Рыцарь

Она показала ему, как пользоваться шампунем, ополаскивателем для волос и как чистить зубы.

— Завтра мне, наверное, придется еще показывать вам, как бриться! — с улыбкой проговорила она, глядя на его рот — весь в пене зубной пасты.

Затем она вымылась под душем вся, включая и голову, надела купленную белую ночную рубашку и нырнула в одну из стоявших рядом кроватей. Они с Николасом немного поспорили, горячо обсуждая тему — следует ли ему мыться каждый день. Сама эта идея сначала привела его, похоже, в полное смятение, но в конце концов он сдался. Отправившись под душ, он мылся там очень долго, и вода, очевидно, была столь горячей, что из-под двери ванной в комнату просачивался пар. Наконец, укутавшись одним полотенцем, он вышел из ванной, вытирая голову другим полотенцем.

Был все-таки один неловкий момент, когда он вдруг пристально поглядел на нее, на ее освеженное лицо, на мокрые, Зачесанные назад волосы, и Дуглесс при этом почувствовала, что сердце у нее, замирая, проваливается куда-то в пятки.

Но тут его внимание отвлекла настольная лампа, и Дуглесс пришлось целых пятнадцать минут показывать ему, как зажигается свет. Николас довел ее чуть ли не до умопомешательства, без конца щелкая выключателем, включая и выключая освещение, и тогда, пытаясь как-то побудить его улечься, она пообещала, что почитает ему еще. Швырнув на пол полотенце, он голый полез в постель, и Дуглесс отвернулась.

— Пижама нужна! — пробормотала она. — Завтра же купим! Она почитала не более пятнадцати минут и, поняв, что он спит, выключила свет и свернулась калачиком под своими одеялами, намереваясь и сама отойти ко сну. Она уже стала дремать, но в тревоге села в постели, когда Николас заметался. В комнате было достаточно светло, чтобы разглядеть, как он сражается с одеялом, ворочается с боку на бок. Потом он застонал, вероятно, мучимый каким-то кошмаром. Дуглесс коснулась его плеча рукой и шепотом позвала: Николас! — но он не откликнулся и продолжал метаться. Тогда она потрясла его за плечо, но он даже не проснулся.

Присев на краешек его кровати, она склонилась над ним:

— Эй, Николас! Да проснитесь же! Вам снится что-то страшное!

В ответ он тотчас же выпростал свои сильные руки и привлек ее к себе.

— Да пустите же меня! — воскликнула она, пытаясь оттолкнуть его, но он не отпускал. Однако метания его стали менее отчаянными, и, прижав ее к себе, он, похоже, успокоился.

С силой, на какую только была способна, Дуглесс оторвала от себя обхватившие ее руки и опять юркнула в собственную постель. Не успела, однако, она накрыться одеялом, как он вновь принялся стонать и метаться. Она снова склонилась над ним:

— Послушайте, Николас, проснитесь же! — громко сказала она, но это не оказало на него ни малейшего воздействия.

Тогда, вздохнув, она откинула одеяло на его постели и нырнула к нему. Он тотчас же обхватил ее — будто испуганный ребенок куклу — и затих. Дуглесс мысленно сказала себе, что она настоящая мученица и что все это делается исключительно ради него, но где-то в дальних глубинах своего "я" она отчетливо понимала, что одинока и напугана так же, как, по-видимому, одинок и напуган Николас. Уткнувшись щекой в его теплое плечо, она наконец уснула. Проснулась она на рассвете, и еще до того, как открыть глаза, улыбнулась, почувствовав рядом с собою большое теплое тело Николаса. Первым желанием ее было повернуться и поцеловать его теплое плечо.

Но, открыв глаза, Дуглесс поспешно перебралась к себе в постель. Она лежала там в одиночестве и глядела на него, — а он спал так спокойно, и его черные кудри разметались по белой подушке! Действительно ли он ее Рыцарь в Сверкающих Доспехах? Вернется ли к нему память и сможет ли он вспомнить, что где-то в Англии у него есть дом? А что, если ей придется выбирать между ним и Робертом?

Ощущая себя чуточку ведьмой, она на цыпочках выскользнула из постели, тихонько извлекла из пакета новый магнитофон и кассету с записью «Роллинг Стоунз». Примостив магнитофон у самой головы Николаса, она вставила в него кассету и нажала клавишу «Звук».

При звуках шлягера «Невозможно удовлетвориться» Николас так и взвился на кровати. Потешаясь над выражением его лица, Дуглесс поспешила выключить магнитофон, чтобы не разбудить остальных постояльцев гостиницы.

Совершенно потрясенный, с вытаращенными от изумления глазами, Николас спросил:

— Что это за какофония?

— Музыка! — смеясь ответила Дуглесс, но видя, что он все еще в шоке, добавила:

— Я просто пошутила — пора вставать!

Николас пристально поглядел на нее, но не сказал ни слова, и улыбка сбежала с лица Дуглесс: она догадалась, что мужчинам из эпохи королевы Елизаветы, скорее всего, не по душе подобный «бытовой юмор»! Впрочем, она тут же поправила себя: разумеется, это относится к мужчинам — ее современникам, вообразившим себя представителями елизаветинской эпохи!

Двадцатью минутами позже Дуглесс, отплевываясь, выскочила из ванной:

— Зачем вы выдавили шампунь на мою зубную щетку?! — возмущенно вскричала она.

— Я?! Да что вы, сударыня?! — отозвался Николас с невинным видом.

— Ну да! Вы, вы! — И Дуглесс запустила в него подушкой. — Вот вам за это!

— А может, еще послушаем на рассвете эту вашу «музыку»? — спросил он, перехватывая подушку и швыряя ее в Дуглесс.

— Ладно, ладно! — засмеялась она. — Понимаю, что заслужила наказание! Ну, как вы? Готовы к завтраку?

За завтраком она заявила Николасу, что записала его к зубному врачу. Он поморщился, но Дуглесс не обратила на это ни малейшего внимания: разумеется, у кого, скажите, будет довольная физиономия при мысли о необходимости идти к зубному! Пока он разделывался с завтраком, она узнала от него названия и других его поместий, кроме торнвикского. Это давало возможность, посетив местную библиотеку, попытаться найти в ней какие-нибудь сведения и о них, если, конечно, хотя бы часть нужной информации общедоступна.

Когда они пришли к стоматологу, Николас притих и даже не рассматривал пластиковые стулья в приемной. Дуглесс обратила его внимание на пластиковое же деревце, но Николас даже не взглянул в ту сторону, и она поняла, что он по-настоящему взволнован. Наконец медсестра-секретарша вызвала Николаса, и Дуглесс, сжав его руку, прошептала:

— Все будет в порядке, не бойтесь! А потом… потом мы с вами пойдем в центр, и я куплю вам мороженое! Приятная перспектива, не правда ли? — Но, произнося эти слова, она поняла, что он представления не имеет о мороженом — точнее, не помнит, что это такое!

Записывая Николаса на прием, она попросила врача проверить всю его полость, запломбировать по крайней мере один зуб — словом, сделать все необходимое. Понимая, что Николас пробудет у врача довольно долго, Дуглесс попросила секретаршу позвонить ей в библиотеку, когда лечение подойдет к концу.

Уходя в библиотеку, она испытывала нечто сходное с чувством мамаши, покидающей, пусть и на время, родное дитя.

— Ерунда! — утешила она себя. — Это — всего лишь стоматолог!