Русские хроники 10 века

Веснянка слушала мужа, приоткрыв рот. Вот каков её Якун! Про княжьи да иноземные дела ведает. Всем была Веснянка довольна, вот долгие разлуки тяготили.

А Якуна уже тормошила Резунка.

– А нурманны шибко злые? Сказывают, что волки голодные. Всех режут, убивают, никого не щадят.

– Погоди, сестрёнка, дай горло промочить, шуршит уже. Расскажу и про нурманнов.

Прожевав кусок новогодней жареной поросятины, Якун значительно посмотрел на сестру. Ишь, что разлука делает! За весь вечер ни разу не поддела. А бывало! Да и то, не парень уж он, отцом скоро станет.

– Нурманнская земля – то кощьное царство, так бывалые люди сказывают. Селятся нурманны на каменных горах у моря. Земли у них мало, потому живут грабежом и разбоем. И кто у них больше невинных людей поубивает да чужого добра награбит, тому и почёт. Как у нас старейшины да князья, так у них ярлы. Главный ярл зовётся конунгом. Но каждый ярл сам по себе, конунг им не указ. Всякий ярл держит дружину. Те дружины викингами зовутся. Викинги никакой работы не знают, к бранному делу с малолетства приучаются. Как на брань идти, железа надевают. И те железа ни стрела, ни меч не берут. Весна наступит, бури на море улягутся, сажают ярлы викингов на лодии. Те нурманнские лодии драккарами зовутся. Ходят нурманны по морям, где какой город увидят, что близко от моря, к берегу пристают. И идут тот город воевать. И ни один город против викингов устоять не может, и никто с нурманнской дружиной совладать не в силах. Город захватят, убивают, насильничают, грабят, жгут. Нагрузят драккары добром, полоном и домой идут. А что с собой забрать не смогут, то пожгут, ничего не оставят. Домой вернутся, и пойдут у них пиры. Садятся викинги со своими ярлами за столы и пируют день и ночь. Как наедятся да напьются, что невмочь, горло себе пощекочут, изрыгнут тут же в избе всё, что съели-выпили, и опять за столы садятся. А рабы у них в холодных хлевах живут, хуже скотины. Кого в полон угонят, тому железный ошейник надевают, и тот ошейник не снять, так до самой смерти и носят. Полоняников на волю не отпускают, сколько бы ни работал. Кто в полон к нурманнам попал, тот раб на всю жизнь. Как надоест пировать, начинают викинги и ярлы рабов мучить. Какой раб не понравится, работает плохо, непокорливый ли, на площадь выволокут и начинают мучительство. Руки, ноги ломают, мечами рубят. А то привяжут к коням и тянут в разные стороны, пока не раздерут. Меж собой спорят, что раньше оторвётся, рука или нога. На то мучительство глядят не только мужи, но и жёны, и девы, и то для них – веселие. Главный бог у нурманнов – Один. Питается Один только человечьей кровью, как лихо одноглазое. Как какое моление, так Одину рабов режут. Служат Одину, не как нашему Роду рожаницы, а кровожадные девы, именем валькирии. Теперь, сказывают, многие нурманны не Одина, а Христа славят. Да что с того! Богов сменили, сами какими были, такими остались.

– Прави не ведают, потому и живут, что волки ненасытные, – проворчал Добрыга.

– Вот такая нурманнская земля, – заканчивал свою повесть Якун. – Не глядите, что в Новгород гостями нурманны приходят. Сегодня гость, назавтра – тать. Сегодня с тобой торгует, завтра зарежет.

– Какие страхи ты, братику, рассказываешь, – промолвила Резунка. – Как вы их не боитесь, тех злых нурманнов?

Захмелевший Якун важно отозвался:

– А чего нам, руським людям, бояться? Нам в брани Перун помогает. Мы на них не ходим, свою землю стережём.

Мужчины переместились на коник. Убрав объедки, заставив стол новой снедью, их места заняли женщины. Под укоризненным взглядом матери Резунка, хихикнув, изрядно хлебнула из потаковки.

3

В последний святочный вечер Якун задержался в родительской избе. Завтра спозаранку идти на службу в Детинец. Страстное желание вырваться на волю, жить своей головой незаметно улеглось. Теперь всякий раз перед расставанием у молодого ротника щемило сердце. Повидав свет, он лучше понимал отца. Отношение к суровому родителю, жившему по неписаным законам Прави, наполнялось теплотой. Пребывание в родительской избе перед расставанием доставляло молодому кмету тихую радость.

* * *

Последний святочный вечер – час дев. Скрытое внимание всей семьи было обращено на Резунку. Пошептавшись с матерью, девушка открыла сундук, достала праздничное, ушла в малую горенку. Вернувшись в кухню, скользнула быстрым взглядом по освещённым жировиком лицам братьев, прикусила губу. Березанка, жена Дубка, прятала глаза за длинными ресницами, украдкой переглядывалась с Веснянкой. Та никак не уходила к себе. И самой неохота идти в скучную светёлку, и мужу, видела, хотелось сегодня подоле побыть со своими. Эх, давно ли сами стали мужатицами! Так же юными девами, робея узнать будущее и желая того, бегали на гадания. Ставрик, поглядев на сестру, захихикал, Якун ухмыльнулся. Девушка зарделась, потупилась, обычная резвость и уверенность оставили её. Добриша шикнула на сыновей. Добрыга ласково оглядел дочь. Стройную фигуру с невысокой грудью облекало красное платье, выглядывавший из-под неё подол сорочки украшали тонкие серебряные листочки, с камкового пояса, затканного золотой нитью, свешивались бубенчики, грудь украшала бляшка с длиннохвостым коньком и солнечными кругами, запястья охватывали синие стеклянные наручи, под ожерелком – кручёная серебряная гривна, на голове – серебряная девичья коруна со свешивающимися у висков кольцами. Волосы заплетены в косу, спадавшую по спине до пояса. Чем не боярышня! Добрыга не скупился на наряды ни жене, ни дочери. Дочкина краса льстила отцовскому сердцу. Радость дочери – собственная радость.

Резунка обула красные поршни с плетёшками, надела беличий кожух, крытый синим сукном, повязала голову вышитым повоем. Мать подала шапку с беличьим околышем.

– Надень, дочка, морозно на улице. Ишь, как вызвездило.

Напоследок Резунка метнула взгляд на Рудого. Пусть только усмехнётся! Но в глазах парня читался невысказанный восторг, и чаровница потаённо улыбнулась своим мыслям.

Добриша с материнской заботливостью оглядела дочку, подала плетёнку с заедками, проводила из избы. Постояла на крыльце, пока та не вышла со двора. Летит время. Давно ли она сама с бьющимся сердечком бегала на гадания. И боязно, и любопытно. Когда оставишь отчий дом и совьёшь своё гнездо? Кто он, суженый, к которому прилепишься и душой и телом? Что готовит судьба? Чего больше в ней будет, горя ли, радости? И потому тревожно билось материнское сердце, и трогала его щемящая боль, когда думала Добриша о взрослеющей дочери.

Ушкан, виляя хвостом, проводил юную хозяйку до воротец. Все любили Резунку. Будет ли так же ласков и добр к ней муж? Вот про что бы прознать. Да разве судьбу узнаешь? Кого сама выберет, тот и будет, не прогадать бы. Мысли о будущем замужестве и связанном с ним материнстве занимали и тревожили девушку. Но тревога та была сладостной. По десять раз на день поднималась Резунка с нижнего яруса – прялки, ткацкий станок стояли теперь в новой избе – наверх, к Веснянке. Бегала проведать, не нужно ли чего – водицы ли подать, а может, светёлка выстыла, так печь протопить, а то и просто перекинуться словечком с затворницей. Однажды набралась смелости, спросила с придыханием:

– А ты его чуешь?

Веснянка усмехнулась, подалась к несмышлёной золовке всем телом.

– А ты потрогай.

Резунка приложила ладошку к тугому животу. Там кто-то шевельнулся, торкнулся прямо в ладонь. Она ойкнула, отдёрнула руку, прижала пальцы к губам. Веснянка светло улыбалась. Неужто с ней також будет? Ей-то самой како будет? Страшно! А Веснянка улыбается, как красно солнышко в летнее утро. Знать, всё то в радость. Но представив, как чужой парень трогает её, беззащитную, Резунка поёжилась. Веснянке и матери повезло. Веснянка за брата Якуна вышла, мать за отца. А каково ей придётся – с чужим мужиком жить. Но Рудый не чужой, Рудый свой, Рудый ласков, он не сделает ей зла. А если Рудый, то и дети такими же рудыми народятся? Вот смехота! Но почему Рудый, парней вон сколько. И смотрят на неё, как на диво. Нет, Рудый всё-таки… Что «всё-таки», Резунка сама не знала. Показался двор ведуньи, и мысли девы переключились.

* * *

В последний вечер святок девушки с Рогатицы собирались у ведуньи Преславы. Жила ведунья одиноко в небольшой, но ладной и крепкой избе, в самом конце улицы, на спуске. Ни ворота во двор, ни дверь в избу запоров не знали. Кто бы смог обидеть ведунью? Добрую половину жителей Славно пользовала Преслава настоями, примочками из целебных трав, свойства коих хорошо ведала. Умела и стрелу из тела вынуть, рану зашить, кровь остановить, лубки на сломанную кость наложить. Случалось, и руку или ногу в суставе вылущивала, чтоб от огневицы спасти, потом и культю зашивала. Многое умела Преслава, и оберегами снабжала, и от ворога в сечи, и от татя в пути-дороге, и от леших да водяных. Да разве поднимется рука у распоследнего татя обидеть такого человека? Для Преславы все людие были одинаковы, всех лечила, всех спасала, кто в её помощи нуждался. И хоть не брала Преслава за свои труды платы, не держала скотины, не сажала огород, а всегда была одета-обута и сыта. Были у Преславы и обязанности – в ночь на Купалу зажигала костёр от живого огня, добытого волхвом. Из себя ведунья была видная, ладная, черноокая, крутобёдрая. Летами ни молода, ни стара, в самом расцвете.

Изба была жарко вытоплена. Просторную горницу освещали три свечи. На лавке, лицом к двери, сидели три девушки – Веснянка, Желанка, Божидара, шептались, блестя глазами. Сама ведунья стояла посреди горницы, уперев руки в боки. Одета Преслава была в зелёную шерстяную понёву, вышитую кругами, лунницами, с пояса свешивались бубенчики. Сорочку покрывала накидка, скреплённая большой бронзовой застёжкой. Застёжка была особой, с потаённым смыслом, людины таких не носили, и девушка загляделась на необычное украшение. Из верхней половинки застёжки выступали две женские головы, нижняя сама представляла собой перевёрнутую женщину с головой ящера. Обе части скреплялись меж собой двумя колосьями и двумя двухголовыми ужами, зубами вцепившимися в символические фигурки.

Резунка опомнилась, поклонилась, как обычай велел, повесила верхнюю одежду на колки. Оглядела мимоходом избу. На полках вдоль стен стояли фигурки домовых, ящеров, чаши с резами, глиняные горшочки, лежали обереги. Над полками висели пучки засушенных трав, а в углу сноп пшеницы.

Резунка поздоровалась с девушками, села рядом с Веснянкой. Соседка была одета в такое же красное платье, но украшения имела победнее – лоб охватывала лента с бахромой, в косичках у висков висели медные кольца. Шею украшала не гривна, а синие стеклянные бусы. Всё это мигом охватил придирчивый Резункин взгляд.