Русский характер

– Рассказывай! – приказала жена тоном, не терпящим возражения.

– А чё рассказывать-то? – снимая через голову свитер, пробурчал Михаил. Три дня поспал, два дня в бильярд поиграл, еще два дня опять поспал. Дальше чем заниматься, не придумал, потому решил домой утопать.

– Дурень и есть дурень! Отдыхать надо, лечиться! Я тебя для чего отправила? Чтоб ты коленки подлечил, суставы.

– Дык я и пытался!

– Вылечил?

– А хрен его знает!

– Чего так?

– Ты думаешь, что там прямо-таки большой курорт? Как бы не так! Стоит пяток деревянных домов, посередине – столовая, рядом – домик с ваннами, а грязи – в естественном водоеме, и командует всем этим дохтор с фельдшерским образованием. Правда, природа вокруг бравая, ничего не скажешь, горы со скалами, тайга, красотень, в общем!

– Ну?!

– Ну и все.

– Коленки, говорю, вылечил?

– Посуди сама. Фельдшер этот, Иван Матвеич, поначалу прописал грязи. Я старательно выполняю его назначение. Сижу в этой грязи кажное утро. На шестой день, проходя мимо, спрашивает меня: мол, сколько ванн принял? Я говорю, вы ж грязи прописали. Он говорит: ничего подобного, с твоим диагнозом надо ванны принимать. Японский городовой! Разволновался я, а он: ладно, мол, успокойся, ничего страшного, пускай тело заранее к земле привыкает. Так и сказал. Юморить-то можно над всеми, но не над здоровьем же, елки-моталки!

– Чего это по-черному доктор шуткует над больным-то? – хихикнула Женя, не удержавшись.

– Я, конечно, расстроился шибко. Плюнул на всю ихнюю санаторию да и подался домой.

– Деньги на ветер бросил! Какие мы нежные, подшутили над нами, а мы все бросили и к мамкиному подолу, слезки утирать! И что за наказание мне: с двумя обалдуями великовозрастными всю жизнь мучиться!

– Я-то здесь при чем? – пробурчал Лёнька и от греха подальше удалился на улицу.

Михаил не спеша стал умываться. Его одолевали совсем другие мысли. Он, не привыкший отдыхать, шибко соскучился по незатейливой деревенской жизни, по женке, по сыну. Дома завсегда хорошо…

Жена ворчливо собрала на стол.

– Садись, лопай! Должен был еще пять дней на готовых харчах погужеваться, теперь ни харчей, ни денег! – не успокаивалась Женя.

Михаил сел к столу и с удовольствием налег на хлеб с салом, заедая соленым огурцом. Аппетитно жуя, полез в карман и выложил на стол энную сумму.

– Что это? – насторожилась жена.

– Остатки денег, – ответил тот.

– Вернули, что ли?

– Скоко дней жил, за столько и заплатил, – прошамкал с набитым ртом муж.

– Издеваешься, да?! – взвилась Женя.

– То есть? – не понял Миха.

– Я тут битый час нервы себе треплю, а ты молчишь! Зарплату никто не платит, прошли те времена! Приходится за каждую копейку хвататься!

– Опять беда неловка. И так плохо, и этак нехорошо. Не угодишь тебе.

– Сказал бы сразу, что деньги целы! Дурной ты, Мишка, ой, дурной!

– Эвгения, чего беснуешься? – возник в проеме двери сосед, как всегда, в состоянии подпития. – Или мужик в подоле приташил? Чего так убиваешься?

– Иди ты! – зыркнула на него Женя. – Ни на полушку совести нет!

– А, Володька, здорово! Входи, входи. Садись к столу, – пригласил Миха.

– Еще чего! – возмутилась хозяйка. – Он тут про тебя всякие непотребные мысли высказывал, а ты его к столу. Чего приперся? Не видишь, мужик только что с дороги?! Устал! Вали домой!

– Грубая ты, Эвгения, прямо скажем, не голубых кровей – не белой косточки. Короче, плебейка с парагвайкой, вместе взятые. Подобное высказывание хозяйки считается крайне паршивым тоном, – добродушно промолвил сосед и уселся на лавку рядом с хозяином.

– Налей чаю, – кивнул на него муж.

– Глаза б мои на вас не глядели, – сказала Женя, наливая чай в большую кружку с надписью I love you.

– Успел заправиться уже? – хохотнул Миха.

– Проживающим в сибирских условиях самое благородное горючее для любого механизма и организма – это водка, – многозначительно промолвил Володька, приступая к чаю. – Могла бы ты, женщина, налить чего и покрепче по такому случаю. Как-никак твой муженек возвернулся в целости и сохранности с мест более чем опасных в эротическом смысле слова. Сохранил девственность, Михаэл?

– Еще чего! Водку ему! – замахнулась на него полотенцем Женя.

– На нет и суда нет, разве ж я против? – непроизвольно дернувшись, миролюбиво согласился тот.

– Чего нового в нашем округе? Рассказывай, – попросил хозяин.

– Понимаешь, в чем дело, Михаэл, все было у всех хорошо, только одна беда: хорошо бы, чтобы хоть что-то происходило, какой-никакой сюжет наличествовал, страсти итальянские кипели в деревне. Остается только философствовать на тему «ах, зачем я на свет народился, ах, зачем меня мать родила?», причем в муках, усекаешь?

– А по мне, так пусть все идет, как идет. Чтоб спокойно засыпать под ворчание женки и просыпаться с удовольствием у нее под мышкой.

– Э, не-е-ет! Это философия обывателя с умственными способностями ниже колена. Надо жить высокими идеями, хотя бы в башке. Это, знаешь ли, возвышает тебя самого в твоих же глазах. Эдак вытаскиваешь из глубины подсознания сияющую мечту о невиданном и неслыханном, лежишь, смакуешь, и ощущение, будто сам там побывал. Очень уважаю подобные моменты в своей судьбе… неказистой.

– Что же будет, если все ляжем и начнем мечтать? От голода животы распухнут, – не согласился Михаил.

– Я прожил довольно долгую жизть и скажу тебе, что каким-нибудь образом желудок был всегда в порядке: сыт и даже слегка пьян. Не трудясь! Во как! А что с того, что ты каженный день копошишься в своем, мягко выражаясь, муравейнике, по кусочку, по глоточку что-то тащишь в нору, иногда рожаешь детей, а она в своих основных проявлениях мчится мимо, как карт на гоночной трассе. То есть параллельно идет. Ты – своей дорогой, а она – рядом, яркая, возбуждающая, головокружительная, но рядом! Усекаешь, тебя там нет? Вот где горчинка с перчинкой в биографии!

– Не дотумкал чего-то я. Кто рядом несется? Гоночная машина, что ли? А на хрена она мне? Окромя скорости, чего хорошего в ей? Ни дров, ни навоза, ни жены не свозишь никуда, да и посадка низкая. То ли дело моя! Сяду за руль – душа поет. Не гляди, что кузовок небольшой. Смекаешь, и поленницу дров могу накидать, и десятки мешков картошки сложить, что ты! Ладная машина, каждый раз радуюсь, что тогда рискнул потратиться на нее.

– Михаэл, твое непонимание высокого вызывает недоумение и даже негодование, – глянул с сожалением на него Володька, – хотя, вообче-то, у тебя шибко простое, открытое лицо, не подпорченное интеллектом. Твое сознание малость сужено сомнительной пропагандой социалистических идей типа: «Кто не работает, тот не жрет» или, там, «Без пруда не выловишь и рыбку из него».