Русские хроники 10 века

Истобка и правда в сильные морозы промерзала так, что поутру углы инеем покрывались. А вот привыкли, столько про новую избу говорили, а теперь расстаться не могут – привыкли.

Беляй долго лежал без сна, ворочался. Не вынес тягучих дум, встал, зачерпнул берестяным ковшиком воды из деревянной бадьи, долго пил студёную влагу. Ставр пробудился, спросил:

– Ты чего? Ай вставать пора?

Рудый, мастеривший что-то в корчинице после ужина за полночь, спал беспробудно.

Беляй буркнул:

– Спи, рано ещё.

Утерев рот, повалился на полати, закутался в сукмяницу, истобка к утру выстыла изрядно. Поворочавшись, накрылся овчиной и, пригревшись, наконец уснул.

Думы не оставили в покое и днём. Неунывающий Рудый, когда сидели, передыхая, на лавке, испив квасу из берестяного черпака, ткнул локтем в бок.

– Чего кручинишься, паря? Ай женитьбе не рад? Смутил девку, а теперь взад пятки?

Беляй поморщился, промолчал.

Вечером, после ужина, когда женщины сели за стол, а мужики рядком расположились на конике, спросил у Добрыги:

– Скажи, где, у кого, правда? Ты вот говорил, мы ковачи, мы резы не берём. Выходит, у нас своя правда, у бояр, вотчинников – своя? Христос учил: почитай родителей своих, люби ближних. Я родителей от закупа освободил, а поп недоволен. Те деньги на церкву отдать надобно было, а о родителях молиться. Нешто им от моих молитв лучше б жилось? А волхвы учат – живите по правде. Так по какой правде жить? Какая правда настоящая, коли всяк за свою держится?

Дубок со Ставром, души коих не маялись разгадкой смысла бытия, оставили прибаутки, притихли, ждали слова старшего.

Старший посопел, потёр кулаком нос.

– Хоть про резы и закупы в Новгородской правде писано, я так мыслю, не правильно то. В Прави того нет. В Прави другое. Человек трудами своими жить должен. А на чужой беде жировать да скотницы набивать – то не правда, то богатеи придумали. Полоняников и тех, сколь поработают, на волю отпускают. Сварог такому не учил, чтоб за куны вольного в закупы или обеля обращать. Живи трудами своими, не обижай никого, с чужой беды прибытку себе не ищи, вот и есть правда. Чему ваш Христос учил, не знаю. Знаю, родителям помогать – благое дело. Наши боги так учат, и Род, и Сварог, и Святовит. Коли отец немощный, кто ж ему поможет, как не сын? То наши боги тебя надоумили. По правде ты поступил.

Женщины за едой прислушивались к серьёзному мужскому разговору. Добриша, не выдержв, обернулась, сказала и своё слово:

– Ты, Беляй, и не думай. Правильно сделал. Мало ли чего поп удумает. Родителей брось, а деньги на церкву отдай! Нашим богам никакие церквы не нужны. Святилище миром строили.

3

Разногласия с отцом Иакинфом не поколебали решение Беляя принять крещение. Поп был чужаком, и слова его были словами чужака. Как ему понять душу русича? Не мог Беляй радоваться жизни, когда родичи в неволе живут. Прав гончар Иван: живи по заповедям, да свою голову на плечах имей.

Перед крещением одиннадцать новообращённых – шестеро мужиков, три мужатицы, две из коих были с дочерьми-юницами, – ночевали в Никодимовой избе, дабы спозаранку идти на Волхов. Иакинф далеко за полночь толковал о таинстве крещения. Читал из Нового Завета о крещении Спасителя, пояснял, почему крестятся водой, что есть вода при крещении. После каждого крещаемого пытал о верности вере.

К реке подошли, когда солнце едва показало свой лучезарный лик. Только-только прошли ляльники, от одного взгляда на мутную после половодья воду пробирал озноб. Первыми крестились мужики, жёны с юницами остались за кустами тальника, дожидались своей очереди.

Беляй вторым ступил босыми ногами на колючую востолу, развязал пояс, скинул верхнюю одежду, обернулся к восходящему солнцу, опустил долу руки. Иакинф трижды дунул, притянул взглядом. Было в том взгляде и повеление, и вопрошание. «Создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою». «Благословляю!» – словно с небес раздавался распевный голос. Вот теперь свершается нечто, что сделает его совершенно иным, угодным всемогому и всеблагому Богу. А поп уже держал руку на его склонённой голове и читал молитву. Повинуясь властной длани, Беляй повернулся на запад, та же властная длань толкала в спину, ушей достиг раздражённый шёпот:

– Говори! Никак все наставления забыл?

Беляй встрепенулся. «Да-да, ведь он же должен сказать». Пред внутренним взором предстал лик Пречистой Богородицы, Спасителя, виденных в церкви. Их сменили капи, волхв, во мраке ночи добываюший огонь, пляшущие кобники. Пред ликом Богородицы, Спасителя и волхв, добывающий огонь прадедовским способом, и кобники, извивающиеся в танцах, показались смехотворными, тёсанные топором капи – уродливыми. Всё вместе – мелким, ничтожным пред величием Бога. Беляй воздел руки, с чувством сказал:

– Отрекаюсь от сатаны и бесов, изгоняю их из сердца своего.

Повинуясь руке Иакинфа, обернулся на Восток, молвил:

– Сочетаваюсь!

Вдали, в туманце над рекой, пронзаемом радостными лучами солнца, появился образ Богородицы, ласково глядевшей на новообращённого. Глаза у Беляя заслезились, дрогнувшим голосом произнёс символ веры:

– Верую во единаго Бога Отца Всемогого, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго. Иже от отца рождённого прежде всех век, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, несотворенна, подобосущна Отцу… И в духа Святаго, Господа Животворяща, Иже от Отца исходящаго… Исповедаю едино крещение во оставление грехов. Чаю воскрешение мертвых. И жизни будущаго века. Аминь.

Произнеся символ веры, Беляй земно поклонился на восход и, не чувствуя холода студёной влаги, вошёл в реку по грудь и трижды окунулся. Течение было сильным, невольно шагнул пару раз. На берегу ждал Никодим, протягивал белые порты.

По дороге домой чернявый Гюрата, приблизившись, зашептал в самое ухо, дабы не услышал Никодим:

– Почто поп мужей и жён раздельно крестит? Мы ж теперь все чада божьи! – гоготнул, довольный.

Староста всё же услыхал. Сплюнул в сердцах под ноги, попенял с укоризной:

– Ты ж крестился только что, Гюрата! О том ли мыслишь! О божественном думать должен, а у тебя похоть на уме! И когда! В святое крещение. Эх-хе-хе, только калёным железом грехи из вас и выжечь можно. Это ж крещение, не Купала!

Беляй не слушал ни шутки остроумца, ни брюзжание старосты. Душа его радовалась. Коль привиделся ему лик Богородицы, знать, Матерь Божья мирволит ему, иначе зачем бы лик свой явила. Ежели так, наверняка поможет соединиться с Годинкой, ничего иного ему и не надобно.