Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
— Мне вообще не нужны за тебя деньги. Мне нужен мой брат. Надо сначала узнать, что с ним.
— Твой брат жив. Он в плену у наших.
— Как ты можешь получать информацию, находясь в плену?
— Некоторые ниточки я не выпускаю из рук даже здесь.
— Тогда я обменяю тебя на моего брата, вот и всё. Даёшь слово, что прибыв в Газу, ты распорядишься отпустить моего брата?
— Даю слово.
— Ну так отправляйся хоть сейчас. Впрочем, лучше завтра утром. Коня бы тебе раздобыть, а у меня пока ничего нет.
— Едва я выйду за ворота дворца, у меня будет конь.
— Повсюду свои люди?
—
— Вот как быстро мы с тобой обо всём договорились.
Усама почувствовал неловкость. Так хотелось ему поговорить с этим родным врагом, но не так-то легко говорить с тамплиером. Усама хотел побыть в лучах света, исходивших от белого рыцаря, но не начнёт ли этот свет обжигать душу? Тамплиер живёт в мире иных понятий и представлений. Усама не знает языка его души. Они могут сутками плести словеса на переговорах, но вот так, оставшись вдвоём. Надо о чём-то спросить хотя бы из вежливости.
— Может быть, у тебя есть какие-то желания, тамплиер?
— Есть. Хочу, чтобы Усама ибн Мункыз увидел Бога-Ребёнка.
Сиверцев дочитал свой опус. Странно как-то стало на душе. Он тоже очень тосковал по своему родному северному городу и с большим удовольствием прогулялся бы по его улицам. Но не сказать, что он хочет этого больше всего на свете. Почему? Потому что у него есть братья, есть Орден. Это и есть его Родина. Да, всё очень просто. Бедный, бедный Усама. У него не было ничего, кроме Дамаска. Ведь Аллах бесконечно далёк.
Андрей встал, размял руки и ноги. Надо зайти к Саиду. Восток достал. Хотелось послать всех «саидов» подальше. Но если он, Андрей Сиверцев — тамплиер, значит Восток — его крест. И никуда от «саидов» не денешься.
Саид лежал в постели как-то очень строго, как лежат в гробу. Он смотрел в потолок широко распахнутыми невидящими глазами. На появление в комнате человека никак не отреагировал.
— Ты живой? — добродушно усмехнулся Сиверцев.
— Был бы мёртвый — на такой жаре воняло бы очень сильно.
— Да ты юморист. Какое имя ты получил в крещении?
— Александр. Но я предал своё христианское имя.
— Свои заставили?
— Никто не заставлял. Свои это свои.
— Знаешь, Александр. У меня на Родине тебя звали бы Саня. Друзья звали бы тебя так.
— Са-ня, — с трудом выговаривал Саня-Саид. — Какие странные звуки.
— Нормальные звуки. Как нога?
— Меня нет. Что такое нога?
— Нога, брат, это очень важно. Всего их две. Одной недостаточно. А можно обе потерять. Тогда совсем плохо.
Саид кисло улыбнулся:
— Болит, но заживает. О чём хочешь поговорить?
— Да о тебе, Саня, о тебе. Куда ты теперь?
— К своим не вернуться — убьют. А твои не простят.
— Глупый ты, Саня. Наши тебя уже простили.
— Сам себя не прощу.
— Это правильно. Но с этим живут. Давай о главном, Александр. Ты считаешь себя христианином?
— Не знаю.
— Ну ничего себе! Ты вообще понимаешь, о чём речь? Тебя здесь не задержат, когда поправишься — отпустят на все четыре стороны. Но четыре стороны — это очень много. Тебе нужна одна. И надо знать — какая. Что за вера у твоих земляков-ассассинов?
— Не знаю.
— Ты смеёшься?
— Серьёзно.
Тебе это трудно понять, но у нас так. Путь — тайна. Надо заслужить право встать на путь. Тогда наставник чуть-чуть приоткрывает самый краешек тайны. Будешь во всём покорным — приоткроет побольше. Я ещё не заслужил того, чтобы встать на путь. Наставник сказал: «Отдашь нам христиан — встанешь на первую ступень».— Мрак. Значит, вы по сути не исповедуете никакой религии?
— Для таких как я — только покорность и ничего больше.
— А хотел бы ты сейчас встать на вашу первую ступень?
— Мне кажется, там ничего нет.
— И давно тебе так кажется?
— Слушай, европеец, ты ведь чужой здесь?
— Я здесь не чужой, потому что христианин. И ты тоже.
— Но ведь после того, что я сделал, меня никогда не допустят к вашей первой ступени.
— Да нет у нас никаких ступеней! Когда ты принял крещение — ты получил всё! Высшая Сила мироздания благословила тебя!
Глаза Саида засветились, он хотел вскочить с постели, но сморщился от боли и упал обратно. Вдруг он разрыдался.
— Я чувствовал! Когда меня крестили, я что-то такое почувствовал в своей душе. Как будто свет. Хорошо было. Но я не поверил — думал, кажется. И пришёл сюда вас резать. И свет ушёл из души. А после боя в меня вошли ужас и отчаяние. И сейчас так. Я всё потерял.
— Ничто не потеряно. Ты должен покаяться в своём грехе. Потом принять причастие. Свет вернётся. Может быть не сразу, но вернётся.
— Значит, согласно вашей вере — выход есть?
— Конечно. Поговоришь с Шахом. то есть со священником. Он всё объяснит. Скажи ему, что раскаиваешься и хочешь стать настоящим христианином.
— Так просто?
— Не просто. Но понятно. И никаких ступеней, никаких тайн.
— У вас сразу — доступ ко всем тайнам?
Андрей тяжело вздохнул:
— Саня, тебе нужны тайны или тебе нужен Свет? Свет. благодать Божия будет с тобой. И тебе сразу расскажут, что для этого надо делать. Ничего не скроют.
— Значит, поговорить со священником?
— Когда я уйду, позову его. Он придёт. А ты мне пока вот что скажи. Ваши наставники поддерживают связи с другими такими же, как они из других деревень?
— Это невозможно.
— Ну прямо. Тебя ведь много во что не посвящали.
— Ты бы видел горы, которые окружают нашу деревню. Из нашей долины есть выход только в вашу сторону.
— И ты никогда не видел в вашей деревне чужих людей?
— Ты, видимо, не понимаешь — это невозможно.
— Вообще никакой связи с внешним миром?
— Наш мир — наша деревня.
Шах встретил Сиверцева тихой виноватой улыбкой:
— Александр исповедался и причастился. Удивительно чистая душа. А я просто старый дурак. Сначала меня очаровало его желание креститься, а потом, когда он поднял на нас оружие, я вычеркнул его из души, настолько был потрясён. А ведь если разобраться, меня потрясло не столько его предательство, сколько собственная непредусмотрительность, гнев же, конечно, легче было обрушить на мальчишку, чем на себя. Я не стал бы с ним разговаривать. Не нашёл бы сил, оправдываясь тем, что это бесполезно. Погиб бы хороший парень. По моей вине. А тебе-то как удалось достучаться до его души?