Рыцарь (др. издание)

— Да вот считай, как он из Каталонии приехал.

— Значит, уже восемь лет?

— Побольше. Восемь лет назад он сюда приехал, чтоб уж окончательно поселиться — за месяц до того, как отец его, эн Бернард, в Палестину уплыл. А до этого только временами наезжал. У них же поместье было в Каталонии, от матери ещё оставшееся. Родриго там и жил. У дядьки своего воспитывался. А… Так, сейчас вспомню… Ага… В первый раз в Тулузское графство он приехал двенадцать лет назад. Тогда мы с ним и сошлись.

Как это произошло, Этьен рассказывать не стал, а я не стал расспрашивать. Тут пришёл Тибо, принёс котелок дымящейся мясной похлёбки с горохом и луком и две румяные, поджаристые лепёшки. У меня слюнки потекли. Выяснилось, что Этьен также с утра ничего не ел. Я пригласил его присоединиться. Установили котелок посреди кровати, обложили шкурами, чтобы не опрокинулся, и на двоих этот котелок и оприходовали. Тибо сидел на табуретке и поглядывал на нас, облизываясь.

Родриго ввалился в комнату, когда у котелка показалось дно. Кивнул Этьену.

— Здравствуйте, Андрэ… Ну как вы тут устроились?!

— Как видите. — Я сделал неопределённый жест ложкой.

— Вижу, что хорошо. Как твоя рука, Этьен?

Этьен ответить не мог, поскольку пытался зубами отодрать кусок мяса от кости, но кивнул — всё, мол, в порядке. Спасибо за заботу, босс.

— А у вас, Андрэ, что с бедром? — Родриго кивнул на окровавленные тряпки, которыми я неумело замотал ногу. — Вам лекарь требуется?

— Да, в общем, не помешал бы. Если у него других дел нет.

Родриго невесело хмыкнул.

— Дел-то у него как раз по самое горло. Почти треть моих людей ранены. И у Рауля не лучше.

Этьен оторвался от кости и посмотрел на своего сеньора.

— А с Катаром-то что?

Родриго мгновенно помрачнел.

— Всё, — коротко сказал он. — Нет его больше.

— Как же так?! — вскинулся Этьен. — Он же сам мог идти! Рана была не такой уж серьёзной!..

Родриго пожал плечами и помрачнел ещё больше.

— Я полночи рядом с ним просидел… — сказал он. — Ничего не мог для него сделать.

— Понятно, — промолвил Этьен и отвёл взгляд.

— Ааа… это вы о ком? — осторожно спросил я. Этьен и Родриго посмотрели на меня удивлённо.

Потом, видимо, вспомнив, что познакомились мы всего четыре дня назад, Родриго негромко пояснил:

— Мы говорим о моём коне. Он же был белым, помните?.. Вот я и назвал его Катаром — в честь этих «совершенных» из Альби и Ажена. Так, шутки ради назвал, ещё когда он жеребёнком был… Уже и не помню, во скольких переделках мы с ним побывали, скольких рыцарей на турнирах свалили, сколько сражались вместе… А вчера, когда уже этих негодяев гнали, один из них ткнул его копьём в бок. Нет, ну какая подлость — метить не во всадника, а в лошадь! Хуже этой подлости, по-моему, и быть ничего не может!

Я вспомнил, как сам расправился с одним из рыцарей Роберта в то время, когда Этьен обменивался ударами с самим вигуэрцем. Жизнь — штука ценная, не спорю, но если уж мы решили отнять её у кого-то и начали войну, глупо ставить жизнь лошади выше человеческой. Но делиться своими размышлениями с бароном я не стал.

Когда Родриго ушёл, я велел Тибо разузнать насчёт помыться.

— А вы встать-то сможете, господин? — Тибо посмотрел на мою ногу. — Или сказать, чтобы сюда принесли?

— Ходить я могу.

— Слуги с самого утра воду греют. На первый этаж надо. Комната рядом с кухней. Я покажу.

* * *

Оригинальная мысль вымыться пришла в голову не только мне. Здешняя баня представляла собой пару бочек, наполненных горячей водой. Когда очередной рыцарь залезал в эту бочку, часть воды выплёскивалась и заливала пол, но никому до этого не было дела. Периодически, когда вода становилась совсем уж грязной, слуги её меняли. По коридору сновали любопытные служанки. Проходя мимо бочек хихикали и отворачивались. Или не отворачивались.

Одна из бочек в настоящий момент была занята сьером Жоффруа (нас вчера представили), вторая свободна. Я заглянул внутрь бочки. Воды не увидел — её скрывала толстая плёнка сероватой грязи.

— Тибо, скажи им, чтобы поменяли воду.

Тибо приволок двоих слуг. Один из них совершенно искренне спросил:

— Зачем же её менять, ваша милость? Совсем ж недавно меняли! Сами гляньте!

Второй слуга молчал, посматривал в пол и явно ждал, когда их отпустят восвояси.

— Я вас не советоваться звал.

— Но…

— Долго мне ещё ждать?!

Он заткнулся и вместе с приятелем занялся делом. Жоффруа, которому его собственный слуга в этот момент как раз намыливал голову, одобрительно заявил:

— Правильно, эн Андрэ. Их надо постоянно гонять. Какая разница — чистая вода или грязная? Если сказали: «Поменяй воду», — пойди и поменяй. Ведь если их не гонять — обнаглеют вконец.

Я посмотрел на разомлевшего рыцаря, хмыкнул и полез в бочку.

Когда я закончил мытьё, Тибо уже ждал с чистым бельём… Кстати о белье. Оно состояло из двух частей: «ночной рубашки», опускавшейся до колен, и куска ткани, который наматывался на бёдра на манер подгузника. Облачаясь в это непотребство, я со вздохом вспомнил родной двадцатый век…

Грязную одежду Тибо отдал женщинам: вычистить и зашить.

Потом наступила очередь лекаря, тщедушного изнурённого мужичонки лет сорока пяти.

Этот сморчок минут пять копался в моей ране (без всякого наркоза, разумеется), потом смазал её густой мазью. Поначалу стало полегче, но через пять минут после того, как лекаришка ушёл, я был готов выть, бегать по стенкам и кусать каждого, кто попробует встать у меня на дороге. Ощущение было такое, будто на ногу плеснули раскалённым металлом.

Но к вечеру боль отчасти унялась. Как раз вовремя, потому что мне сообщили о скором начале пиршества.

Прихрамывая, я двинулся в обеденный зал.

Пиршественная зала была набита народом, что называется, под завязку. Мест не хватало, но мне, естественно, место нашлось.

Эн Бернард сидел за главным столом, но не во главе его, зато не на скамье, а на высоком деревянном стуле. Схожее сиденье стояло рядом — и там, в синем платье с кружевами, находилась та самая женщина, красоте которой я так поразился вчера, когда мы тушили пожар. Оказалось, это жена Бернарда Луиза. В эту женщину можно было запросто влюбиться. Особенно, когда она смеялась. Но стоило только увидеть, как встречаются её глаза и глаза Бернарда, чтобы оставить всякую надежду когда-либо завоевать сердце красавицы.