Рыцари, закованные в сталь

Эдмонд Уилкс подал Майлзу чашу вина, и Майлз разом осушил ее, а Гаскойн начал надевать на него шлем и затягивать ремни.

Удар по шлему, о чем говорил сэр Джемс, старый рыцарь считал крайним средством и очень редко советовал прибегать к нему молодым воинам. Хорошо направленный удар в шлем мог сокрушить противника, но удавался он не чаще одного раза на пятьдесят попыток. Большой турнирный шлем имел впереди выступ, образованный крестообразным соединением стальных пластин, наваренных на лицевую часть шлема в тех местах, где он был ослаблен прорезью для глаз — «глазницей». Именно в центр этого креста и следовало направить удар, к которому готовился Майлз.

По пути к арене его догнал Эдмонд Уилкс и попросил сменить копье, которое дал Гаскойн, на новое, выбранное самим сэром Джемсом. Древко было сделано из ствола молодого дуба и заметно отличалось толщиной, такое могло выдержать и самые мощные удары. Майлз подбросил его и убедился, что оно вполне по руке. Когда он поднял острие вверх, противник занял свою позицию на дальнем краю ристалища, и снова воцарилась полная тишина. Майлз сам подивился своему хладнокровию; от нервной дрожи не осталось и следа. Раньше его смущали напряженные взгляды зрителей, теперь же он не видел никого, кроме соперника, и поединок с ним не внушал ни малейшего страха.

Все вокруг понимали, что наступил решающий момент схватки, и, затаив дыхание, ждали развязки.

Майлз еще раз произнес свою короткую молитву: «Святая Дева, защити меня!» Снова, уже в третий раз, главный герольд поднял свой жезл, прозвучал рожок, и Майлз вонзил шпоры в бока своего коня. Снова на него стремительно надвигалась железная фигура. Вся воля, вся энергия Майлза устремились к одной цели — едва заметному перекрестью на выступе шлема противника. Он напрягся в ожидании мощного удара, и в этот миг раздался удар чудовищной силы. Слепящий свет вспыхнул перед глазами Майлза, рассыпаясь мириадами пляшущих искр. Он почувствовал, как лошадь качнулась под ним и начала заваливаться. Подчиняясь безотчетному порыву, он с криком вонзил шпоры в бока животного. И тут до его ушей донеслись грохот и скрежет, Майлз поначалу не мог понять, в чем дело, но его лошадь выпрямилась и рванула вперед. Миг замешательства был позади, и Майлз обнаружил, что у него сорван шлем. Он услышал, как на трибунах поднялся громкий шум, и душу Майлза полоснула горькая мысль о том, что крик означает его поражение. В дальнем конце ристалища он развернул лошадь, и тут его сердце содрогнулось от радости, Майлз возликовал всем своим существом. На изрытой копытами земле, запутавшись в сбруе и ремнях свалившейся попоны, лежал распростертый де ля Монтень, а лошадь без седока топталась в дальнем конце арены.

Майлз видел, как два оруженосца поверженного рыцаря бежали через ристалище к своему господину. Он видел дам, размахивающих своими платками и шалями, и восторженную толпу простолюдинов, подбрасывающих в воздух шляпы. Майлз направил коня в тот угол, где оруженосцы помогали упавшему рыцарю подняться. Старший из них вытащил кинжал, разрезал кожаные ремни и снял шлем, открыв лицо рыцаря. Белое, как мрамор, оно было искажено гримасой гнева и горького разочарования.

— Это против правил! — хрипло выкрикнул он, с трудом шевеля посиневшими губами и повернув голову к подъехавшему церемониймейстеру. — Я нанес точный удар ему по шлему, но у меня лопнула подпруга, и седло слетело. Я сбил ему шлем!

— Сэр, — спокойно сказал церемониймейстер, переходя на французский, — вам, конечно, известно, что потеря шлема не решает исход единоборства. Мне не нужно напоминать вам, милорд, что правило было установлено Джоном Гонтом, герцогом Ланкастерским, когда в турнирном поединке между Рэйнардом де Руа и Джоном де Холандом сэр Рэйнард оставил незавязанными все ремни своего шлема, так что шлем сбивали с головы при каждом ударе. Уж если даже это не было принято во внимание, то в чем можно упрекать вашего противника, который потерял шлем не по собственной беспечности?

— Нет! — прохрипел де ля Монтень. — Я утверждаю и готов доказать, что упал только из-за того, что у меня лопнула подпруга!

— Это правда, — подтвердил Майлз, — я сам видел, что швы его ремней были слегка надорваны, и предупредил его перед началом схватки.

— Сэр, — сказал церемониймейстер де ля Монтеню, — как вы можете ссылаться на непрочность ремней, если ваш собственный противник предупредил вас об этом и советовал их сменить? Разве он поступил не по-рыцарски?

Де ля Монтень молча стоял, опершись на плечо своего старшего оруженосца, и хмуро уставился в землю. А потом, не сказав ни слова, двинулся к своему шатру, повиснув на плече оруженосца. Следом со щитом и шлемом в руках шел другой оруженосец.

Гаскойн подобрал шлем Майлза. К нему через все ристалище уже спешил лорд Джордж и сэр Джемс Ли. Старый рыцарь взял поводья его лошади, и все трое направились к помосту, где сидел король.

Даже граф де Вермуа, подавленный и изумленный поражением своего лучшего рыцаря, присоединился к похвалам и поздравлениям, которые изливались на юного победителя. Майлз наконец поднял глаза и встретил взгляд леди Элис, которая неотрывно смотрела на него. Как бы ни был Майлз разгорячен, он покраснел еще больше, кивнув в ответ на взгляд девушки и садясь на коня.

Едва успел Гаскойн снять с него кирасу и латный воротник, как в шатер буквально влетел сэр Джемс, вмиг утративший свою суровую холодность. Он обнял Майлза и расцеловал его в обе щеки.

— Мой дорогой мальчик, — сказал он, держа его за плечи и часто моргая своим единственным глазом, словно желая удержать предательски выступившую влагу, — мой дорогой мальчик, я так рад, словно увидел подвиг собственного сына. Я не знал такой радости даже в тот день, когда сам преломил свое копье, впервые вырвав победу, и почувствовал себя настоящим рыцарем.

— Сэр, — ответил Майлз, — ваши слова радуют мое сердце, однако все дело в ветхой подпруге, которую я видел собственными глазами.

— В подпруге! — фыркнул сэр Джемс. — Думаешь, он не знал, в каком состоянии его сбруя? Поверь мне, он слетел с лошади потому, что твой удар был точен и силен, а он не сумел ответить тем же. Будь он самим Галаадом, он точно так же слетел бы от этого удара.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Не менее трех недель прошло с того дня, когда король покинул Дельвен. Лорд Джордж с отрядом рыцарей и лучников готовился к отбытию во Францию. Две недели Майлзу посчастливилось провести в Кросби-Холле у родного очага. Родителей он увидел впервые после того, как четыре года назад покинул этот приземистый дом с белыми стенами. Раньше он вовсе не замечал, каким убогим было это деревенское жилище. Теперь, когда его глаза привыкли к роскоши замка Дельвен, он с удивлением и жалостью смотрел на бедность, окружавшую отца. Теперь он особенно остро ощутил, как велик был удар судьбы, нанесенный дому Фолвортов. Он понял, насколько жесток жребий семейства, которое зависит от чьей-то милости. Майлз сумел оценить дружбу и преданность отца Эдуарда, который, рискуя свободой, если не жизнью, позволил семье опального лорда обрести здесь приют в горький час нужды и изгнания.

За эти две недели он не раз навещал старого священника, и им было что сказать друг другу. Однажды теплым солнечным утром, когда он и старый священник прогуливались по саду аббатства после одной или двух партий в шашки, молодой человек начал рассказывать о своих планах, надеждах и амбициях более свободно и открыто, чем когда-либо раньше. Он поведал священнику все, что ему открыл граф относительно несчастий отца и о том, как все, кто посвящен в эту историю, помогают ему вернуть семье прежнее положение. Отец Эдуард немало добавил к тому, что Майлз уже знал, он рассказал кое-что такое, о чем не подозревал или предпочел умолчать граф. Кроме того, он объяснил молодому человеку причину долгой и страшной неприязни, которую король чувствовал к слепому лорду, а заключалась она в том, что лорд Фолворт был одним из советников короля Ричарда в те старые времена и что в немалой степени его стараниями король Генри, тогда граф Дерби, был изгнан из Англии. Слепой лорд уже не служил, живя частной жизнью, однако он долго и серьезно препятствовал отречению короля Ричарда. Он рассказал Майлзу, что в то время, когда сэр Джон Дейл нашел прибежище в замке Фолворт, месть в любой момент могла обрушиться на отца, и нужен был лишь предлог, вроде укрывательства такого заговорщика, как сэр Джон, чтобы окончательно расправиться с Фолвортом.