Русские истории

VII

Ни эллина, ни иудея —литая словесная связь…Здоровая вроде идея,а всё-таки не прижилась.Немногое сонную совестьбольнее берёт за живьё,чем эта еврейская повестьво всех вариантах её.Но каждый крещёный народец,своё различая с небес,рисует глаза Богородицна собственный лад и разрез.И русский душевнее верити молится: «Боже, прости…»во храме у моря Кин'eретво имя двунадесяти.Когда б, о несходстве радея,мы тем исчерпались дотла…Старинная вроде идея:ни эллина, ни иудея —а всё-таки не умерла.

VIII

Разум и вера в ссоре, пока векав Мёртвое море течёт Иордан-река.В зеленоватой мути её пучинотсвет небесной сути неразличим.Даже в рубахе белой и наготе:падает луч на тело – а в темноте…Он погодя пробьётся – неявный свет,если в душе найдётся небесный след,если в сердечной стыни в солёный годне расплескаешь ты иорданских вод,где, огибая глыбы, глотая ил,моет нам ноги рыба Эммануил.2012 г.

Коктейл «Пасифик»

«Welcome to the Hotel California…»

Культовая песня 1970-х гг.

I

Случай вышел вроде манника:коль нап'aдала – не зря…Тихий берег. Санта-Моника.Середина января.Крайний Запад. Калифорния.Волны, солнце, неглиже…Жаль, оделся не по форме я —плавок нету в багаже.Чумовое ощущение:в январе – да в океан.А на родине – Крещение:люди рубят иордань,достают грибы из погреба,ставят хлебное вино…По канону ли, апокрифу —то Всевышнему одно,лишь бы в новом поколениине дожились до чумы…И темнеют в отдаленииголливудские холмы.

II

У далёкого меридиана,у черты примирения датстранно на берегу океаназнать, что родина – там, где закат.В озаренье, не менее странном,уловить, как мал'oе дитя:солнце падает за океаном,неизменно за ним восходя.И додумать легко и внезапно,умеряя щенячий восторг:если долго стремиться на запад —непременно придёшь на восток.И, душою живой не отчаясь,догадаться в темнеющий час:этот шарик, исправно вращаясь,сам собою не вывезет нас.

III

Губами веду по краюбереговому —как будто перебираюдорогу к дому.Сначала – прохлада бризаи мятный ворсдо рисовых зёрен Фрискои Форта Росс.Чем ближе дыханье севера,стон металла —острее кристаллы сахара,тон ментола,а где ветерок буранапо волоскам —на краешке океанаотвесный скол.Хоть малый – да не щербинка,не брод коровий.И на языке солинка —воды ли, крови ль?А дальше тепло и горько:едва разжал —и лавою льётся в горлоглубинный жар…Напьёшься по горловину —какая чашахотя бы наполовинумогла быть наша!И почта в ответ на фоткитотчас:– Дон-дин!Во Владивостоке сопкиодин в один…2013 г.

«То сажей мазнём, то мелом…»

Александру Кердану

То сажей мазнём, то мелом,то на слово, то – на вкус…Меж Чёрным лежит и Белымдавно корневая Русь.Но, чуя иные краски,расправились корни и —метнулись аж до Аляскии до Калифорнии.Да снег оказался хрустким,да краешек окаян.А то бы назвали Русскимне море, а окиян.И не заживает рана…Да не засыхает плод:никто теперь океананерусским не назовёт.

Игра в города

I

Попробуй из Питера вытянуть нервы Невы —и город, заложенный ниже воды и травы,объявится перед глазами не каменной глыбой,а брошенной на берегу кистепёрою рыбой.Ещё шевелятся проспектов его плавники,похожие на разведённые пальцы руки,но, словно слюдой заменили оконные стёкла,навеки его чешуя островная поблёкла,и невдалеке от соборов, холстов и «Крестов»бесцветными жабрами движутся дуги мостов,покуда, уже не подвластное нервным сигналам,дыхание жизни уходит Обводным каналом…Но что за причуда в бездомной моей головеза тысячи вёрст от Невы вспоминать о Невеи дух возвышать Мельпоменою и Аполлономв Екатеринбурге, к изящному слогу не склонном?В заботах о жизни заводов, машин и монети вправду основы для слога изящного нет.Но если душа занялась утончённым предметом —она открывается неочевидным приметами сразу становится неисправимо чуткак соприкосновениям воздуха и языка,и вдруг осязает, что в русской забаве словамииные взаправду бросаются и головами.Такие в бумагу и в бок – всё едино пером,и третьим – не в лавку за водкой, а Третьим Петром.Пускай на помосте от собственной кровушки скользко,и медленно в памяти меркнет Яицкое войско,и медленно входит в живой человеческий мозгжелезной занозою индустриальный Свердловск…

II

А стоит опять оживить отдалённое имя —земные истоки и связи предстанут иными,и вновь через дали натянется нитью живой,что Екатерина Петру приходилась женой.И выступит снова из-под многолетнего сплавароднящая Катер и Питер недобрая слава,и сколько холодные камни водой ни кропи —не вымыть из их родословия царской крови…Но если по крови и памяти – чем не столица?Как будто столицею надобно только родитьсяиль тихою сапою выйти из гиблых грязейпо воле ордынских татар и великих князей.Не всё ли равно, что Исеть припадает к Тоболу?Россия давно приучила себя к произволу.Когда приглядеться, окажется и Петроградс лица европеец, с изнанки – полуазиат…И сам я таков в незапамятных дедах и бабках,чей след обрывается в пронумерованных папках,откуда и чуткому сердцу предстанет не вдругрезной полукаменный старый Екатеринбургс его огородами, банями и лошадями,печными дымами, Сенной, Дровяной площадями,гранильною фабрикой и паровозным гудком,железным заводом и Маминым-Сибиряком.Но век миновал, и отныне в любую погодуна прежние улицы нет ему нового ходу,хотя при желании сыщется с малым трудомземля, где стоял да не выстоял дедовский дом.На улицах этих теперь задирается к небустеклянными башнями полуварначеский Ебург.А, впрочем, своё поминая житьё-бытиё,весёлый уральский народ упирает на «Ё».Хотя по весне зеленеют берёзы и пашни,и ящерки греются на родоните и яшме,уже до поры, пересказана для детворы,состарилась в девках Хозяюшка Медной горы…Но время покажет ещё, кто законченный урка.И если уже не воротишь Екатеринбурга,наверное, этот неписаный город нехайпоходит лицом заодно на Москву и Шанхай,тем более сросся хребтиною и сердцевинойнавеки и с той, и с другою земной половиной…

III

К железной дороге себя приучить нехитро.По сути и стати она – продолженье метро:еды запаси да поболе бульварного чтиваи, лежа на полке, без ропота и перерывана фоне унылой степи или горной цепипочитывай, спи да закусывай – словом, терпи.Наешься-наспишься – кругом погляди: у народаот скуки дорожной найдутся доска и колода.А коли продуться боишься – начни не спеша:Москва – Алапаевск – Коломна – Анапа – Аша —Актюбинск… Короче, от Астрахани до Якутска —что видел, и слышал, и помнишь со школьного курса…И если, когда доберёшься слегка одуревший,тебе не поможет с дороги рассол огуречный —домашняя ванна и даже гостиничный душнемало в себя привели неприкаянных душ…О том и турбин самолётных надсадное пеньенудит неустанно: терпенье, терпенье, терпенье…И это дорожное свойство впитаешь когда,сойдутся в пространстве и времени все города —как будто Россия, минуя столбы верстовые,сплела воедино свои пояса часовые,вобрав нищету и величие, мощь и рваньёв округло-рычаще-свистящее имя своё.В ней за сыновей успокоится только покойник.Свистит соловей – непременно добавим «разбойник».В охотку словами и смыслами наперебойиз пишущей братии нынче сыграет любой.А я, бестолковый, опять без конца и без краюсобою самим в города и вокзалы играю…

IV

Покуда метели кипели в небесном котле,однажды неделю терпели на Новой Земле.Бывал-добирался да жил-поживал без пропискив Архангельске, Вологде, Бийске и Новосибирске.Легко-белопенно качала онежская зыбь,бездонно-вселенно молчала байкальская глыбь.Добавлю ещё в эту евроазийскую брагуя Ригу и Хельсинки, Вильнюс, Варшаву и Прагу:пускай не Россия, а всё не чужая земля —история наша такие плетёт вензеля.А сверху кто сведущ в родимых земных окоёмах —ещё сыпанет лепестки вычегодских черёмух,в сияние венских свечей и скрипичных ключейплеснёт сыктывкарских и питерских белых ночей…Ну, вот тебе два – докатились уже до концерта,хотя исчерпали едва половину рецепта.В глазастой моей погребушке чего только нет:печорские уголь и сёмга, усинская нефть,туманы Мурмана и птичий базар Кандалакши,челябинский тракт в обрамлении розовой кашки,ракиты в пыли новгородской и псковской земли,где давние дремлют курганы и дышат кремли;уральские хляби и харьюз опять же уральский,якутский алмаз, свежеловленый омуль байкальский,копчёная волжская стерлядь, казанский чак-чак…Анапское солнце – и то потемнеет в очах.От чёрного угля до белых ночей и медведейотыщется всё под обложками энциклопедий.Но что на бумаге роится, летит и плывёт,без голоса, вкуса и запаха не оживёт.Да если они и добавятся – дело пустое.Здесь надобно чувство иное, хотя бы шестое,чтоб этот случайный, невообразимый комокс тобою сомкнулся и кровью твоею намок…

V

Платя за билеты надеждой и жизнью самою,по белому свету я езжу с сердечной сумою,ромашку, полынь, мать-и-мачеху да лебедус небесною синью в котомку живую кладу.Пока её стенка не просит иглы и заплатки,как сонный зародыш растёт в тяжелеющей маткеиз влаги любовной и цепких белковых рядов,во мне облекается плотью Страна Городов.Она, если верить учебнику или плакату,подобна то маленькой ящерке, то целаканту,а по завершении всей череды родовойобъявится миру своей золотой головой.Она уже ищет украдкой, на что опереться,и снова мне тычется пяткою в самое сердце.Но светом и холодом тьму и тепло заменя,хотя бы полдня она как проживёт без меня?Из моря солёного выйдя на горькую сушу,кому западёт она в неискушённую душу,повадкой и повестью на сердце ляжет кому,чтоб наново – честью и совестью и по уму?Какими далёкими ныне от нас городамисыграют потомки, дороги свои коротая?Какие вдали за собой сохранит именастрана моя, что не убита и не рождена?А, впрочем, и наша тропинка неисповедима.Бог даст, повидаем и Рима-Иерусалима,а то и древнее отыщем: айда поглядимв башкирской ковыльной степи земляной Аркаим.Когда корешками на тысячи лет углубиться —не всё ли едино, какая верста и столица?И раньше бывали медвежьи углы-времена,да вновь прорастали из тёплой земли семена.И мы на пути подорожные наши скрижалине с чистого камня писали, а лишь продолжали,поскольку не нами затеяна эта игразадолго до Юрьева града и града Петра…2005 г.