Рыцари, закованные в сталь

Майлз поклонился.

— Сэр, — сказал он, — возможно ваши цели слишком сложны, чтобы я мог постигнуть их, но знаю наверняка: это высокие цели. Вы хорошо знаете, что в любом случае я буду драться ради моего отца и чести нашего рода. Все это совпадает с вашими замыслами, поэтому могу ли я в свою очередь просить одной вашей милости в случае, если я осилю своего врага?

— О чем ты хочешь просить? — спросил граф.

— Позволите ли вы мне просить руки леди Элис?

Граф Хаус вскочил с кресла.

— Сэр Майлз Фолворт, — начал он громко, но тут же резко остановился, сурово, если не зловеще, нахмурив свои кустистые брови.

Спокойно и бесстрастно Майлз выдержал его взгляд. Граф повернулся и отошел к открытому окну. В комнате повисло долгое молчание, Хаус стоял спиной к Майлзу и глядел в сад.

Внезапно он снова повернулся лицом.

— Сэр Майлз, — сказал он, — род Фолвортов не хуже любого другого в Дербишире, но сейчас он беден и лишен земель. Однако если он снова обретет доверие и честь, то твое ходатайство будет иметь вес и значимость, как будто ты во всем ровня мне. Таков мой ответ. Ты удовлетворен?

— Больше мне не о чем вас просить.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Эту ночь Майлз провел в Хаус-Хаусе. На следующее утро после того, как он позавтракал в уединении отведенных ему апартаментов, граф приказал ему и Гаскойну приготовиться к посадке в барку, которая уже ждала у набережной, чтобы доставить их в Скотленд-Ярд.

Граф сам сопровождал его, и когда тяжелая острогрудая лодка, управляемая шестью гребцами, медленно скользила вверх по течению, он сидел откинувшись на своем покрытом подушками сидении, указывая рукой на живописные поместья прелатов или вельмож, чьи величественные городские резиденции располагались неподалеку от воды среди окруженных высокими стенами садов и лужаек. Здесь были поместья епископа Экзетерского, епископа Кемпа, вот дворец Йорков, а дальше — Честер-Инн. Так, минуя сады, лужайки и дворцы, они наконец прибыли к набережной Скотленд-Ярда, откуда широкие мраморные ступени вели вверх к мощеной камнем площадке, на которую выходили ворота, ведущие в сад.

Скотленд-Ярд во времена Майлз Фолворта был одним из самых претенциозных и больших дворцов Стрэнда, он получил свое название от находившейся здесь когда-то гостиницы, в которой останавливались короли Шотландии, когда прибывали для принесения вассальной присяги Англии. Теперь же, во времена независимости Шотландии, это место избрал своей резиденцией принц Уэльский, наполнив его шумом безумных увеселений своего двора.

Когда лодочники подвели барку к причалу, граф сошел на берег и, сопровождаемый Майлзом и Гаскойном, стал подниматься по ступеням к широким воротам в стене сада. Трое часовых, которые сидели на скамье в нише, почтительно поднялись, приветствуя хорошо им знакомого графа. Тот холодно кивнул в ответ и, миновав ворота, все трое двинулись по тенистой аллее, которая, как мог видеть Майлз, вела к небольшому газону и мощенной камнем террасе. Когда граф и оба молодых человека достигли конца аллеи, они были встречены шумом голосов, смехом, звоном бокалов и тарелок. Повернув за угол, они увидели компанию молодых дворян, которые сидели, вероятно, за поздним завтраком, в тени развесистой старой липы. Очевидно, они только что покинули турнирную площадку, так как двое из них — крепкие молодые рыцари — еще не успели снять часть турнирных доспехов.

Позади липы виднелся старый серый дворец с широкими ступенями и длинной открытой галереей, которая, очевидно, вела на кухню, так как по ней торопливо сновали слуги с подносами, кувшинами и бочонками.

Картина умиляла своей безмятежностью. Теплый воздух был напоен весенним ароматом, стол искрился хрусталем и серебром кубков и чаш.

Во главе стола сидел молодой человек, тремя или четырьмя годами старше Майлза, костюм из темно-синего бархата был украшен золотым шитьем и оторочен черным мехом. Вошедших он встретил приветливым взглядом больших синих глаз. Он был высок ростом, поджар, его густые светлые волосы были подстрижены в скобку по моде того времени. Майлз без труда догадался, что это был принц Уэльский.

— А, старый лис! — воскликнул он, увидев графа Хауса. — Каким ветром тебя занесло к нам? Уж, конечно, не дружеская приязнь привела тебя, сэр лис, а охота набить свою кладовку утиными тушками. А кто это с тобой? Гусенок, которого ты собираешься выпотрошить?

Вся компания внезапно замолчала, и лица пирующих повернулись к новым гостям.

Граф поклонился с любезной улыбкой.

— Ваше высочество, — сказал он, — я привел вам того самого молодого рыцаря, о котором не так давно говорил вам, сэра Майлза Фолворта. Может быть, вы соблаговолите припомнить, что обещали взять его в свою свиту, пока не придет срок начать известное нам дело.

— Сэр Майлз, — сказал принц Уэльский, сверкнув белозубой улыбкой, — я слышал великолепные отзывы о вашем мужестве и доблести во Франции, как от Хаусов, так и от других. Мне будет очень приятно иметь вас в своей свите, и более того, — добавил он, — вырвать вас из лап милорда старого лиса. Наша партия не может обойтись без хитрой головы графа Хауса, сэр Майлз. Тем не менее мне бы не хотелось отдавать свою судьбу в его руки без гарантий. Я надеюсь, вы его хорошо знаете.

Слова принца многих привели в смущение. На него явно нашел очередной приступ дерзкого озорства. Среди придворных нашлись бы бесшабашные молодцы, готовые подыграть своему господину, но граф Хаус не был тем человеком, над которым они могли бы подшутить. Последовало неловкое молчание, и, пожалуй, лишь один граф сохранял прежнюю непринужденность манер.

Майлз поклонился, чтобы скрыть свое собственное смущение.

— Ваше высочество, — сказал он, — я вверяю свою судьбу Богу, его силе и справедливости.

— В самом деле, с ним ты будешь в большей сохранности, чем с лордом Хаусом, — сухо ответил принц. — Но довольно, — добавил он, резко меняя интонацию. — Эти шутки слишком серьезны для веселого завтрака. Зачем впустую размахивать столь острым оружием? Не хотите ли разделить наше застолье?

— Простите меня, ваше высочество, — ответил граф с любезной улыбкой, какую Майлз раньше никогда не видел на его надменном лице. — Прошу вашего разрешения удалиться. Я должен немедленно вернуться домой, так как, возможно, уже сейчас ваш дядя, его преосвященство епископ Винчестер, ожидает встречи со мной по известному вам делу. Быть может, ваше высочество найдет более приятным общество молодого доблестного рыцаря, каковым является сэр Майлз, нежели такого старого лиса, как я. Так что оставляю его под вашу опеку.

Так Майлз был представлен этому буйному сорвиголове — принцу Уэльскому, в будущем знаменитому королю Генриху V — завоевателю Франции.

В течение месяца, а то и более, Майлз состоял в свите принца и очень скоро был признан равным среди всех его приближенных. Возможно, благосклонность принца он снискал поначалу спокойной силой, веявшей от всего его облика, а, может быть, тому способствовали другие благородные качества, которые раскрылись будущему королю позднее, но уже через две недели Майлз был признан фаворитом. Он не корчил из себя образец добродетели, всегда сопровождал принца в его сумасшедших вылазках в Лондон, где тот ударялся в буйный разгул, никогда не сторонился веселых товарищей, но на все их дикие выходки он смотрел с тем спокойным любопытством, которое уже помогло ему не запятнавшись пройти сквозь оргии дворов Бургундии и дофина. Буйные и веселые молодые лорды и джентльмены нарекли его Святым Майлзом и подшучивали над ним, предлагая надеть рубище и заняться самобичеванием, но остротам и шуткам не удалось поколебать терпеливую и независимую натуру Майлза. Он шел своей дорогой, не догадываясь, как, впрочем, и многие при этом сумасшедшем дворе, что привязанность к нему принца, возможно, возникла благодаря этой крайней умеренности.

Мало-помалу принц начал доверять ему, как никому другому. Между королем и его сыном не было большой любви. Известно, что нередко английские короли чувствовали горькую ревность к своим будущим наследникам, когда те приобретали влияние, и Генрих IV не был исключением. Принц часто рассказывал Майлзу о столкновениях и ссорах со своим отцом, и на ум Майлзу приходила мысль, что неприязнь короля к сыну во многом объясняется безрассудной невоздержанностью принца. Однажды, опершись на плечо Майлза и ожидая, когда слуги приготовят лодку, которая должна была отвезти их вниз по реке в город, принц задал неожиданный вопрос:

— Майлз, что ты обо всех нас думаешь? Презираешь нас?

— Нет, ваше высочество, — ответил Майлз. — Как я могу вас презирать?

— Боже мой! — сказал принц. — Я сам себя презираю, а я не такой честный человек, как ты. Но, пожалуйста, будь снисходителен, Майлз. Когда-нибудь, возможно, я тоже буду жить по-человечески. Теперь же, если я вдруг остепенюсь, король станет подозрительнее. Может быть, я живу так, чтобы он не знал, кто я на самом деле.

Принц часто разговаривал с Майлзом об его собственных делах: о схватке, в которую ему предстояло вступить ради чести отца, о том, как граф Хаус замыслил свести его лицом к лицу с графом Альбаном. Он не раз говорил Майлзу о великих переменах в государстве и в их партии, которая должна окрепнуть после падения врага рода Фолвортов, он объяснил, почему этот удар может нанести только Майлз и никто иной. Порой Майлзу казалось, что он и его слепой отец оказались на гребне волны, зародившейся в глубоких недрах темного политического омута, где зреют заговоры и интриги. Однако даже это не пугало его.