Русский транзит-2 (Образ зверя)
Шрифт:
Черноусый кавказец, тот самый Бармалей-свежеватель, во все горло зазывал платежеспособное население с утра пораньше отведать шашлыков с пивом:
– Барашек только вчера бегал! Подходи, пальчики оближешь!
Юрьев подошел к Бармалею:
– Ну, где твой барашек? Нет, ты мне Свинину не показывай, где барашек?
– Нету, дорогой,- сказал Бармалей, разводя руками и пряча от Юрьева глаза.
– А в пятницу был. Живой. Я помню, как ты его...
– В пятницу был, а теперь нету.-И Бармалей сокрушенно покачал головой.-Украли... Совсем плохо. Теперь хороший шашлык никак не сделать! Нет ягненка, как торговать буду?! Хочешь,
На Игоря, который шел по улице в больничной пижаме и одних носках, по-барски дарованных ему Максимом, никто из прохожих не обращал никакого внимания: уже несколько лет, как до формы одежды простого советского прохожего в этой удивительной стране никому из сограждан, насмерть заеденных бытом, не было дела.
– Сынок, пройдемся хоть немного пешком,- сказал Юрьев, осторожно неся под пиджаком помповик, стволом засунутый в брюки.
– Но я же в носках... Ума не приложу, как я очутился в больнице и где моя одежда, где мои кроссы и кожаная куртка с джинсами? Папа, почему меня положили в больницу? Что со мной произошло?
– Перетренировался, Игорек,- сказал, глядя перед собой, Юрьев.
– Ладно, скажи правду: что со мной произошло? Ведь вы с Максимом и дядей Петей пришли в эту больницу с ружьем не просто так. Ведь что-то нехорошее должно было произойти, да? Сколько я спал?
– Денек провалялся.
– Папа, я же умею читать. В газете, которая висела на стенде у метро, я увидел, какое сегодня число: я спал десять дней! Что со мной произошло???
– Успокойся, Игорь, теперь все позади. Поехали скорее, тебя ждет мама,сказал Юрьев, крепко беря за руку сына и запрыгивая на заднюю площадку троллейбуса.
Когда они уже подходили к дому, кто-то поднялся со скамейки в парке, аккуратно занявшем четырехугольное пространство, ограниченное "кораблями" двенадцатиэтажек. Человек пошел им наперерез.
– Вон мать нас встречает. Сейчас будет ругать,- с улыбкой сказал Игорь.
Ирина с вытянувшимся за эти два дня лицом и воспаленными глазами быстро подошла к Игорю и молча прижала его голову к груди.
Она хотела что-то сказать, но слова не шли, и она только часто и глубоко дышала, уткнув лицо в курчавую макушку сына. Потом Ирина подняла лицо к Юрьеву, покорно стоящему в стороне, и спросила:
– Чего вы так долго? Я вас еще ночью ждала.
– Почему ночью?
– спросил, в свою очередь несколько удивленный таким вопросом, Юрьев.
Ирина вдруг впервые за последние дни улыбнулась:
– Я ведь только вчера вечером от слепой приехала. Она мне говорит: "Все, езжай домой встречать своих. Вымолила ты их, матушка!" Мне сразу так легко стало, и я домой поехала. В квартиру вошла как раз, когда ты позвонил. Сначала все в кухне сидела, в окно на дорогу смотрела... А часы все тикают, тикают. Потом сосед за стенкой кричать стал: он там с дружками что-то празднует. Чувствую, сидя на одном месте, не выдержу ожидания. Вышла на улицу, вот, даже одеяло с собой взяла. Знаешь, Юрьев, на улице ждать легче.
– Ну, я пойду, Ира...
– В таком виде пойдешь? Да тебя же в метро не пустят!
– Да нет, пустили вроде, когда сюда ехали.
– А теперь не пустят. Нет, Юрьев, ты видел себя в зеркало?
– Ирина внезапно засмеялась, пряча лицо в шевелюру сына.
– Нет, а что?
– спросил, улыбнувшись, Юрьев.
– Ты теперь на ковбоя похож, помнишь,
из "Великолепной семерки"? Юл Бриннер - так, кажется, звали артиста. Лысый и очень... мужественный. Ну, пошли домой.Юрьев сидел за столом. Не имея возможности произнести хотя бы слово туго набитым ртом, он молча, с жадностью поедал макароны с сосисками. Игорь не отставал от отца. Ирина просто сидела за столом и, вскинув брови, поражалась скорости поглощения пищи и полному отсутствию предела насыщения изголодавшихся желудков.
– А вам плохо не будет?
– спрашивала она смеясь.
За стеной, в соседней квартире, шла гульба. Там что-то надсадно кричали, пели и потом долго похабно матерились, то и дело тяжело стуча им в стену. Юрьев даже слышал отдельные фразы: кто-то звал свою ненаглядную поскорее... Далее следовала невыносимая похабщина.
– Не обращай внимания. Юрьев. Это сосед, ну тот, который в последний раз, когда ты был здесь, стоял с тобой на лестничной площадке... С компанией гуляет. И как его только тут прописали? Хотя, конечно, отсидел свое - имеет право.
– Это он тебе так?
– удивился Юрьев.
– Я тебе говорю, не обращай внимания. Он пристает иногда по пьяной лавочке... Но ведь я женщина здоровая, так что отпор хулигану могу дать,-говорила она, нервно улыбаясь и как бы оправдываясь перед Юрьевым.
Юрьев перестал жевать, отставил тарелку и встал.
– Да, непорядок...
– Толя, я прошу тебя, не ходи туда, слышишь? Они погуляют и успокоятся. Умоляю тебя, Юрьев...
– Они успокоятся, но лишь до следующего раза. Увы, это патология... Ну-ну, не волнуйся так, Ира, я просто попрошу их гулять потише.
– Юрьев, они тебя убьют!
Взяв вскочившую Ирину за плечи и со спокойной ухмылкой усадив ее за стол, Юрьев смешно округлил глаза:
– Кого? Меня?! Игорь, успокой мать. Я сейчас приду.- Он похлопал сына по плечу.- А ты, Ирина, завари чай. Мне - покрепче.
Ирина хотела что-то еще сказать, но только покачала головой и вдруг заплакала, прижав к лицу ладони.
– Я быстро!
– сказал Юрьев и вышел.
– А, мужик!
– пьяно сказал сосед Валера, распахнувший перед ним дверь квартиры.
– Войти можно?
– Входи, пока не внесли!
– И вся компания гнусно загоготала.
В грязной, насквозь прокуренной комнате вокруг пластикового кухонного стола, по всей видимости доставленного сюда со свалки, сидело еще трое пьяных гостей. Стол был уставлен всевозможными пузырьками и бутылками, немытыми стаканами и разнокалиберными тарелками с высохшими холодными закусками, вышедшими из употребления более сорока восьми часов назад и обильно сдобренными пеплом.
– Во, братва, сам пришел. Я его шугнул тут намедни, чтоб не клеился к моей бабе, а он опять у нее сидит. Думаю, пора восстановить справедливость.
– Восстанови, Валера!
– вопили собутыльники.- Сегодня же!
– веселилась братва.
– Минуточку,-спокойно сказал Юрьев,- все те слова, которые я только что слышал из-за стены, они, надеюсь, адресовались не вашей соседке?
– И Юрьев указал на стену, за которой помещалась Иринина "хрущевка".
– Во дает лысый!
– загоготал сосед.- Ей, ей, моей ненаглядной, а кому ж еще.
– Вопросов больше нет,-сказал Юрьев, глядя себе под ноги, и расчетливо пробил глупо улыбающемуся и дышащему трехдневным перегаром Валере левой снизу в челюсть, вытягиваясь при этом в струнку и почти вставая на цыпочки.