Рузвельт

Я была у Хайда на работе.

Думаю, бизнес моего друга заслужил особого упоминания. Хайд умудрился найти себе ремесло, которое идеально ему подходило. Он был парикмахером. Хотя в лицо ему это лучше не говорить, потому что он может маникюрными ножницами заживо содрать с вас кожу, доказывая, что он вообще-то «стилист».

Салон в арендованной и приятно обустроенной студии, где работал он и еще пара девушек, назывался «Кинсеаньера»(*). И название вполне оправдывало себя. Помещение находилось в самом сердце Мидтауна, среди шумных баров и сэконд-хэндов, в проходном дворе из латино-американцев, которым импонировало знакомое слово. Сразу через дорогу работал стриптиз-клуб, и местным «работницам» было без разницы, как называется место, где им делают прическу со скидкой.

— Медвежонок, пижамная вечеринка у нас вроде бы на следующей неделе, — Хайд наконец обратил внимание на меня и мой внешний вид.

Все это время я тихонько сидела на корточках у стены. В розовой пижаме, мягких тапочках, с растрепавшимся пучком на голове и телефоном в руках, я составляла компанию осунувшейся бамбуковой пальме в горшке под подоконником.

Другу я ничего не ответила, чем сильно его встревожила. За словом в карман мне обычно лезть не нужно.

— Так, девочки, я на перекур. — быстро объявил Хайд, сняв с себя поясную сумку с расческами и ножницами. — Марта, жди двадцать минут, пока впитается краска, и даже смотреть не вздумай на пончик, который лежит на столе. Съешь его, и я сдам тебя копам.

Друг протянул мне руку, помогая встать, и вытащил на улицу. В теньке, перед входом в салон стояла лавочка. Усевшись поближе к мусорке, Хайд закурил.

— Так что случилось?

Мне пришлось вкратце пересказать ему события сегодняшнего утра.

В течение целой минуты Хайд просто смотрел на меня и ничего не говорил. Сигарета на это время застыла в дюйме от его рта.

— Волчанка. — наконец произнес друг.

— Я серьезно, Хайд.

— Волчанка. — снова повторил он. — Волчанка. Волчанка. Волчанка.

Он выбросил недокуренную сигарету в урну.

— Какого черта, Тэдди?

— Если бы я знала…

Я уселась подальше от кондиционера, висящего прямо над скамейкой. В прошлом году туда засосало клок моих волос, который Хайд состригал ножницами. Всю осень пришлось отходить с залысиной.

Я притянула колени к подбородку и обернула вокруг них руки. Плакать было нельзя.

— Извини. — Хайд погладил меня по плечу. — Мне жаль, медвежонок. Очень-очень жаль.

Я изо всех сил прикусила губу.

Хайд не приближался слишком близко и правильно делал. Он прекрасно знал, что если даст мне хоть немного объятий — я разревусь, как младенец, пару секунд назад покинувший материнскую утробу.

Никто, вообще-то, никогда не запрещал мне плакать. Тем более Хайд. Но у меня особенные отношения со всеми жидкостями организма. Я — хозяйка своего мочевого пузыря: во всех школьных походах с ночевками в палатках я единственная никогда не ухожу писать в кусты, вместо этого терплю до дома, как полагается. Я приучила себя спать с закрытым ртом, чтобы не пускать слюни во сне, ежесезонно я вынюхиваю половину бутылька спрея для носа, чтобы не мучиться с насморком. Меня даже никогда в жизни не рвало. Ну или по крайней мере, не в общественном транспорте.

Я не люблю плакать, шмыгать или кровоточить — все это делает меня такой размазней, что и подумать страшно. Слезу можно пустить только над каким-нибудь фильмом с Дастином Хоффманом, больше поблажек я себе не даю.

— Хочешь пончик?

— Его разве не доедает Марта?

— Скорее всего. — вздохнул друг. — Кокосовая стружка — ее слабость, ты же знаешь.

От Хайда вкусно пахло средством для волос. Это помогало держать слезные железы под контролем.

— Что теперь будет? — спросил он.

— Мы погрязнем в нищете. Джек сопьется. Джулиан пойдет барыжить в подворотнях, а я — петь в переходах за гроши. Спать придется на автобусной остановке.

Думаю, в моей жизни настал один из таких моментов, когда кто-то должен залепить мне пощечину.

Раздалась песня Бейонсе, и я подскочила на месте, когда мой телефон начал вибрировать на скамейке.

Высветившееся на экране имя привело меня в шок.

— «Артур», — прочитала я вслух.

— Что?

— Даунтаун звонит.

— Бери трубку, тупица!

Сердце подскочило к горлу. Чтобы принять вызов на моем ископаемом телефоне, нужно было нажать на кнопку минимум десять раз подряд.

— Ало? — наконец ответила я.

— Привет, Рузвельт.

— Привет, Даунтаун.

Хайд приложился ухом к трубке по ту сторону динамика.

— Решил не писать тебе смс-сообщения. Побоялся перегрузить память того карманного калькулятора, который ты называешь телефоном.

— Это историческое наследие. Досталось мне от ацтеков.

Он посмеялся, и сердце у меня пропустило удар. Я сглотнула так громко — ему должно было показаться, что я сломала себе кость.

— Давай увидимся. — вот так вот просто заявил он.

Хайд оторвал голову от телефона и начал активно жестикулировать, намекая мне соглашаться.

— Не могу, — вздохнула я, отвечая им обоим.

Хайд шлепнул меня по затылку.

— Я имею в виду, ты, наверно, хочешь вернуть часы, но они сейчас не у меня. И я их не продала, честно! — поспешила оправдаться я. — Просто они дома, а я…недома.

Мои щеки горели так, словно их заклеймили с двух сторон знаком «лузер».

— Где ты?

— Я у Хайда. Он передает тебе привет.

Прежде чем я успела сказать что-то еще, Хайд выцепил телефон у меня из рук и вскочил с лавочки.

— Привет, милый, — сладко заговорил он. — Да, это я. Тэдди немного не в себе. Пару пощечин, холодный душ, и я верну ее к жизни.

Все это время друг уворачивался от моих попыток ударить его. Даже забрался на спинку лавочки и балансировал там, спокойно продолжая разговор.

Знал же, что я на пушечный выстрел не подойду к этому чертовому кондиционеру.

— Конечно, она пойдет, — отвечал он. — Когда она будет готова? Я бы сказал, через пару лет, когда пройдет весь этот пубертатный период и одержимость принцем Гарри, но с моей помощью можно будет уложиться и в час.

Артур сказал что-то, и Хайд рассмеялся.

— Не волнуйся, дорогой. Если будет нужно, я притащу ее на буксире. Ну или по частям — в зависимости от того, как сильно будет сопротивляться. Целую. Пока.