Рузвельт

— Если больше нечем заняться, можешь разлагаться тут и дальше. Кстати, дурень, — тонкие косички Кары в самый последний момент выглянули из-за дверного косяка вместе с ее головой. — Я разбила ту тупую вазу из гостиной об еще более тупую башку Шона и послала его к черту.

— Ну и зачем? — Хайд приподнялся на локтях, напрасно стараясь сохранить незаинтересованный вид.

— Он назвал тебя педиком. Так что не удивляйся, когда увидишь его крошечные яйца подвешенными над входной дверью. — усмехнувшись, она исчезла из-за стены коридора.

— Это была моя любимая ваза, между прочим! Я торговался за нее на рынке почти пятнадцать минут с какой-то глухой, старой кошёлкой. — прокричал ей вдогонку Хайд.

Улыбаясь, я кинула ему проклятую старушечью шляпку с искусственными цветами.

— Ну что? — с укором посмотрел на меня друг.

— Ты ведь пойдешь за ней?

Хайд закатил глаза.

— Ну конечно. Кто-то же должен выбросить использованные презервативы, которые повсюду раскидал этот недоумок.

До самого коридора, где только недавно исчезла наша подруга, он шел вразвалку, а у двери стартанул на улицу, что есть мочи.

— А что здесь происходит? — Артур незаметно подобрался ко мне из-за спины, заставив вздрогнуть от вопроса.

— Клиническая стадия самообмана. — хмыкнула я.

Хайд, наверно, никогда в жизни никому не признается, что скучал по Каре досмерти.

Я все еще следила за мигающими фарами нашего старого грузовика, на котором Чарли вызвался подбросить Кару и Хайда до дома.

— Что ни день, то новые психологические диагнозы. — прокомментировал Артур.

— Да уж.

Когда фары грузовика Чарли исчезли из зоны видимости, следить уже было не за чем. В окне отражался только слабый свет висящей в гостиной люстры и очертания фигуры застывшего за мной Даунтауна.

— Тэдди, — он дотронулся до моей ладони и развернул лицом к себе.

— Ты уже уходишь? — в произнесенные слова против воли пробрались нотки огорчения.

— Мойра запретила мне уезжать. Она сказала, что я и мили не проеду, как мою машину разберут на запчасти.

— Конечно! В такое-то время суток.

Наши руки как-то незаметно переплелись, а на лицах расцвели улыбки, достойные смирительных рубашек и отдельной палаты с мягкими стенами.

Впервые я была рада, что живу в районе, где электрошокерами умеют пользоваться даже пятилетки.

Артур медленно провел подушечками пальцев по моей щеке, и я растаяла. И на секунду забыла, что совсем скоро за душой у меня не будет ни гроша

Разум вернулся ко мне, только когда я услышала топот маленьких детских ножек, спускающихся по лестнице.

— Тэдди? — позвала Китти из коридора. — Можно мне песенку на ночь?

— Конечно, милая, — я улыбнулась племяннице. — Пожелаешь Артуру спокойной ночи?

Взбудораженная Китти побежала к нам со всех ног прямо в объятия Даунтауна.

— Спокойной ночи, Котенок, — он поцеловал ее в щеку и крепко сжал в объятиях, прежде чем опустить обратно на пол.

После того, как Китти почистила зубы, мы с ней уложились в кровать. Я тихо напевала ей «Ложку, полную сахара», последнее время ей нравилось засыпать под песни Мэри Поппинс.

— Я тебя люблю, солнышко, — проворковала я, склонившись над ней.

— Я тебя тоже, Тэдди. Сильно-сильно. — сонно ответила она.

Аккуратно отбросив щекотящую ей нос светлую кудряшку, я от всей души позавидовала Китти — ее детской невинности и простоте. Такие малютки, как она, живут только в одном месте — в нем есть «здесь» и «сейчас», и больше ничего. Ей не нужно думать, что будет завтра, или вспоминать, что было вчера. Я надеялась, что пройдет время, и она будет помнить о своем детстве только все самое хорошее — колыбельные на ночь, игры в прятки и ванильное мороженное. И я надеялась, что ей никогда не придется быть запертой в Мидтауне, как в клетке.

Дождавшись, когда Китти уснет, я осторожно поцеловала ее в щеку и выключила ночник у кровати. Спустившись вниз, я увидела из окна Мэгги, курящую на крыльце.

— О, привет, Крошка-Тэдди. — улыбнулась мне сестра. — Ты все еще не куришь?

— Не курю.

— Ну да, точно. Ты теперь по другим взрослым штучкам.

— Ты про ловлю пьяного Джека на ступеньках лестницы? Или про подготовку к будущему статусу бездомного?

— Я про твою первую любовь, глупышка, — рассмеялась Мэгги.

Откровенное заявление сестры вогнало меня в краску.

— Ну не стесняйся! — она легко потрясла меня за плечи. — Расскажи все как на духу старой тетке Мэг. У меня же ворон на спине вытатуирован. Знаешь, что он означает?

— Что?

— Мудрость! — гордо объявила Мэг. — Ну либо войну, злобу и разруху. Что-то из этого.

После короткого смешка я вдруг стушевалась. Сестра легко дернула меня за хвост, намекая признаться.

— Я боюсь, Мэг. Боюсь влюбляться.

— О, ну в таком случае у меня для тебя плохие новости, сестренка. Ты ведь ужевлюбилась по самое не хочу. — Мэгги выбросила окурок сигареты в пепельницу. — Слушай, я не истина в последней инстанции и черта с два хоть когда-нибудь ей буду. Я до сих пор вообще не знаю, как жить эту жизнь, и что к чему. Я знаю только, что тебе уготовано сделать еще столько ошибок, что к моему возрасту они будут лезть у тебя через задницу.

Я рассмеялась. Разговоры с Мэгги по душам всегда были такими — очень много слов «задница» и дыма от сигарет.

— Если по чесноку, Тэдди, то жизнь знатно поиздевалась над тобой, засунув в эту неадекватную семейку, но оглядываясь в прошлые деньки, я что-то никак не могу припомнить, как мы вообще без тебя тут жили. И дело даже не в том, что мне после родов напрочь отшибло память. Просто… я правда не помню, даже представить не могу. Ты ворвалась в этот дом и сделала Картеров теми, кто мы есть сейчас.

— А Артур? — задалась вопросом я. — Что станет с жизнью Артура, если в нее вдруг ворвусь я?

— Не знаю, Тэдди. Могу сказать только одно — если бы по его душу вдруг пришла я — ему бы пришлось терпеть курящую как паровоз лесбиянку с сомнительными татуировками и ее несносное, вечно нерасчесанное чадо. Так что ты не самое ужасное, что могло бы с ним случиться. Смекаешь?

— Честно, Мэг?

— Валяй.

— Над комплиментами тебе еще придется поработать.

Мэг рассмеялась и сказала проваливать с крыльца, пока она мне не наваляла. Перед уходом я поцеловала ее в щеку.

В кровати я ворочалась с одного бока на другой, как одержимая Дьяволом. Одна подушка была слишком мягкой, другая — слишком твердой. После пяти минут беспрестанных ерзаний даже я со своим скудным умом и полной неспособностью строить логические цепочки медленно пришла к выводу, что моей бессоннице могла быть лишь одна причина.

Артур.

Артур и воспоминания о его длинных пальцах, гладящих мое лицо.

Я сходила с ума от того, что нас разделяют всего-то хиленький потолок гостиной и дощатые полы моей комнаты, в которой было так жарко, что пришлось настежь открыть все окна.