Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава
Шрифт:
Поход 969 г. в Хазарию преследовал, по-видимому, чисто политические цели. Мы видели, что с конца 30-х гг. X в. Русь неустанно старалась расширить свое влияние в Северном Причерноморье, для того чтобы: 1) навязать Византии военно-стратегическое партнерство в этом регионе и 2) повысить международный статус Русской земли и киевских князей. Первая задача была решена князем Игорем. По договору 944 г. Русская земля сделалась официальным союзником Византии на северных берегах Черного моря. Но притязания киевских правителей на высокие титулы наталкивались на консерватизм византийской политики. Несмотря на то что в первой половине X в. могущество Руси постоянно росло, а Хазария столь же неуклонно слабела, Византия по традиции ставила хазарского кагана выше великого русского князя. К дипломатическому документу, адресованному главе Хазарии, в императорской канцелярии привешивалась печать стоимостью в три золотых солида, тогда как «архонт» и «архонтисса Росии» получали от василевсов грамоты с печатью стоимостью в два золотых солида. Ольга собралась исправить эту историческую и политическую нелепость. Вероятно, замысел волжско-каспийского похода созрел у нее после падения Саркела, когда военная немощь каганата вдруг обнаружилась воочию. Разорение Итиля и Семендера явилось завершением длительного военного давления Русской земли
Русы не закрепились в Поволжье и в том же 969 г. вернулись в Киев [347] . Но бассейны Дона и Северского Донца во второй половине X в. стали активно заселяться славянами. Остатки прежнего населения Саркела были поглощены многочисленными славянскими переселенцами, и к началу XI в. Саркел превратился в русский город — Белую Вежу. Народы Поволжья, лишь краем задетые походом 969 г., как то буртасы и волжские булгары, довольно скоро оправились от причиненных им разрушений. Но для Хазарского каганата русский удар оказался смертельным, и спустя три-четыре десятилетия это государственное образование окончательно исчезло с лица земли.
347
Это опровергает мнение М.И. Артамонова, что целью похода на Волгу было овладение территорией Хазарии и утверждение контроля над торговыми путями со странами Востока (см.: Артамонов М.И. История хазар. С. 427—429). Заметного оживления торговли Руси с Востоком после 969 г. по археологическим материалам не прослеживается.
Смерть Ольги
Повесть временных лет ничего не знает о русском походе 969 г. на Волгу. «Лето 6477» отмечено в ней только как год кончины княгини Ольги. Прогнав печенегов, «рече Святослав к матери своей и к боляром своим: „Не любо ми есть жити Кыеве, хощю жити Переяславьци в Дунае, яко то есть среда земли моей, яко ту вся благая сходяться: от Грек паволоки, злато, вина и овощеве разноличьнии, из Чех и из Угьр — серебро и комони, из Руси же — скора и воск и мед и челядь"». Ольга, которая в это время была смертельно больна, уговаривала его дождаться ее смерти: «погреб [похоронив] мя, иди куда хощеши». И «по трех днех умре Ольга. И плакася по ней сын ея и внуци ея и людье вси плачем великим. И несоша и погребоша ю [ее] на месте. И бе заповедала Ольга не творити тризны над собою. Бе бо имущи презвутер [священника], сей похорони блаженную Ольгу [по христианскому обряду]».
Согласно Иакову Мниху, княгиня умерла 11 июля.
Ольгино Житие добавляет, что тело княгини по смерти сохранялось нетленным и источало благоухание. Князь Владимир перенес честные мощи своей бабки в построенную им церковь Успения Пресвятой Богородицы (Десятинную) и положил у стены, в открытом каменном саркофаге. Верующие по своим молитвам получали возле Ольгиной гробницы исцеления от недугов. Особенно поражало людей следующее чудо. Над гробницей Ольги в церковной стене было сделано оконце, которое само приоткрывалось перед теми, кто приходил к чудотворным мощам с твердой верою, причем наиболее достойные могли видеть исходящее от них чудесное сияние; маловерные же не только не имели возможности взглянуть на мощи через окошко, но даже и в самом храме видели один гроб. Все эти подробности появились в позднейшей церковной традиции; Иакову Мниху и Повести временных лет они не известны. В 1635 г. киевский митрополит Петр Могила, расчистив развалины Десятинной церкви, провозгласил, что открыл останки Ольги. Но в XVIII в. Синод поставил под сомнение подлинность найденных мощей и, под давлением правительства, скрыл их в некоем тайном месте.
Исторический образ Ольги в памяти русских людей расслоился на двух, очень не похожих друг на друга женщин. В церковно-книжной традиции Ольга чтилась как «мудрейшая всех человек», «блаженная» (с 1547 г. — святая равноапостольная) княгиня, первая вошедшая в Царство Небесное «от Руси». Летописец заключил повесть о ней вдохновенным панегириком: «Си бысть предтекущи хрестияньстей земли, акы деньница пред солнцем и акы заря пред светом; си бо сияше, акы луна в нощи, тако и си в неверных человецех светяшеся, акы бисер в кале. Кальни бо беша грехом, неомовени крещением святым. Си бо омыся купелию святою, и совлечеся греховныя одежа ветхаго человека Адама и в новый Адам облечеся, еже есть Христос. Мы же рьцем к ней: радуйся, русьское познание к Богу, начаток примирения быхом. Си первое вниде в цесарьство небесное от Руси; сию бо хвалят русьстии сынове, акы начальницю, ибо по смерти моляше Бога за Русь».
В народной среде отношение к Ольгиной «мудрости» (в языческом ее понимании) колебалось между восхищением и страхом. Хитрость вождя, его умение говорить «клюками» были вообще чрезвычайно ценимыми свойствами [348] . Но если обладательницей их была женщина, то это пробуждало в мужчинах древний ужас перед демонической Лилит [349] , губительницей мужчин [350] . Победа Ольги над «древлянами» глубоко врезалась в народную память, где, однако же, княгиня-мстительница преобразилась в опасную ведунью, которая «перевела много князей» [351] , в том числе и самого Игоря. В этом качестве «мудрая» Ольга встала в ряд с другими «злыми женами» древнерусских былин [352] . Смешанное со страхом преклонение перед сверхъестественными способностями Ольги выразилось также в почитании природных и рукотворных Ольгиных «мест» и реликвий. Стоит отметить, что большинство таких памятников не имеет отношения к христианству Ольги, к церковному прославлению ее как святой равноапостольной княгини, будучи напрямую связано с языческой символикой, — например, сани (важный атрибут славянской похоронной обрядности), колодцы или камни (почитание славянами колодцев-«кладезей» и камней — неотъемлемая часть обличительной антиязыческой церковной литературы) и т. д. Похоже, что крещение Ольги и ее последующая канонизация почти не остановили на себе народного внимания, прошли как-то мимо него.
348
См.: Хрущев И.П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях: XI—XII столетия. Киев, 1878. С. 116.
349
Лилит — коварный, обольстительный
и жестокий женский демон в мифологии семитских народов Передней Азии.350
См.: Демин А.С. Художественные миры древнерусской литературы. М, 1993. С. 49—51.
351
Якушкин П.И. Путевые письма. С. 113—114.
352
В некоторых преданиях Овручского уезда Ольга, восстающая против мужа, носит имя Катерины (Коробка Н.И. Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче. С. 5). Катерина олицетворяет в былинах неверную жену.
Вокняжение Святослава в Киеве
Со смертью Ольги киевский стол освободился для Святослава. Вряд ли он присутствовал при кончине матери, как о том говорит Повесть временных лет. По отношению к Святославу сюжетная линия статьи о смерти Ольги является лишь продолжением «печенежской» статьи под 968 г. — как мы могли убедиться, вполне легендарной по своему происхождению. И в рассказе о пребывании князя в Киеве мы вновь видим следы смещения места и времени действия. Знаменитая фраза Святослава о достоинствах Переяславца, где «вся благая сходятся», не могла быть сказана в Киеве. А.С. Демин верно подметил, что в этом фрагменте летописи «Русь по отношению к земле Святослава представлена внешней, сопредельной страной, из которой блага текут в Переяславец, — наподобие Византии, Чехии, Венгрии. Из Руси в Переяславец поступает даже „челядь", которая в летописи упоминается только как объект внешних связей Руси (дары, трофеи и пр.). Такое отношение к Руси как загранице абсолютно необычно для русских персонажей летописи» [353] . Своими словами Святослав отделяет себя от Русской земли, с которой он намерен торговать, как с любой другой перечисленной державой [354] . Таким образом, весьма вероятно, что фраза «не любо ми есть жити Кыеве, хощю жити Переяславьци в Дунае» и т. д. была заимствована летописцем из утраченного дружинного предания о Святославе, где, однако, князь произносил ее, находясь не в Киеве, а в каком-то другом городе, может быть, в самом Переяславце.
353
Демин А.С. Повесть временных лет // Древнерусская литература: Восприятие Запада в XI—XIV вв. М., 1996. С. 112.
354
См.: Королев А.С. История междукняжеских отношений на Руси. С. 224.
По сообщению Скилицы, в 969 г. Святослав был далеко от Киева, так как русы «снова двинулись против Болгарии и совершили то же, что и в первый раз, и даже еще худшее». Впрочем, Скилица в данном случае просто повторяет свое собственное известие под 968 г. о первом походе русов в Болгарию (см. выше). Это снижает степень достоверности его слов, тем более что ни Лев Диакон, ни Повесть временных лет не пишут о вторичном походе Святослава на Дунай в 969 г. Но где бы ни находился князь в это время — в Болгарии или в «русской» Таврике, — несомненно, что он прибыл в Киев уже после кончины Ольги, где-то в конце лета — начале осени 969 г., вероятно будучи извещен об этом событии киевскими послами.
Вокняжение Святослава в Русской земле ознаменовалось прежде всего разрывом с Ольгиной политикой христианизации страны. Князь немедленно попытался вернуть «кыян» к языческой старине. Киевские христиане, по-видимому, не могли оказать организованного сопротивления, так как со смертью княгини остались без предводителя: Олег II умер еще раньше Ольги — по моравским известиям, в 967 г. Возврат к язычеству сопровождался актами насилия над христианами. Согласно Иоакимовской летописи, Святослав разрушил храм Святого Николая в Угорском. Подтверждением этого известия могут служить результаты раскопок в Киеве, в районе нынешней Владимирской улицы (на нечетной ее стороне), где было обнаружено языческое капище, построенное до 980 г. на месте снесенного христианского храма [355] . Археологи также отмечают, что в 70-х гг. X в. христианское кладбище на усадьбе Десятинной церкви прекращает свое функционирование, а находки предметов христианского культа, относящиеся к этому времени, происходят из северных районов Русской земли (преимущественно с территории Верхнего Поднепровья), где, видимо, искали прибежища от гонений киевские христиане [356] .
355
См.: Толочко П.П. Древний Киев. Киев, 1983. С. 42.
356
См.: Мусин А.Е. Меч и крест: новое религиозное сознание Древней Руси по данным археологии. С. 146.
Впрочем, несмотря на то, что христианская община Киева сократилась численно за счет беженцев и тех, кто вернулся к язычеству, Русская Церковь не была уничтожена полностью, и, как свидетельствует Иоакимовская летопись, Святослава в его последнем походе на греков сопровождало множество воинов-христиан и даже священники [357] . В исторической перспективе официальная реставрация язычества в Русской земле означала не победу над христианством, а всего лишь незначительное замедление поступательного хода истории. Благодаря Святославу «сумерки богов» сгустились над языческим пантеоном Русской земли с опозданием на двадцатилетие.
357
См.: Татищев В.Н. Собрание сочинений: В 8 т. Т. I. С. 111.
Распределение «столов»
Под 970 г. Повесть временных лет приводит известие о распределении Святославом «столов» между сыновьями: «Святослав посади Ярополка в Киеве, а Олега в Деревех». Обычай посажения княжьих сыновей по городским «столам» засвидетельствован примером самого Святослава, который в юности «сидел» в Немогарде. Поэтому в целом летописное сообщение заслуживает доверия, хотя и с той поправкой, что еще один сын Святослава, по всей видимости, получил в удел Тмуторокань, как это явствует из уже цитированного выше показания Кедрина о «Сфенге, брате Владимира», действовавшем в начале XI в. в районе восточного Крыма.