтому бояться и слушать на Апеннинском полуострове будут именно их.

— Пусть так, — царь помолчал пару минут, но потом все же ответил.

Причем рассказал он гораздо больше, чем я мог бы рассчитывать. Еще и с такими деталями, о которых я сам даже не думал. Для начала Николай напомнил про Священный союз, про мир в Европе, который тот хранил почти половину века. Потом начал набрасывать портреты тех, кто сейчас определял политику Австро-Венгрии. Франц-Иосиф — нынешний император, которому всего 24 года. После восстания 1848-го он стал осторожнее, но порой все же слишком спешил. Клеменс фон Меттерних, 38 лет удерживавшийся на должности министра иностранных дел, сейчас в отставке, но все равно его нельзя было списывать со счетов…

— Это хитрый лис. Никогда не забуду, как 1841-м он, чтобы не допустить нашего усиления, не дал начаться войне между Англией и Францией. Но Клеменс всегда думал прежде всего об Австрии. И я ценил его за это, — Николай на мгновение задумался. — Жаль, но Венгерское восстание стоило ему должности. Старые соратники отказались от него, и он ушел в отставку, поддавшись старческому тщеславию. Возможно, его желание увидеть, как без него все развалится, еще однажды сбудется.

— И он сейчас вообще не ведет никаких дел? — спросил я.