Рыцарь-м*дак

Но я не злился – работа критика, по большому счету, в этом и заключается. Хорошее выходит значительно реже, чем различный ширпотреб для чтения в транспорте. Делала Резник свою работу довольно качественно, постоянно иронизируя, изображая объективность, она вживалась в роль автора, то бишь меня, и разрушала целостность повествования как бы изнутри. Первая часть статьи красочно иллюстрировала причины, по которым я очень плохой автор, вторая была посвящена общим рассуждениям о роли подобных мне авторов в формировании облика современной литературы. Мне понравилось, как она сформулировала причину успеха в продажах моей работы. Точной формулировки уже не припомню, но общий смысл вот в чём: я написал настолько плохую книгу, что многим она показалось хорошей. Меня её оценка устраивала.

Несколько раз, уже после заочного знакомства, мы пересекались на каких-то литературных встречах и светских вечерах типа того, который я устраивал теперь сам. В основном мы обменивались колкостями и не более. Мне она нравилась.

Марго на удивление довольно слабо сопротивлялась алкоголю, и уже через несколько часов мы оказались у меня.

В темноте под ногами что-то хрустело, под спинами то и дело хлопало, затем громко треснуло и больно укололо ногу.

С рассветом стали различимы силуэты предметов. Звуки обрели свои источники. Разбитый бокал, пустая бутылка из-под вина, зачем-то оставленная мною на полу москитная сетка теперь была с дырой, в которую как раз помещалась моя нога, дверца шкафа висела на одной петле. Добавляла красок разбросанная повсюду одежда. Оставалось, разве что, разбрызгать крови, и готовы декорации для съёмок криминальной драмы.

Резник не обманула. Поспать практически не удалось, разве что часок по самое утро.

Пострадала не только комната – я аккуратно обводил пальцем участки её кожи, на которых остались небольшие синяки и следы от укусов. От очередного касания она проснулась.

– Как голова болит, ты мне что-то подсыпал? – она повернулась на другой бок и теперь лежала ко мне лицом. – Других причин, почему я могла оказаться тут, не нахожу, – она едва заметно улыбалась.

– Помнится, ты собиралась со мной серьёзно поговорить, по работе. Но, видимо, это оказался твой коварный план, чтобы затащить меня в постель. Я, конечно, знал, что критики – бесчестные люди, но чтобы настолько. Буду писать письмо твоему руководству с жалобой.

Она деланно раздосадовалась и ударила себя по бедру.

– Это же надо было так накосячить: проснулась в постели шута. Права была мама, не умею я выбирать мужчин, – она презрительно сузила глаза, – чтоб ты знал, я тут только потому, что ответственно отношусь к своей работе. Вчера, когда я попыталась заговорить, ты заткнул мне рот сначала вином, потом потешными историями, а потом, – она сделала паузу, – собой.

– То есть это всё исключительно по долгу службы?

– Местами было даже противно, если уж совсем начистоту.

– До этого момента я сомневался, может ли женщина быть мудаком.

Она улыбалась так широко, как это позволяло сделать стянутое ото сна лицо.

– Ты само очарование.

– Я знаю. Теперь ты готов выслушать?

– Валяй.

Резник, не вставая с кровати, начала шарить своей рукой в поисках сумки и заметила небольшой синяк у себя на плече.

– Ну ёб твою мать, Белый, как мне теперь на работу идти? А я думаю, что так болит, это на шее у меня то же самое?

На шее у неё успел посинеть след от укуса с чётким кровоточащим контуром зубов.

– Примерно то же самое, – постарался я смягчить реальность.

Она заметила мой взгляд и коснулась шеи.

– Сейчас отправлюсь в полицию, сниму побои, изверг, аккуратнее надо было.

Я пожал плечами.

– Скажешь на работе, что под машину попала.

Она смерила меня взглядом с насмешкой.

– Тут мотоциклетная коляска максимум, а если быть до конца откровенной – велосипедист.

Тем временем она нашарила в сумке сигареты и закурила прямо в постели. Мне это не понравилось, но я сам часто действовал по принципу «если не спросишь – никто не запретит», так что не стал ничего говорить.

– Так что там за дело такое важное, ради которого ты столько терпела?

– Редактор нашего отдела хочет интервью с тобой, – Резник выпустила тугую струю сигаретного дыма в мою сторону, и я поморщился, – ой, прости, я автоматически.

– Ты же литературный критик в «ГлавЛит», я ничего не путаю? Вы уже выпотрошили мою книгу, ты лично это сделала. Что вы ещё от меня хотите?

– Я тоже так сказала, но мой шеф – женщина специфичная, у неё всегда есть какой-то план, – на этих словах она сделала неопределенный жест у головы, который сообщал не об умственной отсталости, но о заметных закидонах, – и не всегда он понятен. Возможно, она считает, что из тебя можно выжать ещё интересного материала.

– Для этого обязательно нужно было посылать тебя?

– Вовсе не обязательно. Но подобные мероприятия – часть моей работы, а раз уж я всё равно буду, почему бы не доставить приглашение лично? – теперь её улыбка стала лукавой.

Только сейчас я понял, что никакой рабочей необходимости не было: Резник сама захотела сегодня тут оказаться. Сегодняшняя ночь была не моей победой, а её прихотью.

– Ну что ж, раз твой журнал хочет ещё моей кровушки, я готов дать интервью тебе прямо сейчас.

Я резким движением накинул себе на голову одеяло и в темноте стал подбираться к ногам Резник. Она вскрикнула и стала слабо отбиваться.

– Отстань, идиот! Интервью ты будешь давать моей начальнице.

– Ничего, меня на всех хватит, – заверил я.

Наконец моя голова оказалось у самого основания бёдер Марго, она их неплотно сжимала, принуждая побороться, но не слишком настойчиво. Она ослабила хватку и пустила меня.

Легко, самым кончиком языка я коснулся её влажных губ и почувствовал сладковатый вкус. Я осторожно провёл языком снизу-вверх, а затем ещё раз, но уже с нажимом. Следующее касание было ещё увереннее, теперь я касался её полной площадью языка, с каждым разом по миллиметру забираясь все глубже и глубже.

Когда мои губы прикоснулись к её, зазвонил телефон.

– Это шеф, пусти.

Я крепко схватил её за бедра и прижал ещё сильнее.

– Пусти, – слабо, на самом краю выдоха просила она, но я только усиливал нажим.

Я пил её горячий сок, стараясь не упустить ни капли. Резник сначала сдерживала крик, но через несколько минут она перестала. Теперь я слышал её в полный голос. Её стон начинался тихо, постепенно набирал громкость, словно её подбрасывало на американских горках, затем резко обрывался, и всё повторялось. Я так крепко держал её за бедра, что совсем перестал чувствовать пальцы.

Телефон продолжал звонить, но Резник больше не пыталась взять трубку. Она полностью подчинилась процессу. В такт языку она подавалась вперёд и назад, сама регулируя глубину и частоту движений. В какой-то момент она сильно ускорилась, задышав чаще, и вдруг её тело словно отпружинило от кровати. Она резко вытянулась, испустив нечто вроде птичьего крика, схватила меня за волосы, крепко прижала к себе и держала так. Я чувствовал, как она истекает. Это продлилось несколько секунд, и она обмякла.