Ряженые. Сказание о вождях
Шрифт:
…Шарахнула по бетону ракета, с потолка посыпалась побелка. Вдруг затарахтел неподалеку движок, в убежище зажегся слабый желтоватый свет. Кажется, обошлось… Достали чай из термосов. Засохшие бутерброды. Разговор продолжался. — В стране же есть конституционный суд, — заметил, разливая чай по кружкам пожилой «думец» из бывших диссидентов. — Неужели, Сергей Адамович, конституционный суд простит власти этот кровавый кошмар?
— Простит, — ответил я мрачно. — Наша власть убеждена, что закон не над ней, а под ней. Вроде кожаной подушки под сиятельным задом… Еще у Герцена сказано: «Когда русский слышит: «Закон», он соображает, как бы его обойти..»
Тут снова грохнуло сверху, забарабанило над головой тупо, неостановимо, видно, снова принялись гвоздить по литому бетону небоскреба
К ночи тем, у кого были дела, удалось тихо, без огней выскочить из убежища. Я на случайной машине промчал на юг от Грозного, где, по рассказам газетчиков, десантники из МВД устроили неслыханную резню, о которой говорил теперь весь Северный Кавказ.
Увы, все подтвердилось. Десантный батальон МВД ворвался в селение Ромашки, забросал гранатами подполы, в которых пряталось население. На земляном полу остались лежать старуха и двенадцать детей мал мала меньше. Назавтра об этом ужасе передало агентство «Рейтер», снимки, снимки, один страшнее другого — разбросанные по полу останки детей — напечатали все крупные газеты мира. Варварство есть варварство!
Когда я выбрел из забрызганного кровью дома, пошатываясь от увиденного, ко мне приблизились двое незнакомых журналистов в армейских, но каких-то «нездешних» чистеньких плащах на меху. Представились. Один, в капюшоне с завязками, из лондонского «Таймса», другой, помоложе, от американского журнала. Попросили разрешения задать вопрос. Англичанин начал напрямик:
— Меня больше всего интересует вот что. Ваша страна столько боролась за мир, даже награждали борцов за мир Золотыми Звездами Героев, почему же вдруг оказалось, что у вас нет антивоенного движения. Нет абсолютно! Вместо него пустота… Несчастные солдатские матери?.. Какое же это движение? Это плач над могилами…
— У нас, вы слышали надеюсь, — добавил тот, что помоложе-, общественное мнение остановило войну во Вьетнаме. Вышвырнуло из президентского кресла Никсона. А у вас?.. Почему русским надо непременно кого-то душить? Из века в век. То прибалтов, то грузин, то туркмен. Почему им не дать жить так, как они сами хотят?.. Власти меняются, а стратегия подавления малых народов неизменна… Где ваши писатели? Ваши ученые? Словом, где она, интеллигенция, возглавляющая антивоенные марши во всем мире… кроме России? Где ваша демократия?..»
— Да нет у нас никакой демократии, и не было! — взорвался Тигран. Дозволено голосить что угодно, это демократия?!
Юра невольно усмехнулся. — Это как раз израильская демократия. Вопить да, действовать — нет!.
Геша слушал, обхватив свою лобастую голову руками. Подняв глаза, произнес спокойно, видно, давно выношенное: — Надо, ребята, признать честно. Мы традиционно-расистская страна. До войны жучили поляков. Во время войны чеченцев, крымских татар и так далее. После войны понесли гитлеровскую идею дальше: «Бей жидов — спасай…» До массовой высылки не дошло — Сталин помре… Ныне нет прохода «лицам кавказской национальности». Заметит милиционер в метро смуглого — а ну, иди сюда! Все под подозрением, все виновны, кроме старшего брата…
— Поосторожней со старшим братом, — усмехнулась Елка. — Когда мой Тигран уже имел свою письменность, созданную в пятом веке Миштоцем, а Юра уж вообще ходил с Торой под мышкой, мы с тобой, Гошка, еще с дерева не слезли. Все перевернуто вверх тормашками, и ты, Гошка, и сам все это хорошо знаешь… Задурили несколько поколений. И преуспели в этом, главное… Знаете что, ребята, — задумчиво протянула Елка, я, законченная атеистка, должна признать: точнее всего наше национальное самосознание выразилось в формуле религиозного философа Владимира Соловьева… Я имею ввиду его знаменитую лесенку»: национальное самосознание — национальное самодовольство — национальное самообожание — национальное самоуничтожение…» На какую ступень соловьевской «лесенки» опустилась сейчас моя Россия? Куда рухнет с нее?… Ребята, не перебивайте, это серьезно! Вот вам историческая ретроспектива лишь моего поколения: замаячила свобода в Венгрии, туда рванулись хрущевские танки. «Пражская
весна» — брежневские… При Горбаче те же танки, саперные лопатки… Слушайте, а разве не мы стравили армян с Баку, когда там начались разговоры о независимой от Москвы «кавказской федерации»?! А абхазов с Грузией?! И в Нагорном Карабахе, и в Вильнюсе — всюду торчали волчьи уши! Теперь Чечня! И сами не живем, и другим не даем!. По моему, нас, русаков, задавили наши просторы. Наше фанфарное величие. Так же, как королеву Викторию, впадавшую в идиотизм от мысли, что над её «империей никогда не заходит солнце…»И главное, — ничего нас не учит. Уже и СССР распался. И русские беженцы ото всюду повалили. И жрать нечего… Нам, русакам, нужно на голову положить лед. Как средство от спеси. А Ельцина запирать на ночь в холодильник…
— Елка! — воскликнул Саня улыбчиво, — когда ты своему Тиграну не даешь лова сказать, я терплю, но Сергея-то Ковалева зачем прерываешь?.. Что мы, о старшем брате понятия не имеем? У моей мордвы и пять веков назад нельзя было принудить девушку выйти за нелюбимого, и мысли такой ни у кого не возникало, а у Старшего брата.?!. Дикая ты…
Елка расхохоталась, потянулась к худющему Сане, прижала его к своим грудищам, как ребенка.
— Юра, читай дальше, — одышливо крикнул Саня, отбиваясь от Елки.
«— … Признаться, в своих ответах иностранным коррам я был скован. Считал, что официальное лицо при государе не имеет права хулить государя. Ничего, сказал я самому себе простившись с ними, скоро ты перестанешь быть официальным лицом…
Я был гораздо ближе к концу своей миссии, чем думал… Как только в Думу просочились слухи о том, что сам высказал Сергею Ковалеву неодобрение, так тут же несколько депутатов предложили отстранить Ковалева от должности уполномоченного Думы по правам человека. В феврале за это голосовали дважды. Коммунисты и жириновцы криком изошли — «страдает безопасность страны!», но не собрали нужного количества голосов. Не собрали и в третий раз — 1О марта 1995-го. Но тут вмешался господин Бабурин, председатель комитета по безопасности. Поскольку, де, «страдает безопасность…» Он предложил устранить не Сергея Адамовича Ковалева, человека вроде бы достойного, а устранить его должность, ибо в документах о ее утверждении еще что-то не подписано…
Это, подальше от греха, и приняли…
— Подонок! — вырвалось у Тиграна в сердцах. — Бабурин, а? Как вам это нравится?! Казался мне смелым человеком. В космонавты просился. Не взяли из-за зрения. Три института кончил, все постиг. Заче-эм учился? Для изощренного холуйства?.. Червем изогнулся, чтоб помочь бандитам… Теперь в Чечне наших свидетелей нет, там такое начнется!.. Юрыч, что ты на это скажешь?
— Ну, ребята, все об этом уже давным-давно сказано. Антон Павлович Чехов писал в своих письмах к издателю, если помните, «я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную…» И главное, не изменил Антон Павлович своего взгляда до конца жизни: притеснители, сказал, выходят из ее же недр. О нашем Бабурине это просто один к одному…
— Юрыч, — почти шепотом прервал Саня тяжелое молчание, и в горле его задвигался кадык, а Марийку не замучила твоя израильская жара? Не думает она… того, в родные пенаты…
Все затихли. Знали, Саня всегда «неровно дышал» к Марийке, цветочками ее задаривал, доставая и помогая ей отправлять Юре в Мордовию философские книги.
Юра улыбнулся. — Куда ей, Санечка, возвращаться? Даже если я ей надоел, хуже горькой редьки, у нее от меня трое детишек…
Саня посопел молча. Произнес вдруг простодушно: — Вернись Марийка, я и с тремя бы…
— Редкий ты человек, Санюша!.. А будет у нее пятеро?
Плечи у Сани опустились. — Пятерых в Москве не прокормить. В Саранске, тем более…
— Значит, мое спасение в том, чтобы число детишек Марийки немедленно довести до пяти! — жизнерадостно, под общий хохот, произнес Юра.
… В день возвращения домой он отвез листочки со стенограммой Сергею Адамовичу, чтобы тот, наконец, завизировал ее. Ждал пока не пришло вызванное такси. Сергея Ковалева все еще не было. «Опоздать на самолет?». Оставил копию жене, сказал, что свяжется с Сергеем Адамовичем из Израиля.