Русская жизнь. Захолустье (ноябрь 2007)

Поэтесса: А тебе не кажется, что наша Дама в сиреневом похожа на Раневскую? Смеется басом: хю-хю-хю, радуется собственным стихам, читает их довольным контральто: «Мы лучше как один умрем, и в рай нагрянем косяком»?

Поэт: А разве не хороши ее стихи «Поэты гонят самогон»?

Поэтесса: Хороши. А ты знаешь, на Каблуковских чтениях поэтесса Анна Кулакова проводила мастер-класс и до слез довела своих учеников, а сама двух слов толком срифмовать не может.

Поэт: А ты на Каблуковских чтениях заняла, кажется, тридцатое место? Чего же ты боишься?

Поэтесса: Я боюсь этого интернетовского свинства, этих бессмысленных отзывов, этого чрезмерного внимания, этой бессмысленной любви.

Поэт: Не понял?

Поэтесса: Я боюсь равнодушия.

Тверская горница

Владимир Анатольевич Адрианов, один из старейших членов поэтического объединения «Роса», смотрит на своих соклубниц с немалым скепсисом.

Владимир Анатольевич знает, что могут дать стихи: «Мой приход сюда, - говорит он, - связан с гибелью дочери. Жена-библиотекарь замкнулась - книги, телевизор, узкий круг подруг. А меня успела вытолкнуть сюда. Стихи помогают при любых обстоятельствах: в лагерях поэты выживали почти так же успешно, как „религиозники“, не считая, конечно, Мандельштама. Иногда мне кажется, что я не сам пишу, что мне помогают. Стихи вообще мне помогают».

Владимир Анатольевич поднимает важнейшую тему. Тему терапевтического воздействия «небольших» стихов и губительного действия - «больших».

Большие поэты чувствуют, что стихи, приходящие к ним, их же и разрушают: «Пробочка над крепким йодом, как ты быстро перетлела. Так же и душа незримо жжет и разрушает тело». А «обыденные» стихи, напротив, абсорбируют внутреннюю жизнь. Помогают, лечат, преобразуют жидкость несчастья в ласковый гель. «Маленькие стихи» и «большие стихи» коммуницируют друг с другом как лекарство и передоз.

Очевидно, механизмы поступления в свет «плохих» и «хороших» стихов - это два совершенно разных движения. Одно - здоровое, второе - нет. Плохие стихи полезны, хорошие вредны.

Поэтому никогда не победит прозрачная, гламурная, «светлая» поэтическая студия - ведь она априори предназначена для здоровых плохих стихов. А вот в теплой, старомодной, даже затхлой - еще можно на что-то надеяться.

Дмитрий Данилов Мэйн стрит

Тихая жизнь знаменитого поселка

Прямая, довольно длинная (километра два) улица. От пункта А (автостанция) до пункта Б (музей Ивана Сусанина). Главная и чуть ли не единственная улица поселка городского типа Сусанино Костромской области.

Есть, конечно, и другие улицы, отходящие в обе стороны от главной. Но они больше напоминают просто проходы и проезды между домами, чем улицы.

Тротуар (полоса утоптанной земли) - только с одной стороны главной улицы. С другой стороны тротуара нет, вдоль асфальтовой дороги лежат комья глины. Вообще, здесь много глины. Она валяется тут и там здоровенными комьями. Сейчас сильный мороз, и глина замерзла, а вот осенью и весной, наверное, грязь непролазная.

Главная улица по сторонам уставлена некоторым количеством жилых домов, учреждений и зданий неясного производственного назначения. Зданий выше трехэтажных я не заметил. Две церкви: одна поменьше, действующая, другая - большая, видно отовсюду, недействующая. В ней находится музей Ивана Сусанина. Трогательный стадиончик - кочковатое футбольное поле с остатками пожухлой травы, неровное, с заметным уклоном, деревянные скамейки по бокам, полуразрушенная деревянная раздевалка. На ограде стадиона висит таблица розыгрыша первенства Костромской области по футболу. Из таблицы следует, что команда «Сусанино» заняла в чемпионате второе место, лишь на несколько очков отстав от победителя - «Костромы».

Ни на одном доме нет таблички с названием главной улицы. Может быть, она вовсе никак не называется, просто Главная улица, Main Street, как в небольших американских городках.

Маленький, тихий, ультрапровинциальный райцентр. При этом Сусанино - поселок знаменитый. И не только уроженцем здешних мест Сусаниным, но еще шапками, грачами и, отчасти, сыром.

Сусанин Я прошел всю главную улицу и пришел к церкви, вернее, к музею Сусанина. У музея главная улица заканчивается, и вообще поселок заканчивается, дальше дороги нет. Дальше природа: леса, болота. Что в какой-то степени символично. Куда завел ты нас, Сусанин?

В музее, кроме смотрительницы и охранника, никого не было. Смотрительница сказала, что она не экскурсовод, но все же постарается что-нибудь рассказать. После чего провела высокопрофессиональную экскурсию по музею, бегло называя даты, имена, географические названия и исторические подробности. Видно было, что человек знает материал назубок. Если таковы смотрительницы, то каковы же тогда экскурсоводы?

Сказать, что музей Ивана Сусанина поражает воображение посетителя, было бы преувеличением. Довольно-таки обычный музей. Предметы старины, документы. Оружие, кольчуги. Боевые топорики. Это все, спрашиваю, аутентичное? XVII век? Да нет, что вы, какой там семнадцатый век. Новодел, конечно. Летописная книга о Смутном времени - муляж. Но есть и не новодел и не муляж. Сабля польского воина сусанинских времен - подлинная. Найдена при разборе какой-то печи. Одно из доказательств исторической достоверности подвига Сусанина.

Крестьянская одежда того времени - бедная, убогая. Жалованная грамота царя Михаила Феодоровича зятю Ивана Сусанина Богдану Сабинину и его потомкам на освобождение от податей. Судя по всему, копия. Фотографии потомков Сусанина (одна из ветвей рода прослеживается до сего дня). Свидетельства об аналогичных подвигах времен Гражданской и Великой Отечественной войн. Документы, имеющие отношение к опере Глинки «Жизнь за царя». Музыкальная шкатулка, воспроизводящая одну из мелодий оперы. Смотрительница завела шкатулку, и из нее полились звуки, не слишком ласкающие слух.

Отдельный стенд посвящен Осипу Ивановичу Комиссарову, уроженцу села Молвитино (так раньше назывался поселок Сусанино), крестьянину, шившему шапки и торговавшему ими в Петербурге. В 1866 году Комиссаров, торговавший шапками в Петербурге, спас от покушения Александра II. Он ударил под руку террориста Каракозова, целившегося в монарха. В результате Каракозов промахнулся и вскоре был повешен, а Комиссарову были дарованы потомственное дворянство и имение в Полтавской губернии.

Целых два спасителя русских монархов на одно костромское село. Высокая, однако, плотность.