Русский боевик

— Я тут как частное лицо, — объяснил Эдуард историкам. — В отпуске я.

— Как же теперь жить? — тоскливо вопросил Стенька. — И Линка за тобой замужем была… Кошмар.

Все смотрели на Стеньку.

— Я думал — ты охранник какой-нибудь у богатых, — продолжал он, занятый своим возмущением. — Ну, нет, ну, не знаю теперь, что делать… что думать. Вот я дурак. А я-то все это время тебя терпел… как бывшего мужа…

Историкам было неловко.

— Стенька, сейчас же прекрати! — раздался низкий зычный голос от стойки.

Аделина стремительно пересекла помещение.

— Немедленно! Что за глупости!

— Но, Лин, он же…

— Он — мой бывший муж. Который, между прочим…

Она замолчала, но до Стеньки дошло. «Который спас мне и тебе жизнь не далее как вчера».

— Да, — сказал Стенька голосом мученика, ведомого на казнь. — Да, ты права. Простите меня пожалуйста, Эдуард Васильевич.

— Вот козел, — пробормотал Эдуард.

— Нет уж, вы простите меня.

— Стенька, уймись, — велела Аделина. — Эдька, у меня ужасно болит голова.

— Аспирин?

— Именно. Будь добр.

Эдуард кивнул и ушел за аспирином.

— Здравствуйте, — Аделина обвела всех взглядом. — Здесь подают завтрак?

— Да, — сказала Амалия. — Все, что пожелаешь. Мне так сказали, и куда-то ушли. И с тех пор не возвращались. Если действительно принесут, могу поделиться с вами круассоном.

Аделина натянуто улыбнулась и села в кресло рядом с диванчиком Марианны. Наклонясь к ней, Марианна шепнула, воспользовавшись тем, что Амалия смотрит в другую сторону,

— Это Амалия Акопян.

Но все равно было видно, что она не отошла еще от шока присутствия в гостинице представителя ФСБ.

* * *

Все-таки накормить человека — первейшее дело. Поев, все вдруг просветлились и заметно подобрели и расслабились. Историков особенно успокоило присутствие Аделины, оказавшейся бывшей супругой представителя органов. С бывшими супругами представители по делу не приезжают. Стало быть действительно он на отдыхе, а не прислан сюда следить, и все, что нужно делать — следить за речью, а это дело привычное. Аделина выпила четыре стакана воды и съела омлет микст по-провансальски. Негр вернул жим-за-жим Стеньке, так в нем и не разобравшись, взял со столика двухмесячной давности журнал «В Мире Науки И Техники», и стал рассматривать, восхищенно по временам хмыкая, рекламных девиц. Пивные мужики вышли на воздух — разгуляться. Тот мужик, что говорил давеча со священником, вышел быстрее всех, старясь ни на кого не смотреть.

Эдуард отсутствовал продолжительное время. Стали обмениваться репликами, и в конце концов историк Кудрявцев поведал Амалии и Аделине кое-какие малоизвестные детали средневековых шведских будней. Время от времени Марианна встревала в рассказ историка, уточняя и поправляя. Стенька сидел тихо и старался ни на кого не смотреть. Вернувшийся с аспирином Эдуард некоторое время созерцал Стеньку, и в конце концов ему надоело. Встав, он кивнул Стеньке. Стенька с неохотой поднялся, отметив про себя с мученической отрешенностью, что Аделина даже бровью не повела. Они вышли в вестибюль.

— Позволь указать тебе, Стенька, что ведешь ты себя, как мальчишка. Сидишь, молчишь, всех игнорируешь. Выглядит это глупо. Ну что ты на меня взъелся? Кому-то ведь надо работать в ФСБ.

— Да, это очень интересная теория, — откликнулся Стенька. — Кому-то надо работать. И в ФСБ, и в ЦРУ, и в инквизиции, да и вообще — ежели один перестанет головы рубить на плахе, на его место два других найдутся. Расскажите мне про то, как вы доблестно защищаете нашу молодую демократию, Эдуард Васильевич. И как америкосы защищают свою по всему миру. Обо всем этом написано в Откровении, и о защите демократии тоже.

— Написано?

— «И видел я, что одна из голов зверя была как бы смертельно ранена, но смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?»

— Занятно. Ну и при чем здесь я?

— Как свалили гебистов, да разворошили их поганое гнездо — вот и рана. Но гебисты снова поднялись, только название переменили. Исцелела рана.

Эдуард пожал плечами.

— Вон сидят там люди, в баре, — продолжал Стенька. — И всем не по себе. Сидят со Зверем, боятся его. У историка этого, Кудрявцева, живот заболел — четыре раза уже бегал в туалет. Кому-то нужно работать. Вот вы и работаете, Эдуард Васильевич.

— Исцелела, говоришь, рана?

— Эдуард, я сказал тебе давеча, для чего мне Аделина. Для чего она тебе? Неужели тебе баб не хватает в жизни? Бабы любят силу. За тобой — сила. Страшная, грозная, они это чувствуют. Многие. Выбирай любую. Отдай Аделину мне.

Эдуард вздохнул.

— Наивный ты человек, Стенька. Умный, наблюдательный, но — наивный.

Ольшевский в безупречном костюме проследовал мимо них в бар, делая вид, что не знает их и даже не замечает.

* * *

— Сам по себе Милан очень красивый, — объяснила Марианна. — А где у них здесь сахар? — Она насыпала себе в чай сахару и тщательно размешала ложкой. Ложку положила на салфетку. — Очень интересно местами, своеобычно. Люди, правда, неприветливые.

— Да, действительно? — поинтересовался Ольшевский.

— Да. Не как в Москве, нет той душевности.

— Идет, — тихим голосом сообщил Кудрявцев.

— А? — переспросил Ольшевский.

— Ах, да, мы забыли вам сказать, — заговорщическим шепотом заговорила Марианна. — молодой человек, тот, что давеча с нами сидел — он из органов.

— А, да? — удивился Ольшевский. — Вот ведь везде они, а? Не то, чтобы кому-то было что скрывать, а как-то неприятно. Ну, не будем обращать на него внимание. Так вы говорите, в Милане не очень уютно?

— Нет, не очень. Да…

— А оперу вы любите?

— Конечно, — утвердительно кивнула Марианна, поправляя очки. — Я, когда в Москву наведываюсь, всегда в оперу хожу. Очень люблю Чайковского.

— А в Милане?

— А что в Милане? Там русские оперы не ставят.

Кудрявцев поджал губы.

— А нерусские? — спросил Ольшевский.

— Нерусские я не люблю. Это все не то, — с достоинством объяснила Марианна. — Нет той душевности.

* * *

Сидя у бара и потягивая лимонад (ее тактично оставили в покое на какое-то время), Амалия наблюдала, как эф-эс-бэшник Эдуард понуждает бывшую жену к перемещению из бара в номер, а та артачится. Неожиданно в бар вошли вместе давеча выходившие раздельно — священник и долговязый негр. При этом священник медленно и терпеливо что-то разъяснял негру на плохом английском, а негр с уважением кивал и соглашался. Они заняли столик неподалеку от бара. Через некоторое время священник оглянулся через плечо, ища глазами бармена. Но бармен отсутствовал. Амалии стало жалко священника. Слезши со стула, она непринужденной походкой прошла мимо столика и сделала жест — повела рукой вверх-вниз. И священник, и негр посмотрели на нее удивленно. А когда снова перевели глаза на столик, там уже стояли непочатая бутылка холодного лимонада и два идеально чистых стакана. Негр невольно слегка отодвинулся вместе со стулом.