Рыцарь (др. издание)

— Вот уж неправда! Вон в прошлом месяце на статую Божьей Матери четыре золотых марки пожертвовал.

— Так то на статую! А сам-то сколько времени к нам уже не заезжал!..

— Это верно. — Родриго похлопал старика по спине. — Но теперь-то я здесь!

— Да, да. А ты знаешь, у нас…

— Потом, Рено. — Тут Родриго повернулся ко мне. — Это мой друг Андрэ де Монгель. Андрэ, это господин аббат Рено Арманьяк. Мой давний друг и духовник.

Аббат протянул мне руку — ладонью вниз. Я чуть было не пожал её, но рефлексы Андрэ в который раз выручили меня: левая нога как-то сама собой согнулась в колене, я прикоснулся губами к руке аббата и, дождавшись благословения, выпрямился.

— Очень хорошо, что вы заехали, — сказал Рено. — Вы, наверное, устали с дороги?

— Да не то чтобы… — сказал я.

— Не устали, но изнываем от жажды! — объявил барон.

Аббат усмехнулся.

— Долг каждого служителя Господа — облегчать муки страждущих. Пойдёмте в трапезную.

И, приглашающе махнув рукой, повёл нас в глубь монастырского двора.

* * *

— Вы не представляете, Родриго, что тут было, — рассказывал аббат.

— А что было?

Молоденький монашек наполнил наши кубки едва на треть. Барон отобрал у него кувшин и налил как положено.

— Да на нас ведь напали!

Так вот что означали следы стоянки вблизи монастыря…

— Напали? — Барон посмотрел на Рено. — Напали… Я так и думал. Кто?

— Разбойники.

— Это понятно, что разбойники. Только вот откуда они тут взялись?

Рено развёл руками:

— Не знаю, Родриго. Но теперь-то уж, слава Богу, всё кончилось… Не допустил Господь…

— Много их было?

— Человек двадцать. Не считая женщин.

— Хм! — сказал Родриго, наливая себе по второму разу. — Женщины? Это что, бунт?

— Нет, нет… — Аббат с отвращением замотал головой. — Обычные шлюхи.

— А, ясно… Долго они вас осаждали?

— Всю прошлую ночь, — вздохнул Рено. — Всю ночь пытались сюда залезть: то с одной стороны, то с другой. То с одной стороны, то с другой… Еле-еле от них отбились. Так из братии не спал никто. А ещё до того, как на монастырь напасть, — деревню разорили нашу. Видели?

Родриго покачал головой:

— Нет, в деревню мы не заезжали.

Аббат снова вздохнул.

— Что же это за люди такие… Чуть ли не половину скота в деревне перерезали. Ну скажите: куда им столько? Всё равно ведь не съедят… Вырезали лучшие части, зажарили, а остальное крестьянам оставили — мол, живите теперь как хотите. А что до девок… — Рено тяжело махнул рукой. — Тут и говорить нечего.

— Ничего, не умрут. Деревенская девка — она многое может выдержать.

Я с любопытством посмотрел на Родриго. А где же рыцарственное отношение к дамам?.. Ах да. Пардон. Дамы это дамы. А девки — это… Это другое.

— Могут-то могут, — с некоторым сомнением согласился аббат. — Но двоих и вовсе покалечили. А вы, я слышал, с Раулем на войну ездили?

— Именно. Роберт снова на Эгиллем накинулся. Пришлось Бернарду помочь. Но теперь с Робертом всё. Благодаря Андрэ. — Родриго кивнул в мою сторону.

Аббат посмотрел на меня. Я изобразил на своём лице злобную разбойничью ухмылку.

— Нашли тоже, кому помогать… — недовольно поморщился Рено.

— Ну не Роберту же было помогать! — воскликнул барон. — Да он бы и без нашей помощи справился.

— И пускай! Два волка грызутся — нечего встревать.

— Вообще-то там был только один волк, — хмыкнул я. — И то — на птицу похожий.

Рено несколько секунд молча рассматривал меня, а потом сказал:

— Это вы… простите, я запамятовал ваше имя…

— Андрэ де Монгель.

— Это вы, эн Андрэ, — вполголоса сказал аббат, — по внешности судите. А по духовным свойствам этот Бернард ещё худший волк, чем Роберт.

— А я-то грешным делом полагал, что вы их в равной степени ненавидеть должны. Эгиллемцы свою церковь сожгли, только ведь и Роберт был не лучше.

— Оба разбойники, — твёрдо сказал аббат. — Но Бернард — разбойник много худший. Я ведь говорю: вы по внешности судите, а не по духовным свойствам. Что Роберт из Вигуэ убийца и прелюбодей — это всем известно. Но ведь, по сути, это грехи обычные, земные… Кто из нас не без греха? Даже и разорение церкви ему простить можно было бы, если б он покаялся, потому что только из жадности он так поступил. Но Бернард — не таков. Нет, не таков… Это истинно волк в овечьей шкуре. И не суета земная ему глаза на истинную веру затмевает, а он сам, сатане уподобляясь, во злобе своей против Церкви и Господа восстаёт, чудесами дьявольскими кичась и многих за собой в погибельное пекло увлекая…

Я скептически посмотрел на аббата, но промолчал.

— …Или вот взять тех разбойников, которые сегодня ещё утром под нашими стенами стояли, — продолжал аббат. — Вы полагаете, я ненавижу их? Посылаю им проклятья? Напротив, я скорблю об их прегрешениях и молюсь, чтобы Господь направил их на путь истинный. На совести Луи, конечно, много грехов, и даже смертельных, но…

— Что?!! — заорал Родриго, вскакивая из-за стола и опрокидывая кувшин с вином. — Ты сказал — Луи?!! Это был Луи из Каора?!!

Аббат недоумённо посмотрел на барона:

— Да…

— Куда он двинулся дальше, Рено? Ты знаешь?

Аббат кивнул:

— Я послал его на юг…

Молчание. В воздухе повисла очень неприятная пауза.

— Что ты сказал? — тихим голосом переспросил Родриго. — ТЫ послал его на юг?!!

— Успокойся, Родриго…

— Какого дьявола ты меня успокаиваешь?!! Луи, может быть, уже шурует в моих собственных землях!!!

— Остынь, я сказал! Сядь и послушай меня.

Родриго сел, кое-как сдержав клокотавшую в нём ярость. Я с любопытством рассматривал аббата, гадая, в чём кроется причина его собственного спокойствия.

— До Луи ты ещё успеешь добраться, — порадовал Рено барона. — Пусть он сначала единственный раз в своей жизни сделает доброе дело.

— И какое же это он доброе дело намеревается сделать? — проворчал Родриго. — Повеситься?

— Так вот и слушай. Пока вы там, — обстоятельно начал аббат, посмотрев при этом почему-то на меня, — защищали этого дьяволопоклонника Бернарда и зло от зла уберегали зачем-то, мы со смирением и молитвой, напротив, из зла добро извлечь постарались — и с Божьей помощью достигли в том успеха. Ибо истинно — сколько ни злобствует сатана, всё равно окажутся все его козни только к славе Божьей… Так вот… Пока Луи ломился в двери дома Господнего, позарившись на какие-то выдуманные монастырские сокровища, которых, как известно, у нас нет и не было, мы не раз и не два смиренно призывали его перестать чинить разбой и с миром уйти восвояси. Луи, однако, слушать нас не желал, а только усиливал натиск. Впрочем, и братия, стоявшая за святое дело, не отступала. Когда же был спрошен Луи, отчего он, позабыв о страхе Божием, не боится и гнева светских господ, под покровительством которых находится монастырь, он нам на это ответил так: «Не опасаюсь я их, потому что солдат у Бертрана мало и нападать он на меня не осмелится, а что до барона Родриго и виконта Рауля, то в отъезде они, и это-то мне хорошо известно. А вернутся они не скоро, потому что обязательно пропьянствуют не менее недели на робертовских поминках. А потому время у меня есть и торопиться мне некуда».

Услышав это, братия приуныла, ибо ворота уже начали потихоньку поддаваться под ударами тарана… И стрелами их, окаянных, не взять никак — ибо ломились они в монастырь под покровом ночной темноты.

— Негодяи! — воскликнул Родриго. — Нападать ночью!..

— Рутьеры, что с них взять, — пожал плечами аббат. — Однако я продолжаю. Как только стало нам ясно, что помощи ждать неоткуда, начали подумывать о том, чтобы от Луи откупиться. Кое-какие средства у нас имелись, но… очень уж не хотелось нам эти деньги разбойникам отдавать. Ведь мы сколько времени их собирали… Не для себя собирали! Нет! Ради святого дела старались — хотели золотом Пресвятую Деву украсить, чтобы сердца людей, кои смотреть на неё станут, смягчались и умилялись и чтобы проступала на них роса истинной веры… И вот тогда брат Максимилиан говорит: «А давайте, братья, иначе поступим. Дадим им немного денег и займём каким-нибудь делом, обещав по исполнении его — вторую половину. Сами же пошлём гонца в Монпелье… А там, глядишь, и Родриго с виконтом вернутся». Мысль эта пришлась всем по душе. Поторговавшись с Луи, заключили мы с ним соглашение…