Русуданиани

Как увидел нас [дэв], заревел так, будто небо раскололось, и бросился к нам. Я решил, что это гремит гром, поглядел в ту сторону, откуда донесся рев, вижу, надвигается нечто огромное и ужасное. Красная как кровь голова его походила на большую гору, а два рога он нес, словно два высоких платана. Глаза его были подобны большим озерам, а зубы — каменным глыбам. Он бранился и изрыгал угрозы. Гром, оказывается, был его голосом, а зубами он скрипел, словно рушились скалы. Руки дэва и плечи были невиданными и удивительными.

И глядеть на него было страшно, а уж о том, чтобы одолеть его в бою, я и помыслить не мог. Я сильно испугался и крикнул царевичу: «Ничего не получится, ты видишь, каков он!» Поглядел он тоже и отвернулся, чтобы больше не видеть дэва, ведь дело царское особое: не терять рассудка, не робеть перед врагом и не бояться угроз. «Кераг, — отвечал мне царевич, — я вижу, ты испугался!» — «А что это?» — «Что-то отвратительное и ужасное. Вот, оказывается, что такое дэв». И сказал я ему: «С тобой я ни дэвов, ни каджей не боюсь, а без тебя господь пусть и солнца мне не показывает!» Еще сказал он: «Тогда следи за мной, и я укажу тебе, как действовать».

Тем временем дэв подступил совсем близко.

Здесь битва с дэвом и гибель дэва от руки Джимшеда

Пришпорил царевич коня, запустил железную стрелу дэву в левый глаз, и вышла стрела через правый глаз. Вскричал дэв и стал на него наступать. Ослепший, он ничего не видел, но в ярости то деревья вырывал с корнями, то камни швырял, то упирался рогом в землю и выворачивал пласт величиной с гору и толкал на нас. Бегали мы вокруг него, а подступиться не могли никак. Тогда сказал мне царевич: «В этой беготне мы утомились, а с этим поганым не справились. Если метну я в него палицу, вдруг промахнусь, а чтоб копьем сразиться — подобраться не могу». Отвечал я ему: «Слава создателю, что не видит он ничего, иначе не спастись бы нам от его когтей. Давай оставим его в покое, он так разъярен, что сам себя убьет». Сказал он: «Что это за страх такой, что ты советуешь: подождем, пусть он сам себя убьет. Нет, я его так не оставлю». Помянул он господа, метнул палицу Алмазного змея и попал дэву меж двух рогов, один вовсе снес, а второй сломал пополам. Вскричал [дэв] так, что земля содрогнулась, и упал лицом вниз. Соскочил Джимшед с коня и схватился за саблю. Но опередил его дэв. Тут закричал я царевичу: «Что ты делаешь? Все одно, сабля его не возьмет». Отбросил Джимшед саблю и взялся за копье, ударил дэва в грудь, но сломалось копье, и острие застряло в груди дэва, и все же тот не отступил и так налетел на царевича, что мне показалось, будто небо обрушилось на землю. Но и Джимшед нагрянул на него, как удар грома, взмахнул мечом змея; как молния, сверкнул меч над правым плечом дэва и рассек его по самую грудь. И тогда не оставил [дэв] поля битвы. Долго бились они. И Джимшед не мог дэва сразить, и во взмахе дэва недостаточно уже было силы, чтобы одолеть царевича.

Затянулась их битва, ни один не взял верх. Ничего другого не мог я придумать, подскочил, ударил дэва мечом по голове, тут и Несчастливый подскочил, вцепился в него и потащил назад. Понял дэв, что не на что ему надеяться, и сказал нам так: «Я свое получил сполна, но, если вы хотите себе добра, не входите в мой город, иначе даже отвага ваша не поможет вам, ничто вас не спасет». Тут подскочил [к дэву] и Невезучий, он схватил его за одну ногу, Несчастливый за другую, и до тех пор волокли они его по полю, пока не разорвали пополам и не заставили его поганую душу расстаться с телом. Так покончили мы с этой нечистью. В тот день отдохнули.

На другое утро, как только солнце выпустило свои светлые лучи, сели мы на коней и поехали. Ехали по дороге и развлекались. И молвил я Джимшеду: «Грехов моих в нынешнем году мне достаточно, но все же хочу я одно слово тебе в упрек сказать: «Вот едем мы, а куда и зачем едем, не знаем. Или ищем чего, или преследуем кого? ««Засмеялся [Джимшед] и ответил: «Ты меня спрашиваешь? Ты же сам зачинщик всего». Я вздохнул и не сумел ничего ответить. И снова сказал [Джимшед]: «Отчего ты опечалился? Меня самого удивляет наше путешествие. Не раз гневался я на себя, но, как решу домой возвращаться, опять яйцо мне мерещится, катится по дороге, и никуда от него не деться. Вот оно опять, погляди, разве не видишь? Пока не узнаю все о нем, не остановлюсь, даже если в этих блужданиях исполнятся мои дни».

Шли мы так еще сорок дней; если встречали зверя или птицу, убивали и ели, а людей не видели. Еще много раз казалось ему, что мы догоняем яйцо. Катилось оно, и мы шли за ним. И пришли в один большой город, со многими домами, прекрасно построенными, но не встретили там ни одной живой души. Брели мы по улицам, а яйцо закатилось в какой-то дом, вошли и мы за ним. Смотрим, сидит дряхлая старуха и, кроме нее, никого нет. Оказывается, это была та самая старуха, что дала царю Томерану волшебное яйцо, колдовством своим она вернула к себе то яйцо и заполучила нас. Как увидела нас старуха, взяла два посоха и пошла нам навстречу. Мы успели первыми поприветствовать ее: «Благословенна наша встреча, матушка!» — «Мир вашему приходу», — ответила она и усадила нас.

Обратился я к ней с вопросом: «Сюда яйцо закатилось, где же оно?» А старуха в ответ: «Откуда вы идете и как давно в пути?» Я ответил: «Идем мы из Хатая, вот уже семь месяцев в пути». — «А яйцо оттуда у вас или здесь дал кто-нибудь?» — спрашивает. «Оттуда», — говорю. «А чего вы оттуда сюда яйцо несли? Если есть собирались, отчего не съели; если для забавы, то как же не разбилось оно? Зачем прикатили его сюда?» Я объяснил ей все про то яйцо. А она и говорит: «Юношей нетрудно на яйце провести. Не яйцо это, а ваша судьба и доля, иначе бы не бегали вы за ним! Сначала отдохните, поешьте, вы устали с дороги, а после поищете потерянное яйцо». Накрыла она стол, попотчевала нас добрым ужином, уложила на мягкую постель.

Наутро вышел я, гляжу — в городе тишина. А напротив дома старухи стоит высокая хрустальная башня, и окружает ее что-то черное, словно деготь. Удивился я, вернулся в дом и спросил: «Матушка, отчего в этом огромном городе, кроме тебя, нет никого и не слышно живого голоса?» Отвечала старуха: «Не спрашивай меня ни о чем!» А после, усмехаясь, продолжала: «Вы — добрые молодцы и ступайте своей дорогой, иначе вас ждет та же беда, что постигла и этот город». И сказал тут царевич: «С тех пор как я себя помню, никто надо мной не смеялся, меня и страшная война не заставит отступить, не то что твои слова. Что это перед домом твоим стоит, на башню похожее, верхушкой облаков достигает, а само утопает в чем-то черном, подобном морю [дегтя]? Пока не узнаю я про то, не уйду отсюда, и нам, гостям, придется с хозяйкой разбраниться». Шепнул я Джимшеду: «Хозяйка нас приняла хорошо, и не к лицу нам сердиться, но лучше, чтобы она сказала правду. Я знал, что это яйцо старуха дала царю Томерану и запрет сама наложила. А после этим же яйцом заманила нас в этот город. Теперь она должна сказать нам всю правду, кто она, зачем принесла яйцо нашему царю и что знала о яйце, заставившем нас обойти море и сушу. Пусть сначала она это расскажет, а после спросим, что здесь происходит». Но старуха поглядела на меня сердито и отвечала: «Какой же ты невежа! Откуда тебе знать меня! И кто такой твой царь? Я даже имени его не слыхала!» Я сказал: «Беда в том, что мы поддались твоему колдовству, молод я был и неразумен. Но ты не думай, что твое колдовство принесет тебе пользу или царевичу нашему повредит. Многих колдунов встречали мы в пути, и только себя они погубили, а с нами ничего не случилось».

Сломил я ее словом, припугнул делом, но не ответила она мне ничего, кроме: «Не спеши, спешить не годится.

Раз известно тебе, что по моей воле пришли вы сюда, придется меня же и подождать. Дело у меня есть небольшое, а после раскрою я вам все». Но я сказал ей: «Пока не скажешь, не пущу тебя никуда». Она сказала: «Раз ты упорствуешь, скажу я тебе. В этой хрустальной башне сидит царская дочь, и ее прекрасный лик источает сияние, а то черное, что ее окружает, — это дракон».

Как услышал Джимшед о девушке, пронзила ему сердце любовь к ней, как алмазная стрела. И спросил он: «Если она царская дочь, как же завладел ею дракон? Где родители ее и в чем провинилась красавица?»

Ответила старуха: «В чем могла она провиниться? Как родилась она, няньки и мамки глаз с нее не спускали и не видел ее никто, кроме отца с матерью. Но появился в нашей стране этот дракон и начал разорять город. Силой не образумили его, а языка человеческого он не понимает, чтоб можно было унять его. В день приводили ему по одному жителю города. И опустел наш город. И сказал царь, чтобы все бежали из города. Сначала сам решил уйти, чтобы погоню на себя принять, а после обещал и дочь забрать. Как только царь покинул дворец, все, кто оставался еще в городе, сбежали. Я уйти никуда не могла, и сил хватило только на то, чтобы поставить на пороге большой котел с едой. Когда наступило утро, стал ждать дракон своей доли от царя. Но к нему никого не привели. Рассерженный, обошел он город, увидел у моих дверей еду, поел, я вышла и поклонилась ему и пообещала ежедневно его кормить. Вот почему я спаслась.

Пошел дракон на царя разгневанный. Не застал его, окружил башню. И девушка осталась в ней. Никто не может добраться до нее, нет туда дороги. А [дракон] лижет подножие башни. Утром и вечером я ношу ему пищу. А он все гложет камень. И стали стены очень тонкие, толщиной с ладонь, и того не будет. Вот рассказала я вам все, а теперь отпусти меня, я отнесу ему еду, иначе девушке придется туго».

Велел царевич: «Ступай отнеси, погляди и сообщи нам, что та девушка делает». Пошла старуха, а я удивился: если не бесовским колдовством, то как же иначе могла она поднять огромный котел. Ходила она, опираясь на два посоха, глаза — я таких ни у кого не видел — косые, страшные, а котел тот, даже пустой, трем или четырем дюжим молодцам впору было тащить. Сама она его несла или черти ей помогали, того не ведаю, мы никого, кроме одной старухи, не видали.