Рыцарь

— Нет, вода плохая, — ответила Гонория, настраивая свою пузатенькую лютню.

— Плохая? То есть — непригодная для питья? — спросила Дуглесс, вспомнив виденные ею накануне хижины. Конечно, если обитатели этих хижин имеют доступ к источникам воды, то она и должна быть грязной! Вот странно, — подумала Дуглесс, — а я полагала, что загрязнение питьевых источников — проблема только для двадцатого столетия.

Она провела пару восхитительных часов в этом саду, сидя рядом с Гонорией, закусывая хлебом с сыром, потягивая из серебряного кубка прохладное вино, разглядывая, как переливаются в лучах солнца драгоценные камни, украшающие их платья, и наблюдая, как садовники работают в саду. Она знала не слишком много песен, но бродвейские мюзиклы ей всегда нравились, и большую их часть она видела на видео, так что когда Дуглесс всерьез сосредоточилась на этом, то быстро пришла к заключению, что в действительности знает их даже больше, чем казалось. Ей были известны песенки «Я мог бы танцевать всю ночь» и «Доставьте меня вовремя в церковь» из фильма «Моя прекрасная леди». Она рассмешила Гонорию, напев ей хит из фильма «Волосы». А еще она знала «Назови ветер Марией» из мюзикла «Раскрась свою повозку». Знала она и шлягер из фильма «Остров Джиллигана», но его петь не стала.

Гонория жестом остановила ее и, сказав, что ей надо это записать, пошла в дом за пером и бумагой.

Дуглесс, очень довольная, осталась сидеть, нежась, будто ленивая кошка на солнышке: в отличие от обычного настроения в ее повседневной жизни, сейчас она испытывала стремление нестись куда-то или делать что-то еще.

В дальней части сада приоткрылась небольшая калитка, и она увидела входящего Николаса. Дуглесс тотчас насторожилась, и сердце ее забилось. Понравится ли ему ее платье? Вообще, понравится ли она ему больше теперь, когда выглядит, как и другие женщины его времени?

Она уже привстала было, но тут заметила, что следом за Николасом идет кто-то еще — некая хорошенькая молодая женщина, которую Дуглесс еще не видела. Николас держал ее за руку, и они побежали к беседке в противоположном углу сада, также увитой виноградом. Нетрудно было понять, что это — пара любовников, торопливо пробирающихся к какому-нибудь укромному местечку.

Дуглесс вскочила, сжав кулаки. Да чтоб его черти взяли! — подумала она. Недаром он приобрел скандальную репутацию в двадцатом столетии. Ничего удивительного, что в исторических сочинениях о нем доброго слова не сказано!

Первым желанием Дуглесс было — помчаться за ними и выдрать все волосы у этой бабенки! Николас сам-то, может, и не помнит, но это все равно не отменяет объективного факта, что именно она, Дуглесс, — женщина, которую он любит! Впрочем, — стала втолковывать себе Дуглесс, — его любовь ко мне не принадлежит ни этой эпохе, ни той, так надо мне будет с учетом того, что станут вспоминать о Николасе потомки, положить решительный конец этому кобелированию.

И с ощущением собственной правоты, постоянно твердя себе, что проделывает это исключительно ради блага самого же Николаса, она незамедлительно направилась к беседке. При этом она отчетливо видела, что все садовники прекратили работы по саду и внимательно наблюдают за ней.

И, как обнаружилось, в мистическом полумраке беседки Николас уже успел задрать женщине юбку, оголив ее бедро, и рука его проникла куда-то дальше. Куртка и рубашка у него были расстегнуты, и женщина в свою очередь сунула руку ему за пазуху, и при этом они целовались с необыкновенным энтузиазмом!

— Так-так! — громко проговорила Дуглесс, умудряясь как-то удержаться от того, чтобы не наброситься на них тут же, — Мне, Николас, не кажется, что подобное поведение подобает джентльмену!

Женщина пришла в себя первой и удивленно воззрилась на Дуглесс. Потом она принялась отталкивать от себя Николаса, но тот, похоже, не имел уже сил остановиться. — Николас! — резко прикрикнула на него Дуглесс, таким тоном, каким она обычно делала замечания школьникам.

Николас обернулся и посмотрел на нее из-под опущенных век. Вид у него при этом был как бы несколько сонный — она и раньше видела его таким в те минуты, когда он занимался с нею любовью!

У Дуглесс даже дыхание перехватило!

Но выражение ярости вскоре вытеснило все остальные на лице Николаса, и он отпустил юбку женщины.

— Я полагаю, что вам лучше уйти! — сказала женщине Дуглесс, вся дрожа от гнева.

Женщина переводила взгляд с Николаса на Дуглесс, в то время как эти двое уставились друг на друга, и поспешила прочь из беседки.

Николас оглядел Дуглесс — всю, с головы до пят, — и выражение ярости на его физиономии было столь явным, что Дуглесс уже готова была убежать. Но осталась на месте.

— Николас, нам нужно поговорить! — вскричала она. — Я должна объяснить тебе, кто я такая и зачем явилась сюда! Он пошел на нее, и на этот раз она попятилась назад.

— Что ж, вам удалось опутать чарами мать, — приглушенным голосом почти прошипел он, — но на меня ваша магия не действует! А ежели вы еще хоть раз посмеете оказаться на пути к исполнению моих желаний, я велю попотчевать вас колотушкой!

И он пошел прочь, оттолкнув ее, так что Дуглесс стукнулась о стенку и чуть не рухнула на землю. С тяжелым сердцем она смотрела, как Николас в гневе шагает по дорожке и затем исчезает за дверцей в стене. Как же ей выполнить свою миссию, если он даже выслушать ее не желает?! И десяти минут не хочет провести в ее обществе! И что ей в таком случае остается делать — лассо на него накидывать, что ли?! Точно! — подумала она. — Взять вот, связать его, а потом сообщить, что она явилась из будущего с целью спасти его шею — в самом прямом смысле этого слова.

— И я уверена, что он мне поверит, — произнесла она шепотом.

Тут вернулась Гонория, неся с собой деревянную складную подставку для письма, которую держат на коленях, несколько здоровенных гусиных перьев — умело заточив, она превратила их в подобие ручек — и три листка бумаги.

Перебирая струны лютни, Гонория принялась наигрывать мелодии песенок, только что напетых Дуглесс, и попросила переложить их на ноты и записать. Однако Дуглесс не знала нот и еще больше разочаровала Гонорию своей необразованностью.

— А что такое «колотушка»? — поинтересовалась у Гонории Дуглесс.

— Ну, это такая штука, которой пыль из одежд выбивают, — ответила Гонория, не прекращая при этом испещрять бумагу нотными значками.

— А что Николас… он тут… он за всеми подряд женщинами увивается, да? — опять спросила Дуглесс.

Перестав пощипывать струны лютни, Гонория глянула Дуглесс прямо в глаза.

— Вам не следовало бы испытывать сердечное влечение к сэру Николасу! — произнесла она наконец. — Женщина должна привязываться сердцем к одному только Господу Богу, ибо люди смертны, а Господь Всемогущий нет!

— Это, конечно, так, — со вздохом ответила Дуглесс, — но покуда человек жив, он все еще способен сделать собственную жизнь либо полноценной, либо нет! — Дуглесс хотела еще что-то сказать, но, случайно подняв глаза вверх, увидела на галерее дома кого-то, чья голова напомнила ей о…

— А кто вон та девушка? — требовательно спросила Дуглесс, указывая на незнакомку.

— Этой девушке по достижении совершеннолетия предстоит выйти замуж за лорда Кристофера. Если, конечно, она выживет. Девушка очень больна и не часто выходит на свежий воздух, — ответила Гонория.