Русы от Волги до Дуная

Рис. 8. Составленая Б.А. Рыбаковым карта «Русской земли» в узком смысле слова: 1 – по историческим данным XII в.; 2 – по археологическим материалам VI–VII вв.; 3 – важнейшие места находок вещей VI–VII вв. Источник: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества в XII–XIII вв. М., 1982

С этими наблюдениями над текстом отечественных летописей достаточно давно сопоставляются и некоторые достаточно ранние сообщения о Руси иностранных авторов. Константин Багрянородный в своем сочинении писал: «(Да будет известно), что приходящие из внешней России в Константинополь моноксилы являются одни из Немогарда (Новгорода. – М.С.), в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта России…»¹⁴⁶ Поскольку Новгород отнесен императором к «внешней России», данное выражение как будто бы предполагает существование «внутренней России» уже во времена Игоря. Уже упоминавшийся «Баварский географ» так описывает Восточную Европу: «Кациры (Caziri), 100 городов. Руссы (Ruzzi). Форшдеренлиуды. Фрешиты. Шеравицы. Луколане. Унгаре»¹⁴⁷. Исследователи признают, что это одно из ранних упоминаний Руси. В непосредственном соседстве с нею указаны хазары. Исследовавший данный текст с лингвистической точки зрения А.В. Назаренко отмечает, что источником заимствования д.-в.-н. Ruzzi было слав. Rusь, которая располагалась на юге Восточной Европы, скорее всего в Среднем Поднепровье. По поводу других соседей русов, форшдеренлиудов, мнения специалистов расходятся. Одни видят в этом названии «лесных людей», то есть древлян, другие – крымских варягов, третьи – характеристику русов как «руководящих, первых людей, первый, главный народ». Дополнительную трудность в трактовке обуславливает и то, что ни один другой источник, кроме «Баварского географа», его не упоминает. То же самое относится и к слову «фрешиты». И. Херрман понимает его как слово «независимые», являющееся еще одной характеристикой русов, однако его мнение разделяется не всеми специалистами. Шеравицы однозначной интерпретации не поддаются, а луколан достаточно много исследователей отождествляет с древнерусским племенем уличей. На основании фразы летописца «И беше седяще уличи по Днепру внизъ, а по семъ преидоша межю Бъгъ и Дънестръ, и седоша тамо» и археологических данных Б.А. Рыбаков показал, что до середины Х в. уличи жили на Днепре южнее полян¹⁴⁸. Следует отметить, что самое первое упоминание о конфронтации правителей Киева с уличами, в результате чего они в конечном итоге переселились на Буг из Южного Поднепровья, относится к Аскольду и Диру, которые «къняжаща Кыев и владюща полями и бша ратьни съ древляны и съ уличи».

Последующие исследования показали, что определенное этническое единство населения «Русской земли» в узком смысле слова все-таки имело место. Антропологи отметили близость древнерусского населения округи Чернигова и Переяславля с правобережным населением Киевского Поднепровья, то есть основных центров «Русской земли» в узком смысле слова, при фиксируемых этой наукой различиях с «северянскими» сериями, близкими облику дреговичей, радимичей и кривичей¹⁴⁹. Однако вопрос о том, возникло ли оно до или после образования Древнерусского государства, остается пока открытым.

Глава 4. Русский каганат

Именно к той эпохе, которую А.Н. Насонов считает временем возникновения «Русской земли» в узком смысле слова, относится известие о Русском каганате. Сообщают о нем «Бертинские анналы», которые под 839 г. рассказывают, что к франкскому императору Людовику прибыло посольство от византийского императора Феофила: «С ними (послами) он прислал еще неких (людей), утверждавших, что они, то есть народ их, называются рос (Rhos) и что король их, именуемый хаканом, направил их к нему, как они уверяли, ради дружбы. В упомянутом послании он (Феофил) просил, чтобы по милости императора и с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуться, так как путь, которым они прибыли к нему в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайно дикости исключительно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим путем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности. Тщательно расследовав (цель) их прибытия, император (Людовик) узнал, что они из народа свеев (правильнее говорить о свеонах, что соответствует тексту оригинала Sueones. – М.С.), и, сочтя их скорее разведчиками и в той стране, и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя (в других переводах «у себя». – М.С.) задержать их до тех пор, пока не удастся доподлинно выяснить, явились ли они с честными намерениями или нет»¹⁵⁰. Дальнейшая судьба этих послов неизвестна, но именно на этом сообщении франкских анналов норманисты во многом и строят свою гипотезу.

Однако, если внимательно проанализировать текст этого сообщения, окажется, что оно далеко не так однозначно, как представляется на первый взгляд. Во-первых, норманисты почему-то совершенно не рассматривают возможность, что свеоны «Бертинских анналов» были авантюристами, просто выдавшими себя за русских послов, чтобы получить дары от византийского императора, не имеющими никакого отношения к народу рос. Во-вторых, как полагал А.Г. Кузьмин, свеоны были «географическим, а не этническим определением» и обозначали не собственно свеев-шведов, а население побережья Балтийского моря и островов¹⁵¹. Однако, даже если предположить, что свеоны в данном тексте действительно были шведами, это свидетельствует скорее против, чем за скандинавское происхождение росов. Утверждение послов, «что они, то есть народ их, называются рос», напрямую перекликается с зафиксированной летописью формулой начала речей послов Олега и Игоря «Мы от рода русского»¹⁵² и указывают отнюдь не на племенную принадлежность конкретных послов, а лишь на то, что они являются представителями Древнерусского государства. В высшей степени показательна и реакция франкского императора. Из «Жития святого Ансгария» известно, что в 829 г. к Людовику Благочестивому прибыло посольство свеонов, желавших принять христианство, и к ним были отправлены миссионеры. Теперь же, в 839 г., услышав, что новые шведы называются росами, он немедленно заподозрил в них лазутчиков и задержал до выяснения обстоятельств. Такая редакция Людовика более чем красноречиво показывает, что в качество росов шведы никому на Западе известны не были. Страдавшая от набегов викингов Западная Европа знала скандинавов очень хорошо, и первая же их попытка назваться другим именем сразу же вызвала серьезные подозрения. Следует сразу подчеркнуть, что ни один источник, ни собственно скандинавский, ни русский, ни какой-либо иностранный, больше никогда говорит о том, чтобы скандинавы утверждали, что они принадлежат к племени русов. Для подтверждения своей гипотезы норманисты пытаются использовать и письмо Людовика II византийскому императору Василию I, где говорилось: «Хаганом же, как убеждаемся, зовется предводитель авар, а не хазар или норманнов…»¹⁵³ Само письмо византийского императора до нашего времени не дошло, но по поводу искусственного этникона Nortmanni А.В. Назаренко предположил, что он являлся частичной калькой греческих названий типа , , «северные народы», , «северные скифы», стоявшем в несохранившемся письме Василия I¹⁵⁴. Таким образом, Nortmanni письма Людовика II отнюдь не доказывают скандинавскую принадлежность Русского каганата, а являются переводом обобщенного византийского названия жителей Севера и не более того.

С другой стороны, отечественные источники неоднократно фиксируют использование титула кагана применительно к великим князьям Древней Руси. Митрополит Иларион в XI в. так восхваляет крестителя Руси: «Сии славныи от славныихъ рожься, благороденъ от благородныихъ, каганъ нашь Влодимеръ…»¹⁵⁵ Говоря чуть далее о сыне Владимира Ярославе, которого он называет христианским именем Георгий, Иларион и его называет каганом: «Паче же помолися о сын твоемь, благоврнмь каган нашемь Георгии…»¹⁵⁶ Надпись на стене Софийского собора в Киеве гласила «СЪПАСН Г(ОСПОД) Н КАГ(А) NА NАШЕГО»¹⁵⁷ С.А. Высоцкий относит к великому князю Святославу Ярославичу, правившему в Киеве с 1073 и 1076 гг. Наконец, «Слово о полку Игореве» именует каганом сына Олега Святославича, князя Тмутараканского и Черниговского, умершего в 1115 г.

Исследователей давно интересовал вопрос: почему к русским правителям на протяжении более чем двух столетий применялся чужеземный титул? Впервые это тюркское слово упоминается в китайских летописях в 312 г. Каганами именовались верховные правители тюрок, авар и хазар, а в результате движения на запад этих кочевников данное слово стало известно в Европе. По всей видимости, именно от хазар, держава которых значительное время была самой мощной в Восточной Европе и простирала свою власть на некоторые пограничные со степью славянские племена, этот титул и был заимствован русскими князьями. В вопросе возникновения Русского каганата немаловажными представляются выводы А.П. Новосельцева, приведшего сведения Масуди, который в начале Х в. описал двоевластие у хазар, когда реальная власть у них находилась в руках царя-ишада, а каган, ведя жизнь затворника, был скорее символом, а не носителем верховной власти. Хазарский царь Иосиф в своих письмах вообще ни разу не упомянул кагана. Исследователь полагает, что именно поражение, нанесенное хазарам арабским полководцем Мерваном в 737 г., положило начало перехода реальной власти от кагана к царю-ишаду. Насколько можно судить, процесс этот был не одномоментный. Поскольку правитель русов едва ли стал заимствовать титул, носитель которого не обладал реальной властью, а произошло это, по мнению А.П. Новосельцева, в первой трети IX в. Его принятие еще до призвания варягов означало, во-первых, независимость от Хазарского каганата и претензии на господство в регионе и, во-вторых, предполагало, что под властью кагана русов находятся другие правители ибо данный титул, соответствовавший у тюркоязычных кочевников титулу императора, изначально предполагал такое значение¹⁵⁸. После объединения страны под властью династии Рюриковичей их представители перенимают данный восточный титул, который продолжает подчеркивать их независимость от Хазарии, а после ее разгрома Святославом и от Византийской империи.

Рассмотренная история титула правителя Русского каганата указывает на былое соперничество наших предков с Хазарским каганатом. Вместе с тем, согласно приведенному выше фрагменту ПВЛ, к моменту появления Аскольда и Дира киевляне платили дань хазарам. Кроме того, под 859 г. летописец сообщает: «Въ лт 859. [И] маху дань Варзи изъ заморья. на Чюди и на Словнех. на Мери. и на всхъ Кривичхъ. а Козари имаху на Полнх. и на Свер и на Вятичхъ. имаху по бли ввериц дъiма»¹⁵⁹ – «Варяги, приходя из-за моря, взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с веси, и с кривичей. А хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по белке от дыма». Рассказывая далее о деятельности киевских князей Олега и Святослава, летописец отмечает освобождение ими от хазарской дани тех или иных славянских племен. О подчинении части славян власти Хазарии говорится и в письме хазарского царя Иосифа, которое будет рассмотрено ниже.

Итак, и отечественный, и хазарский источники сообщают нам, что во второй половине IX в. граничившая со степью часть восточнославянских племен была вынуждена платить дань хазарам, притом что в начале того же столетия Русский каганат претендовал не только на независимость, но и на равноправие с Хазарией в качестве мощной силы в данном регионе. В ПВЛ содержится рассказ и о том, что после смерти Кия, жившего, как полагают исследователи, в VI в., среди восточнославянских племен начались усобицы, чем незамедлительно воспользовались хазары, потребовавшие от полян дани. Посовещавшись, поляне дали от дыма по мечу. Изумленный хазарский каган потребовал разъяснения от мудрецов, которые ответили: «Не добра дань княже мы доискахомся оружьемь одиноя страны, ркше саблями. а сих оружье обоюду остро. рекше мечи. си имуть имати и на нас дань. и на инхъ странахъ. се же събыться все. не от своея воля ркоша. но от Б(о)жия изволнья»¹⁶⁰ – «Не добрая дань эта, княже: мы доискались ее оружием, острым только с одной стороны, – саблями, а у этих оружие обоюдоострое – мечи. Станут они когда-нибудь собирать дань с нас и с иных земель». «И сбылось все сказанное ими, – продолжает русский летописец, – так как не по своей воле говорили они, но по божьему повелению». Летописную легенду о хазарской дани полян одни историки расценивали как разоружение племени, другие – как отказ подчиниться и вызов на бой. На основе своего исследования летописного текста А.А. Гиппиус считает, что «в своем первоначальном виде рассказ сообщал не о подчинении полян хазарами, но о том, как “мудрым и смысленным” полянам удалось избежать обложения хазарской данью, продемонстрировав готовность к сопротивлению. Представление о том, что поляне все же находились под властью хазар на протяжении длительного времени, появилось в летописании лишь на стадии составления Начального свода. Его составитель, моделируя историю Русской земли по библейскому образцу, не мог не уподобить хазарского периода этой истории египетскому рабству Израиля»¹⁶¹.

Противоположной точки зрения придерживается археолог А.А. Комар: «В то же время наличие в Киеве признаков заселения в начала VIII в. – важный момент для хронологизации событий легендарной части летописи, повествующей, в частности, о полянской дани хазарам, ведь именно концом VII – первой третью VIII в. датируются два хазарских погребения из Геленовки и Журавлихи, исследованные к югу от Киева. Как минимум с этого периода летопись оперирует не легендой, а первыми историческими данными о судьбах древнего населения Киева»¹⁶².

Как вопрос о Русском каганате, так и вопрос о хазарской дани неизбежно вводит нас в круг весьма непростой проблематики русско-хазарских отношений. С одной стороны, ее сложность обусловлена объективным состоянием источников, их немногочисленностью и противоречивостью. Уже в случае с летописным известием о дани хазарам мечами мы видели существование у исследователей диаметрально противоположных мнений. Однако на эту неполноту источников накладываются другие факторы, еще более затрудняющие ее объективное рассмотрение. В книге «Битва у Варяжских столпов» мною уже было показано, что существование норманизма во многом обусловлено не научными, а идеологическими причинами. В неменьшей степени эти идеологические причины осложняют и рассмотрение русско-хазарских отношений. Сами по себе хазары были не лучше и не хуже других орд азиатских кочевников, в различное время обрушивавшихся на Европу. Однако в отличие от всех остальных кочевников впоследствии верхушка Хазарского каганата приняла иудаизм, что автоматически вводит взаимоотношения Руси с Хазарией в контекст гораздо более сложного вопроса русско-еврейских отношений. Острота хазарской проблематики оказалась обусловлена тем, что исповедовавшее иудаизм руководство каганата какое-то время брала дань с части восточнославянских племен. Соответственно, в зависимости от пристрастий отдельных авторов, Хазарский каганат изображался в черном цвете или, наоборот, в светлых тонах.

Идеализация его началась с В.В. Григорьева, который еще в XIX в. яркими красками рисовал такую идиллическую картину: «Необыкновенным явлением в Средние века был народ хазарский. Окруженный племенами дикими и кочующими, он имел все преимущества стран образованных: устроенное правление, обширную, цветущую торговлю и постоянное войско. Когда величайшее безначалие, фанатизм и глубокое невежество оспаривали друг у друга владычество над Западной Европой, держава Хазарская славилась правосудием и веротерпимостью, и гонимые за веру стекались в нее отовсюду. Как светлый метеор ярко блистала она на мрачном горизонте Европы и погасла, не оставив никаких следов своего существования»¹⁶³. Крупный отечественный историк В.О. Ключевский писал: «Хозарское (так в тексте. – М.С.) иго было для днепровских славян не особенно тяжело и не страшно. Напротив, лишив восточных славян внешней независимости, оно доставило им большие экономические выгоды. С тех пор для днепровцев, послушных данников хозар, были открыты степные речные дороги, которые вели к черноморским и каспийским рынкам»¹⁶⁴, где хазарская власть заботливо оберегала их от азиатских варваров. Бурное развитие капитализма, в котором еврейские капиталы сыграли далеко не последнюю роль, подспудно диктовало определенной части русского общества мысль, что самое главное – это экономическая выгода, ради которой вполне возможно поступиться и собственной независимостью, в утрате которой не было даже ничего особо страшного. Впоследствии, однако, вся эта гармония была безжалостно разрушено русами во времена Святослава. Нечего и говорить, что хазарофилы, как можно называть апологетов Хазарии, крайне негативно оценивали уничтожение каганата даже в советское время: «…разгром Хазарии имел и очень тяжелые для Руси последствия. Пала стена, сдерживавшая напор кочевников и мешавшая им широкой волной залить Черноморские степи…»¹⁶⁵