Рядом с Джоном и Йоко

В Instant Karma! ты спрашиваешь, думаем ли мы о себе как о суперзвездах, а потом сообщаешь, что именно ими мы и являемся.

Конечно, именно так.

Эти песни и впрямь отвечают на все вопросы.

Да, все это есть в новых песнях, но люди попросту забывают, что пелось в предыдущих. И снова мимо окна проходит жираф.

В новой песне Watching the Wheels ты поешь: «Люди в замешательстве задают вопросы. / Что ж, я скажу им, что проблем нет — есть одни решения». [127] Но кое-кто не так уж сильно полагается на решения.

127

People asking questions lost in confusion / Well I tell them there’s no problem, only solutions.

Это их проблемы. Я не освоил в совершенстве искусство жизни — я учусь, но учиться я, вероятно, буду до гроба. Если кто-то проводит время, думая над одной проблемой, значит, это то, что ему нужно. Но, если придумать решение, проблемы, скорее всего, не станет. До этого я дошел методом проб и ошибок и все еще не могу сделать это по щелчку. (Щелкает пальцами.) Но в песне я как бы говорю: «Я нашел выход, что вы об этом думаете, парни?» Так что я отвечаю на вопросы из писем, которые получал последние пять лет. Если бы мы должны были отвечать на вопросы в фильме под названием «История любви» с Райаном О’Нилом в роли Джона и Эли Мак-Гроу в роли Йоко, или назовем их Фредом и Адой и оденем в клоунские костюмы, — может, это было бы более приемлемо? Возможно, и так, но это не наш стиль. Мы — те самые люди, что придумали «В постели за мир», это был наш живой театр, и вся наша жизнь — искусство.

Я заметил, что почти в каждом интервью тебя непременно спрашивают: «Что вы думаете о Поле, Джордже и Ринго?»

Да. Журналисты задают мне вопросы о том, как я написал Strawberry Fields, и я отвечаю: «Значит, так. Я снимался в фильме „Как я выиграл войну“ в испанской Альмерии, Beatles только что закончили гастроли, у меня была травма, а когда мы собрались в студии, мне не понравилось настроение Пола». Но это было тогда, сейчас я об этом не говорю. Два дня назад я встречался с Ринго и мог бы рассказать тебе о сотне ситуаций, когда я злился на него за что-то, что было в прошлом, но я не несу этот крест. Это лишь пресса хочет все знать о чертовых Beatles. Спросишь меня о Beatles, и я расскажу тебе, что чувствую. Но если ты просмотришь интервью, которое я пару месяцев назад с осторожностью дал Playboy, ты увидишь, что я сказал: «Я люблю этих парней, люблю Beatles, горжусь этой музыкой, восхищаюсь тем, что Пол сделал после того, как мы разбежались, хотя многое из этого, как мне кажется, дерьмо». Чего они от меня хотят? Может, это было детское соперничество. А может, оно до сих пор сидит в моем подсознании, кого это волнует? Пола это точно не волнует, и Джорджа, и Ринго. Это все вы, мудаки, постоянно об этом болтаете (я сейчас не про тебя конкретно). Понимаешь? Ты понимаешь, что это за игра? Пресса появляется, спрашивает нас друг о друге только ради того, чтобы получить цитатку, продает газетки, а потом говорит нам, что мы — сборище богатеев, поливающих друг друга дерьмом.

О’кей, давай на какое-то время вернемся к реальности. И кстати, о реальности: есть еще один аспект твоей работы, этот твой повторяющийся вечный вопрос о том, что реально, а что иллюзорно, как в Look at Me, новой песне Watching the Wheels и, конечно, Strawberry Fields Forever, в который ты поешь: «Нет ничего реального».

Ну, если копнуть поглубже, то реального и правда нет. Как говорят индуисты или буддисты, все это иллюзия. Это расемон. Мы все понимаем, но соглашаемся жить в иллюзорном мире. Самое сложное — встречаться с самим собой. Куда проще кричать «Революция» или «Власть народу», чем посмотреть на себя и попытаться разобраться, что в тебе реально, а что нет, когда ты сам себе пускаешь пыль в глаза, включаешь собственное лицемерие. Это тяжелее всего.

Раньше я думал, что это мир со мной такое сотворил и теперь мне должен; что мне что-то сделали консерваторы, или социалисты, или фашисты, или коммунисты, или христиане, или евреи. Когда ты тинейджер, ты именно так и думаешь. Но сейчас мне за сорок, и больше я так не думаю, потому что я понял, что это, блин, не работает! Мир продолжает вертеться, а ты все надрачиваешь, кричишь, что там тебе сделали папаша с мамашей… но через это надо пройти. Те, кто не потрудился через это пройти, стали в большинстве своем мудаками, которые просто приняли все как есть, правильно? Но, что касается тех из нас, кто задается вопросом о происходящем… ну, я нашел ответ для себя лично, не для целого мира, — я сам за себя отвечаю, так же как и за них. Я часть их. Нет никаких разделений, мы все едины, так? В общем, смотрю я на все это и думаю: «А, мне снова нужно договориться с самим собой. Что тут настоящее? Что есть иллюзия, что я живу или что не живу»? И мне нужно справляться с этим каждый день. Все равно что лук чистить.

«Глядя сквозь стеклянный лук»? [128]

В этом-то все и дело, правда?

* * *

Вошла Йоко и сказала, что им с Джоном нужно ехать на Record Plant — легендарную, ныне уже не существующую студию звукозаписи на Западной 24-й улице, где были записаны такие альбомы, как Electric Ladyland Джимми Хендрикса и Born to Run Брюса Спрингстина и где последние пару недель Джон и Йоко делали ремиксы некоторых старых песен Оно и накладывали последние штрихи на ее новый сингл Walking on Thin Ice. Они могут просидеть там ночь напролет, так почему бы мне не поехать с ними? Мы покинули «Дакоту» в районе десяти вечера и сели в ожидавшую нас машину. Подъехав полчаса спустя к Record Plant, мы вошли в основную студию, где были встречены звуковым залпом, чья сила практически отбросила меня назад. Из динамиков изливался сокрушительный, неповторимый, первобытный голос Йоко, прерываемый гитарными проигрышами Леннона, — голос, приказывающий нам вылезти из наших коробок, наших штанов, наших бедер, наших ног, наших ушей, наших носов. И через шесть часов, в районе четырех утра, пока два звукорежиссера и Джек Дуглас (он был сопродюсером Джона и Йоко на Double Fantasy) микшировали песни Оно (Open Your Box, Kiss Kiss Kiss, Every Man Has a Woman Who Loves Him), мы с Джоном продолжили разговор.

128

Looking through a glass onion.

Йоко собирается выпустить диско-альбом?

Я, честно говоря, не очень понимаю, чем мы здесь занимаемся, потому что с Йоко ты никогда ничего не знаешь наверняка до самого конца. Но да, мы пришли сюда, чтобы записать несколько песен, которые будут крутить в роки диско-клубах.

А твои новые песни?

Нет, потому что таким я не занимаюсь. (Смеется.) В смысле, я-то как могу вернуться в эту игру? Я пришел к тому, что знаю лучше всего и где я настолько неприхотлив, насколько это возможно… и без всяких экспериментов, потому что я был счастлив заниматься тем, что делал до этого. Моя песня — Starting Over, я называю ее «Элвис — Орбисон»: «Только одинокие знают, почему я плачу, только одинокие». [129]

129

Only the lonely know why I cry / Only the lonely.

На новом альбоме все музыканты — а я заметил их здесь порядка двадцати — играли просто изумительно.

Это потому что мы хорошо проводили время. Потому что им скучно играть маленькие заумные джазовые гитарные риффы. Я даю им прямолинейный рок, они это обожают. Ты мог увидеть это на их лицах, когда они играли Starting Over — простейшую вещь… именно тогда они и спросили: «А когда мы едем в тур?»

На записи слышны какие-то посторонние звуки.

Ну, шуршание кассеты родом из 1950-х. У меня есть много записей с таким же эхо… оно возвращает нас к Rock and Roll Music. Я это обожаю. И мой голос всегда звучит почти так же. Я возвращаюсь в прошлое, к своим корням. Похоже на то, что Дилан делал в Nashville Skyline. Но у меня нет никакого Нэшвилла, я из Ливерпуля, так что пришлось обратиться к знакомым мне записям — Элвису, Рою Орбисону, Джину Винсенту, Джерри Ли Льюису. Если бы я хотел, записал бы диско, вальс, кантри, но так получилось, что мои интересы лежат в области рок-н-ролла и блюза 1950-х годов. I’m Losing You — своего рода блюз. Это стиль песни — вот есть акварель, а есть масляные краски. Я люблю такое. И я случайно перешел в другую плоскость на Revolution 9, но вообще та моя часть, что не от мира сего, полностью замкнулась на Йоко.

Знаешь, первый наш совместный концерт прошел в 1969 году в Кембриджском университете, когда она наняла джазовых музыкантов. Я тогда впервые появился на сцене не как битл. У меня просто была электрогитара, и я делал ей наводку, и Йоко кричала и выла, а люди были страшно расстроены, поскольку узнали меня: «Что он-то рядом с тобой делает?» Это же вечное «оставайся на своем месте». Так что, когда она попробовала играть рок, они сказали: «Что она здесь делает?» И когда я встал рядом с ней и попробовал быть просто инструментом, а не частью проекта — всего лишь ее рукой, типа того, чем является Айк Тернер для Тины, только Йоко была другой Тиной, авангардной, — расстроился даже кое-кто из джазистов.

У всех есть представление о том, как ты должен жить. Но это то же самое, чего хотели наши родители, или общество, или так называемые критики — с ручкой или печатной машинкой, запертые в маленькой комнатке, смолящие сигареты и пьющие пиво, видящие кошмары, получающие зарплату раз в неделю или в месяц, смотрящие телек и покупающие пластинки, делающие все то же самое, что и остальные, но загадочным образом притворяющиеся, что живут в каком-то другом, параллельном мире. Все правильно, так они и должны делать. Но есть люди, которые вылезают из своих мешков.