Рыцари былого и грядущего. Том II

Тамплиер расхохотался:

— Хороший удар Усама, но недостаточно хороший для того, чтобы меня прикончить.

Не думая о том, откуда этот храмовник его знает, Усама нанёс ещё один удар — тоже весьма неплохой, но так же не достигший цели. Храмовник продолжал смеяться:

— Ещё немного, Усама, и у тебя начнёт получаться.

Усама почувствовал, что его третий удар — его последний шанс. Кажется он пропорол рыцарю кольчугу на боку, вряд ли сильно его задев, а сабля сломалась.

— Хороший воин, Усама, сделал всё, что мог, заслужил смерти героя, — рыцарь по-прежнему смеялся.

Безоружный и теперь уже не очень весёлый Усама прохрипел:

— Откуда ты меня знаешь?

— Помнишь Харам-эш-Шериф, 12 лет назад? Неужели ты забыл сопровождавшего тебя командора?

— Ты поседел. Но я помню. А как тебя зовут не знаю.

— Брат Ангерран. Для тебя просто Анги.

— Кончай меня, Анги.

— Зачем? Ты ведь не враг Ордена.

— Я не враг Ордена, но не хочу этим заверением покупать себе жизнь.

— Каир испортил тебя, Усама. Болтаешь много лишнего. Беги в Дамаск.

Вокруг кипел бой. Где-то рядом сражался или уже был убит брат Усамы, которого он втянул в каирскую авантюру. Сейчас он ничем не мог помочь брату. В Дамаск? В Дамаск!

— Да хранит тебя Всевышний, благородный и великодушный рыцарь.

Уже не смеявшийся командор молча кивнул.

* * *

Встреча с родным Дамаском лишила Усаму сил. Лёгкой радости бегства как не бывало. Воспоминания впились в душу тысячами пчёл. Страха он не испытывал, смерти по-прежнему не боялся, но каждый камень любимого города словно бросал ему упрёк — болезненный, обидный, несправедливый.

— Кто ты такой и почему думаешь, что великий атабек захочет говорить с тобой? — надменно спросил его страж дворца.

— Усама ибн Мункыз, желающий служить великому атабеку ради славы Дамаска, — его слова прозвучали глухо, хрипло, почти равнодушно — тональность, совершенно не принятая при дворе. За такую небрежность обращения — без поклонов, без подобострастных расшаркиваний могли и плетьми от ворот погнать, но страж — человек нерядовой, опытный, почувствовал, что перед ним, может быть, кто-то значимый, способный заинтересовать атабека.

Через некоторое время вежливый слуга сказал Усаме:

— Следуйте за мной, господин.

Его провели в маленькую, но шикарную комнату. Дверь за спиной закрылась и грохнул засов. Усама понял, что он — пленник. Скоро ему предложат одно из двух: либо зловонную яму и смерть, либо дорогой халат и службу.

Оказалось, что не скоро. День проходил за днём. Усаме приносили дорогую еду, но сменить пропылённую и порванную одежду не предложили. Усама попросил принести ему Коран. Принесли. Он читал Коран и молился. Потом опять молился и опять читал. Ожидание странным образом не тяготило. Неопределённостью он не терзался, душу заполнила пустота — спасительная пустота без мыслей и чувств.

Прошло, может быть, три дня, а может — неделя и Усаму позвали к Нур ад-Дину. Великий атабек был одет удивительно просто — даже у его гвардейцев были одежды подороже. Весь его облик дышал благородной простотой и властью — власть исходила от него, как свет от лампы.

— Что ты хочешь? — без затей спросил Нур ад-Дин.

— Служить вам, великий господин.

— Мне или Дамаску?

— Для меня это одно.

Нур ад-Дин едва заметно усмехнулся:

— Говорят, в последнем бою ты орал: «Дамаск акбар»?

— Ничто не сокрыто от великого господина.

— За такое кощунство ты вполне заслужил смерть.

— Слова достойные великого хранителя веры.

— А твои слова дышат странной надменностью. Не у своих ли друзей-тамплиеров ты научился так нагло держать себя?

— Аллах знает об этом лучше.

Ну ад-Дин опять усмехнулся, теперь уже более явно и несколько зловеще. Атабек молчал бесконечно долго. Потом сказал:

— Твоя преданность родному городу заслуживает подарка. Необычная в наше время преданность заслуживает необычного подарка. Подарю тебе друга. Ведь настоящий друг дороже, чем всё золото мира.

Атабек хлопнул в ладоши. Два стражника ввели пленного тамплиера. Он был в изорванной белой тунике, красный крест на левом плече скрывало кровавое пятно. Пленником он был явно почётным — руки не связаны и держал себя так независимо, словно был здесь хозяином.

Усама сразу же узнал его, хотя стоявший перед ним тамплиер имел уже совсем другое лицо по сравнению с тем юношей, который когда-то налетел на него в мечети Аль-Акса, а потом хотел показать Бога-Ребёнка. Тогда ему было лет 18, сейчас — около 30-и. Теперь его лицо было опалено зноем пустыни, огромный шрам перерезал всю правую щёку — старый посиневший шрам от давно зажившей раны. В нестриженной темно-русой бороде уже пробивалась ранняя седина. На непрерывной войне быстро стареют. И всё-таки суровое лицо заматеревшего воина по-прежнему отражало детскую чистоту и непосредственность. Война сделала из него мужчину, но не чудовище. Лишила иллюзий, но не смогла отнять внутренний свет.

Они смотрели друг на друга и тихо улыбались, не говоря ни слова. Молчание прервал Нур ад-Дин:

— Это мой пленник. У себя в Ордене он занимает весьма высокий пост. Тамплиеры предполагают за него выкуп — тысячу динаров. Я дарю этого человека тебе, Усама. Можешь получить за него выкуп или поступить любым иным образом, какой сочтёшь наилучшим.

— Великий повелитель сделал мне подарок воистину царский, — Усама впервые поклонился Нур ад-Дину так, как принято кланяться хозяину.

— Теперь ты у меня на службе, Усама ибн Мункыз, — доброжелательно сказал атабек. — Пока я подумаю, к чему тебя определить, поживи в той же комнате. Её больше не будут запирать.

И тамплиер пусть побудет с тобой, пока ты не решишь, что с ним делать. Не убежит — дал слово.

* * *

— Ну, здравствуй, — сказал Усама, когда они пришли к нему в комнату. Кажется, даже встреча с братом не обрадовала бы его настолько, насколько он был счастлив видеть этого человека, который олицетворял что-то очень важное в его жизни. — Самое время узнать, как тебя зовут.

— Здравствуй, Усама. Меня зовут Жан. Впрочем, для тамплиеров имя не имеет значения. Имя имеет Орден Храма, а рыцари Храма предпочитают безымянность.

— Ну это явно сказано не про тебя. Тамплиеры никогда не выкупают своих, а за тебя предлагают целое состояние — тысячу динаров. Значит, твоя жизнь драгоценна для братьев.

— Моя жизнь не имеет никакого значения, так же как и жизнь любого тамплиера. Но сейчас в моей руке находится очень много ниточек. Короче, если меня не станет, братьям придётся заново проделывать огромную работу. Надеюсь, узнав об этом, ты не увеличишь сумму выкупа? — тамплиер улыбнулся.