Русские адмиралы — герои Синопа

Особенно усердствовал в самосовершенствовании и обучении подчиненных Нахимов. Моряк даже отказался высадиться на Таити: ему оказалось интереснее заниматься парусными приемами с матросами. Завалишин считал, что мичман показывает себя перед начальством. Действительно, Нахимов хотел получить похвалу такого отличного моряка, каким был Лазарев. Но он и сам любил морское дело. Эту любовь и умение ладить со служителями заметил командир и все чаще поручал молодому моряку ответственые дела^{97 98}.

Новоархангельск являлся резиденцией главного правителя Российско-американской компании капитан-лейтенанта М.И. Муравьева. Фрегат не ждали, ибо почта сушей шла еще дольше, чем суда по морю. Сначала местное население встревожилось: не появились ли пираты? Вскоре ситуация выяснилась, и жители радушно встретили посланцев России².

Нахимову Ситха не понравилась. В письме Рейнеке он писал: «...место очень дурное: климат нехороший, жестокие ветры и дожди беспрестанно. Ничего нельзя почти достать, а ежели что и случится, то за самую дорогую цену. Свежей пищи нельзя иметь, кроме рыбы, да и той зимою очень мало. Зимовать тут очень дурно. У нас была большая работа: крыс развелось удивительное множество, портили совершенно все без разбора. Мы должны были выгрузить весь фрегат, окурить и потом опять нагрузить. Это продолжалось 3 недели. Офицеры и команда жили на берегу...»³

Правитель принял моряков прохладно. Очевидно, Муравьев воспринял появление фрегата с командиром более высокого чина как инспекцию. Лазарев рапортовал Адмиралтейств-коллегии, что капитан-лейтенант, рассмотрев инструкции Моллера, посчитал крейсерство фрегата не нужным и рекомендовал командиру, ввиду недостатка провизии, отправиться в порты Калифорнии до 1 марта, когда к Новоархангельску обычно собираются индейцы разных племен и появится нужда в обеспечении безопасности крепости. Узнав о неурожае в Калифорнии, Муравьев сообщил, что не имеет ни возможности снабдить «Ладогу» провизией, ни нужды в ней. Лазарев решил отправить «Ладогу» вместе с «Аполлоном» в Россию. Сначала «Аполлон» пошел в Сан-Франциско заготовить провизию для всех судов. 9 ноября прибыл шлюп «Ладога», который сдал в Петропавловске грузы для Камчатки и Охотска. 14 ноября «Крейсер» с шлюпом оставил Ситху. 1 декабря три судна соединились в Сан-Франциско⁴.

Именно на последнем переходе 20 ноября П.С. Нахимов отличился. Шканечный журнал сообщает об этом случае, как и положено, скупо: «В 9-м часу, ветер риф-марсельный, со шквалами, небо облачно и сильная боковая качка. В начале 10-го часа упал за борт канонир Давыд Егоров, немедленно фрегат приведен был к ветру и спущена шлюпка, но при всех стараниях спасти его не могли. При приставании же шлюпки обратно, оную разбило у борта; однако же бывший на оной офицер и 6-ть человек гребцов успели схватиться и выйти»¹.

Завалишин этот эпизод изобразил таким образом: «Мы с Нахимовым имели привычку приходить побеседовать один к другому, когда я или он бывал на вахте, а другой был свободен от обязательных каких-либо занятий. Однажды, когда я был на вахте, а Нахимов пришел ко мне побеседовать и мы, прохаживаясь по шканцам, разговаривали об одном случае, прочитанном мною в «Жизни английских адмиралов» (Lifes of British Admirales, бывшей настольной книгою у Лазарева), вдруг раздался зловещий крик: «Человек упал за борт». Фрегат был в это время на полном ходу, идя более десяти узлов в час (более 17,5 верст). В одно мгновение полетели за борт сбрасываемые (чтобы дать за что ухватиться утопающему) спасительные буйки с флагами, и сверх того я бросил маленькую лестницу, употребляемую при пелькомпасе во время взятия пеленгов. Оказалось, что упавший с носа фрегата артиллерист именно за эту лестницу и ухватился. В то же время я стал приводить к ветру, но при быстроте хода фрегата он все же пробежал уже значительное расстояние, однако же с марса упавший человек был еще в виду. При сильном волнении спускать шлюпку было опасно; осталось воспользоваться тою секундою, когда фрегат наклонялся на ту сторону, на которой была подвешена шлюпка, и обрубить веревки, на которых она висела. Послав из стоящих ближе шесть человек матросов на шлюпку, я сказал Нахимову: «Павел Степанович, отправляйся с ними», и Нахимов не стал разбираться, что он старше меня, что я не имею права ему приказывать, что он наверху случайно, а у меня есть на баке (передней части корабля) свой подвахтенный мичман и пр., но тотчас же вскочил в шлюпку; веревки обрубили, и шлюпка с людьми полетела в море. С марса движением ручного красного флага направляли ход ее к утопавшему; оставалось каких-нибудь пять-шесть сажен до него, Нахимов уже видел его, как вдруг упавший канонир выпустил лестницу из рук: сделались ли с ним судороги или схватила его акула — решить нельзя, но его не нашли»^{99 100}.

Все участвовавшие в этом деле матросы получили повышения. Лазарев испрашивал у морского министра награду Нахимову. Он писал в донесении от 10 декабря 1823 года: «Сию готовность г. Нахимова при спасении человека жертвовать собою я долгом почитаю представить на благорассмотрение гг. членов государственной адмиралтейской коллегии и лыцу себя надеждою, что таковой подвиг не найдется недостойным внимания правосудного моего начальства»¹.

В столице представление не поддержали, ибо награда полагалась за десять спасенных, а в данном случае никого не спасли. Завалишин по этому поводу замечал: «Как будто удача или неудача изменяла сущность подвига и как будто не было примеров, что спасли и многих, ничем не рискуя, вследствие благоприятных обстоятельств»^{101 102}.

В донесении Лазарев упоминал о Нахимове как о мичмане, не зная, что еще 22 марта 1823 года молодого офицера произвели в лейтенанты¹⁰³.

В Сан-Франциско Лазарев смог избавиться, наконец, от Кадьяна, списав его по слабости здоровья на «Ладогу». Интересно, что капитан-лейтенант И.И. Кадьян в 1827 году командовал бригом «Усердие» и вновь вступил в конфликт с экипажем, так что Гейдену пришлось его назначить историографом эскадры^{104 105}. Только на время он принял корвет «Наварин», чтобы затем сдать его Нахимову. Так через годы вновь пересеклись пути двух офицеров.

Пока же плавание на «Крейсере» продолжалось. В кают-компанию фрегата на смену Кадьяну пришел лейтенант Никольский. Через месяц после этого события, 4 января 1824 года, Нахимов писал другу Рейнеке: «Компанию офицеров имеем прекрасную, все офицеры и команда, благодаря бога, здоровы». Но в том же письме он сообщал о том, что Завалишина по высочайшему требованию вызвали в Петербург^.

У этого события необычная предыстория. Завалишин пытался создать «Орден восстановления», написал его устав и даже принял несколько членов. Осенью 1822 года из Лондона он направил письмо Александру I и просил его вызвать к себе¹⁰⁶. Император дал соответствующее повеление. Однако выполнить высочайшую волю сразу не удалось. Фрегат простоял в Сан-Франциско до 17 февраля, запасся пшеницей и после трудного перехода прибыл в Ситху 18 марта. Оттуда Лазарев в мае отправил Завалишина в Охотск на бриге Российско-американской компании «Волга»¹⁰⁷. Так разошлись пути двух товарищей. 3 ноября 1824 года Завалишин был уже в Санкт-Петербурге. Моряк представил записку об «Ордене восстановления», но Император признал идею «неудобоисполнимою». 14 декабря 1825 года, в день восстания декабристов, Завалишин находился в отпуске далеко от столицы, но был арестован 30 декабря, отпущен 18 января 1826 года, снова арестован весной 1826 года и осужден на 20 лет каторжных работ^{108 109}.

«Крейсер» оставался в Новоархангельске. 12 августа 1824 года ему на смену прибыл шлюп «Предприятие». Лазарев решил ожидать из Охотска известий, которые могло доставить компанейское судно. Получив 8 октября предписание начальника Морского штаба от 9 апреля о возвращении, капитан 2-го ранга выждал, когда установится попутный ветер, и выступил 16 октября. Фрегат был в хорошем состоянии. Преодолевая бурную погоду, за 37 дней он дошел до Сан-Франциско и встал на якорь 21 ноября.

Буря нанесла повреждения как стоявшим в порту судам, так и домам поселения; с некоторых ветром срывало крыши, валило старые деревья. Несмотря на то что «Крейсер» прекрасно выдерживал непогоду, пришлось задержаться для ремонта и подготовки к переходу вокруг мыса Горн. Матросы за это время отдохнули после сырого климата Новоархангельска. 21 декабря фрегат продолжил плавание. До мыса Горн не встретили земли, в том числе и там, где на испанских картах располагался остров Ска Дудоза; лишь в одном месте видели парящих фрегатов, и, хотя появление этих птиц свидетельствовало о близости суши, островов там не обнаружили².

Преодолевая частые штили, фрегат после 93-дневного плавания прибыл 23 марта в Рио-де-Жанейро. По пути умер матрос, еще десять были больны, и по требованию врача Алимана Лазарев поместил их в нанятом на берегу доме. Двое больных умерли, остальные выздоровели. 22 апреля Лазарев продолжил путь, намереваясь идти прямо в Кронштадт. Однако штили затянули плавание до 72 дней, и пришлось зайти 3 июля 1825 года в Портсмут для пополнения запасов провизии и ремонта такелажа. 20 июля «Крейсер» вышел с Портсмутского рейда, перенес в Скагерраке сильный шторм. 25 июля моряки увидели мыс Ска-ген и далее лавировали до Копенгагена, где несколько часов простояли на якоре. 30 июля при благоприятном течении фрегат оставил Зунд и вернулся 5 августа в Кронштадт. При осмотре корабль оказался в превосходной исправности³.

В рапорте от 10 августа М.П. Лазарев среди трех отличившихся офицеров отдал должное П.С. Нахимову, «...добровольно жертвовавшему собою при спасении канонира Давыда Егорова...»¹. Лейтенанта 1 сентября 1825 года наградили орденом Св. Владимира IV степени и двойным жалованьем, а годы выслуги за время плавания были установлены двойными^{110 111}.

Боевое крещение

После возвращения из похода на «Крейсере» Нахимов некоторое время оставался на берегу. В отпуске он узнал, что его кандидатуру намечали для Гвардейского экипажа.