Рыцарь астрального образа

— Ну да?

— Да! Вы слышали о романе Диккенса «Тайна Эдвина Друда»? Он остался незавершенным, и никто не знал, какой должна была стать развязка. И вот года через два после смерти писателя в Англию приехал молодой американец, рабочий типографии. И заявил, что дописал роман «под диктовку Диккенса» в состоянии транса. Книгу издали в полном виде, и критики были вынуждены признать, что обе части написаны одним языком и стилем. Тот рабочий никогда больше ничего не писал в своей жизни, а мистический сеанс связи с Диккенсом так никто и не смог объяснить.

— Бедный Чарлз… — пробормотал Кудесников.

— А вот еще пример. Тайлор Колдуэл выдает в своих романах такие факты о средневековой медицине, которые ей ну никак не могут быть известны, потому что она никогда специально этим вопросом не занималась. И так у многих. Они говорят: «Я не знаю, как это получилось», «Оно как-то само написалось, и все».

— То есть я сажусь за стол, беру блокнот, — подхватил Кудесников, — и вдруг моя рука начинает двигаться по бумаге, так? А потом оказывается, что я написал шедевр!

— И так и не совсем гак. Бывает, что при передаче информации человек находится в полном сознании, и ему кажется, будто он просто фантазирует, сочиняет из головы. А потом выясняется, что выдал он кучу подлинных деталей, известных только узким специалистам. Вот, например, Вера Крыжановская.

— Знаю, знаю! — воскликнул Кудесников, впав в восторг пятилетнего ребенка, сложившего свои первые цифры. — Она писала под диктовку духа! Современники говорили, что дух был малограмотный и не очень талантливый.

— Да ведь не это главное, — резко махнул рукой Зябликов. — Талантливый, не талантливый… Главное в другом. Известно ли вам, что эта дама получила особую премию парижской Академии наук за то, что в своих романах с неимоверной точностью описывала древние египетские церемонии? А ведь о них могли знать только ученые-египтологи! И о внутренних помещениях известных храмов, о древних ритуалах…

— Максим Горький ее критиковал, — ехидно заметил подковавшийся в библиотеке Кудесников.

— Из зависти! — запальчиво воскликнул журналист. Стало ясно, что он на стороне гонимых «контакторов». — Многие великие говорили, что их персонажи внезапно обрели собственную волю и делают что хотят. Даже Пушкин… наш… Александр Сергеевич! Татьяна из «Евгения Онегина» противоречила его замыслу. Да-да! Он сам удивлялся: взяла, говорит, и выскочила замуж!

— Ну, с Пушкиным это вы уже хватили, — замотал головой Арсений. — Насколько я понимаю, все ваши контакторы — люди, малоизвестные публике.

— Да что вы говорите? — сладеньким голосом спросил Зябликов, раззадорясь. Глаза его превратились в щелочки, и он почти лег грудью на стол, глядя на своего визави снизу вверх. — Блаватская писала под диктовку духов, а Владимир Соловьев был пассивным медиумом и тоже пользовался «подсказками свыше». Вы «Хижину дяди Тома» в школе проходили?

— Это была дополнительная литература, — быстро ответил Арсений, много слышавший об упомянутом произведении, но незнакомый с текстом лично. Во время летних каникул он гонял мяч и нырял в старый пруд, где жили столетние жабы, прыгал по крышам соседских гаражей и воровал яблоки. До внеклассного чтения дело ни разу не дошло.

— Так вот. Бичер-Стоу не писала этот шедевр! Она говорила, что книга была дана ей в образах — события просто проходили перед ее глазами. Типичный случай психографии!

— Хотите сказать, что при определенных обстоятельствах, в определенное время на человека что-го находит, и он становится просто… шариковой ручкой? Гусиным пером, которым кто-то неведомый водит по бумаге?

— По-разному бывает, — пожал плечами Зябликов. — Иногда информация частично проходит через сознание, иногда сотворенное осознается прямо в процессе, и автор не знает заранее того, что собирается писать. А иногда он вообще не ведает, что творит — впадает в транс. Глаза у него закрыты, а рука носится по бумаге с невероятной скоростью. Контактор пишет без помарок, чужим почерком, или даже разными почерками, на незнакомом ему языке или на каком-нибудь чудовищном диалекте. Есть случаи, когда человек знал два языка, а писал на двадцати восьми!

— То есть он впадает в транс, — «осмыслил» информацию Кудесников, — мозги у него отключатся. И он строчит, строчит… А потом очнется — ба! Что это за хрене со сливками?

— Вот именно так! — обрадовался Зябликов. — Вы это очень образно обрисовали! Есть и художники, которые так же творят. Они никаких материалов не-изучают, но точно изображают пейзажи далеких стран, приметы былых эпох, внешние черты людей,

детали одежды, исторические события. Все, как в литературной психографии. А музыканты? Шостакович вот говорил, что он музыку не сочинял — она звучала у него в голове уже готовенькая, а он просто 5 г. записывал. И Шнитке признавался в том же!

— А от образования этот дар зависит? — полюбопытствовал сыщик.

— Нет, нет и нет! Вы можете быть эрудированны, как Борис Бурда, а можете оказаться тёмным, как распоследний бомж — значения не имеет. Кроме того, рукописи бывают написаны задом наперед или так мелко, что буквы удается разглядеть только в микроскоп. При этом рука слишком сильно сжимает ручку или карандаш, и много-много сильных мужчин не в состоянии разжать ваши пальцы. Скорость иногда доходит до двух тысяч слов в час! Медиум Менсфильд одновременно писал обеими руками н при этом вел деловые переговоры. А в девятнадцатом веке одна неграмотная англичанка отвечала исследователям на самые разные научные вопросы — и по физике, и по биологии, и по анатомии…

— Ужас, — искренне заметил Кудесников. — Страшные вещи вы рассказываете.

— Страшные? — Зябликов подпрыгнул. — Да это же… увлекательно, как авантюрное приключение! Неужели вам никогда не хотелось погрузиться в мир непознанного?

— Что нет, то нет. — Арсений опрокинул в рот остатки кофе и сделал знак официанту, чтобы гот подал еще. — И принесите мне кусок шоколадного торта! — крикнул он, пояснив: — Все, что я узнал, требуется срочно заесть.

— Мне тоже торт! — махнул рукой журналист, не без основания полагая, что не ему расплачиваться по счету.

— Но почему же об этом феномене так мало известно? — удивился Кудесников. — Наверное, считается, что приходит не транс, а муза? Вот и валят все на нее?

— Фига с два! — азартно возразил Зябликов. — Как вы тогда объясните феномен Вальтера Скотта?

— А с ним что не так?

— Он ведь был поэтом, известным, почти как Байрон — слагал стихи, пользовался успехом. А когда ему стукнул полтинник, из него вдруг — бац! — повалила проза о средневековой Англии. Кажется, эта лавина пугала его самого. Он называл свой дар бумагомаранием, потому что творил невероятно быстро и констатировал при этом: рука пишет сама по себе, независимо от головы. Приступая к первой главе, он понятия не имел, что будет в следующей — фабула складывалась без его вмешательства.

Творческая плодовитость Вальтера Скотта приводила тогдашних критиков в исступление. Скорость и легкость, с какой он строчил романы, казалась фантастической. Говорили, что один человек просто физически не в состоянии столько написать. И выдвигали всякие теории, одна хлестче другой — будто за него сочиняет неизвестный талант, что он пишет в паре с каким-то сумасшедшим, что ему помогают высшие силы…

— Простите, — перебил его обалдевший Кудесников. — Но вот вы, лично вы, как все это объясняете? Мне нужно знать вашу позицию, чтобы наш семинар не выглядел… Как бы это сказать… ненаучным. Вы понимаете?