Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
Эксперты признали, что, как видно по книгам, операция банка с Путиловым была совершена под соло-векселя последнего, без всякого обеспечения, в книгах записывалась неправильно и не соответствовала требованиям Устава, хотя обычай, столь сильный в коммерческих делах, допускает подобные операции.
Рассмотрев указанные выше вопросы, суд перешел затем к наиболее сложному и обширному отделу о сухарных подрядах; был допрошен ряд свидетелей, близко знакомых с этой операцией и принимавших то или иное участие в ней, выслушаны объяснения и возражения подсудимых.
Свидетель Герард был поверенным Власова и К° по сухарной операции, получая 1 тысячу рублей жалованья в месяц, а в Бухаресте 3 тысячи; знал, что в деле участвуют князь Оболенский и Шеньян, но про участие Кронштадтского банка ничего не знал.
Свидетель Шорин ездил по поручению Шеньяна в Смоленск с вкладными билетами Кронштадтского банка для реализации их; вместе с ним ездил туда агент князя Оболенского Бируль, которому Шеньян не доверял, так как он дорого показывал расходы по учету векселей, около 30 процентов, а по
Перевозчиков, служивший артельщиком при Кронштадтском банке, и другой служащий, Клычков, показали, что они возили в Петербург разные документы и в том числе вкладные билеты. Первый однажды сам доставил их князю Оболенскому, получил расписку, но векселей от князя не привозил; билеты приготовлялись по вечерам, большею частью, для чего Перевозчиков по приказанию директора собирал бухгалтера и контролеров, которым передавал или записку директора, или телеграмму, по которой требовалась высылка билетов. Писали билеты Емельянов, Ланге, Бреме, иногда Гунет, Генниг или Веттер.
Свидетель Филимонов, служа в Петербургском отделении Кронштадтского банка, часто получал поручения от Шеньяна, Лангвагена и Сутугина отвозить билеты в Москву, Тулу и Орел; поездки эти начались с 1876 года. Взамен билетов выдавались векселя или расписки; последние каждый раз с особого разрешения директора банка, испрошенного по телеграфу.
Сартори, служивший у Шеньяна, показал, что в феврале 1878 года он ездил по поручению Шеньяна в Тулу, в контору князя Оболенского, чтобы узнать, где помещены вкладные билеты на 2 миллиона рублей, список номеров которых ему был сообщен. В конторе фирмы князя Оболенского ему сказали, что случайно знают лишь о двух или трех билетах на несколько сотен тысяч, сведения же об остальных билетах можно получить только от самого князя.
По поводу этого показания князь Оболенский заявил, во-первых, что контору знали под именем «Контора князя Оболенского», потому что все сухарное дело было в его руках; на самом же деле контора принадлежала ему наравне с Шеньяном, и управляющий имел доверенность от имени их обоих; во-вторых, что тульская контора каждый месяц давала подробный отчет в каждой копейке, а потому Шеньян мог точно знать о билетах. На это Шеньян возразил, что Сартори он посылал не от своего имени, а от Кронштадтского банка, с целью проверить список вкладных билетов банка, полагая, что в книгах князя Оболенского билеты должны быть в подробности записаны, чего, однако, не оказалось; отчета в каждой копейке князь Оболенский не давал, а присылал выписки из кассовых отчетов, из которых ничего нельзя было видеть. Последнее подтвердил и подсудимый Сутугин.
Затем рассмотрен был инцидент с риго-тукумскими акциями.
Свидетель Шапиро, нуждаясь в деньгах, обратился к Шеньяну с просьбой о ссуде под акции Риго-Тукумской железной дороги и, получив обещание устроить это дело, передал подсудимому 500 акций, номинальной стоимостью по 125 рублей каждая. Через некоторое время Шеньян ему сообщил, что передал акции князю Оболенскому, который денег не достал и акций не возвратил; но путем переписки с разными лицами свидетель узнал, что акции заложены за 40 тысяч рублей и что князь Оболенский говорит, будто деньги передал Шеньяну. В деле имелось несколько телеграмм от Оболенского к Шеньяну по поводу риго-тукумских акций и расписки Вейденгаммера в получении для залога 50 временных свидетельств на названные акции. Шеньян показал, что ввиду обещания князя Оболенского заложить акции, о которых идет речь, он отправил их в Тулу; когда же Шапиро пришел за справкой, он телеграфировал Вейденгаммеру и получил ответ, что акции заложены, почему он и направил Шапиро за деньгами к Оболенскому, но князь сказал, что денег не получал. Сам он также не получал от Оболенского ничего за эти акции, и уже во время своего ареста узнал из отчета за январь 1879 года, что риго-тукумские акции заложены за 48 тысяч рублей. Князь Оболенский объяснил, что акции были получены в конторе Оболенского и Шеньяна в Туле и заложены Вейденгаммером на дело сухарной операции; Шеньяну был дан отчет в израсходовании денег.
Баранов показал, что имел сношения с Кронштадтским банком, которые заключались в получении вкладных билетов под учет векселей; билеты до разрешения министра финансов представлялись в артиллерийское ведомство, как залог по порядкам и поставкам, рубль за рубль. Шеньяна знал лет восемь; он пользовался репутацией вполне порядочного человека, имел хороший кредит, был человек доверчивый, увлекающийся разными предприятиями и, главным образом, надеялся, что Военное комиссионерство принесет хороший барыш. Свидетель имел киевский сухарный подряд, часть которого передал Оболенскому и Шеньяну, и общий баланс сухарной операции дал им барыш. Он обращался с официальным прошением в Особую канцелярию по кредитной части о разрешении выдачи вкладных билетов из Кронштадтского банка под векселя, а при свидании с министром финансов Рейтерном объяснил, что в обеспечение билетов будут представлены векселя, и под эти билеты артиллерийское ведомство выдало аванс. Министр финансов, разрешая выпуск вкладных билетов, всегда убеждался в соответствии их выпуска с основным капиталом. Вкладные билеты
под векселя выдавались свидетелю из всех банков, кроме учетного, на большие суммы, до 900 тысяч рублей.Из прочитанных на суде показаний не явившихся Вейденгаммера, Стародубского и Софьи Пергамент видно: Вейдеигаммер знаком с Оболенским с 1872 года, а в 1875 году, узнав, что князю грозит разорение, что имения его заложены, устроил ему отсрочки платежей, выдавал за него векселя и ставил бланки, так что Оболенский должен ему лично 18 тысяч рублей, да по векселям и бланкам 150 тысяч рублей. Потом он поступил к князю на службу, ознакомился подробно с его делами, получал много вкладных билетов Кронштадтского банка и закладывал их из 7 и 8 процентов годовых в разных банках; у частных лиц князь закладывал сам; кроме того, этим делом по поручению князя занимался Бируля, которого впоследствии князь называл в телеграммах мошенником. Долг князя Кронштадтскому банку равнялся 3 миллионам рублей. Узнав, что члены правления банка арестованы, князь хотел застрелиться, боясь и своего ареста, а когда свидетель давал показания следователю, князь поджидал его, расспрашивал, что тот показал, и просил дать показание, что он имел дела не с банком, а лично с Шеньяном. Стародубский во время нахождения своего на службе у князя Оболенского видел в таком большом количестве вкладные билеты Кронштадтского банка, что не мог не догадаться о фиктивности их; по конторским книгам вкладных билетов прошло более чем на 2 миллиона 500 тысяч рублей; реализацией их занимался сам князь или его агенты Миллер и Бируль, разъезжавшие по разным городам. Софья Пергамент ездила для реализации билетов под векселя князя, между прочим, и с ее бланком; в Смоленске получила 35 тысяч рублей за 50 тысяч номинальных; ей известно, что Оболенский не выдал векселей Шеньяну из опасения ответственности, хотя банк в то время еще не был официально закрыт.
Князь Оболенский отказался дать объяснения на только что приведенные показания, так как Вейденгаммер, Стародубский и Пергамент — «жиды», которых он прогнал со службы за шантаж; Вейденгаммер вел все денежные расчеты его, и в результате он, князь Оболенский, несостоятельный должник, а тот имеет дом в Москве и предъявил к князю иск на большую сумму.
Из показаний Трузе, заведовавшего конторой по сухарному подряду Оболенского, видно, что ему случалось ставить свой бланк на векселях, учитываемых в Кронштадтском банке; денежной стороной дела заведовал сам Оболенский; вкладные билеты (на 700 тысяч рублей) получались им через Лангвагена или Оболенского, векселя же взамен билетов не получались; свидетель удостоверил, что вкладные билеты в Петербурге нигде не принимались, и потому Оболенский, узнав об этом, велел своему агенту отказаться от учета их; что эти билеты сам Оболенский признавал фиктивными — это не подлежало никакому сомнению; книги, которые велись Трузе по сухарному делу в московской конторе князя, окончены не были; равным образом и счетоводство не представляло вполне законченной отчетности, потому что не о всех делах сообщались подлежащие сведения. Счет Кронштадтского банка по сухарной операции был по приказанию Оболенского закрыт, так как, по словам его, он имел дело только лично с Шеньяном; затем Оболенский отказался от дальнейшей выдачи векселей и, по удостоверению Трузе, просил Шеньяна принять на себя всю гражданскую и уголовную ответственность по этому делу, на что Шеньян не согласился.
Присяжный поверенный Стахурский, вызванный в качестве свидетеля как бывший поверенный по делам кн. Оболенского, показал, что в общем собрании кредиторов Кронштадтского коммерческого банка, созванном на 8 апреля 1879 года, лицо, руководившее этим собранием, заявило, что князь Оболенский не может считаться кредитором банка, почему и не может иметь голоса в общем собрании. Вследствие разъяснения князя Оболенского об отношениях его к Кронштадтскому банку свидетель пришел к такому убеждению: князь Оболенский передал через Шеньяна в Кронштадтский банк свои векселя на 1 миллион 500 тысяч рублей, взамен которых получил вкладные билеты банка, а это обстоятельство дало свидетелю право доказывать, что вкладные билеты имеют для банка то же самое значение, какое имеют векселя князя Оболенского.
Впоследствии присяжными попечителями по делам Кронштадтского банка были предъявлены в коммерческом суде к князю Оболенскому четыре иска в 400 тысяч рублей, основанные на векселях, выданных кн. Оболенским Кронштадтскому банку. Сущность возражений против этих исков со стороны поверенных князя Оболенского заключалась в том, чтобы от него были приняты вкладные билеты на погашение этого долга: таких билетов было в то время у князя Оболенского на 1 миллион 400 тысяч рублей. Из разговоров с князем Оболенским свидетель Стахурский узнал, что у князя всего векселей в Кронштадтском банке на сумму до 480 тысяч рублей; на 200 тысяч рублей векселей банком учтено в других учреждениях, затем остальные векселя на сумму до 800 тысяч рублей были переданы в банк Шеньяном и др. лицами по бланкам князя Оболенского; последние векселя Оболенский также считал для себя обязательными, вот почему предъявлялись вкладные билеты на сумму 1 миллион 400 тысяч рублей. По словам свидетеля, во все время производства этого дела конкурсное управление ни разу не заявляло о подложности этих вкладных билетов; напротив, оно вошло даже в мировую сделку со свидетелем о принятии вкладных билетов взамен векселей князя Оболенского, причем сделка эта была обусловлена получением конкурсным управлением до 30 тысяч рублей наличными деньгами, следовавшими князю Оболенскому из Главного интендантского управления. Когда же деньги эти были получены конкурсным управлением и мировая сделка, казалось, должна была состояться, то в то же время председатель конкурса подал в окружной суд прошение о признании князя Оболенского несостоятельным. Это обстоятельство вынудило свидетеля Стахурского подать, с своей стороны, также заявление в окружной суд, чтобы мировую сделку между его поверенным князем Оболенским и конкурсным управлением считать недействительной.